Детское: Сказка: Мэри Поппинс с Вишнёвой улицы (иллюстрации Г. Калиновского): Памела Трэверс. Анализ сказки Мэри Поппинс

У Джейн болело ухо. Она лежала в постели, и голова у неё была повязана цветным платком Мэри Поппинс.

А что ты чувствуешь?- поинтересовался Майкл.

Как будто у меня в голове пушки стреляют,- ответила Джейн.

Настоящие пушки?

Нет, хлопушки!

Ого!- завистливо сказал Майкл. И ему почти захотелось, чтобы у него тоже заболело ухо.- Хочешь, я тебе почитаю вслух?- сказал он, подходя к книжной полке.

Нет, мне очень больно,- ответила Джейн, хватаясь за ухо.

Тогда хочешь, я сяду у окошка и буду тебе говорить, что делается на улице?

Да, валяй,- сказала Джейн.

И вот Майкл сел на подоконник и стал рассказывать Джейн обо всём, что происходило в переулке. Иногда это было совсем неинтересно, а иногда - чрезвычайно интересно.

Вот Адмирал Бум!- говорил он.- Он вышел из дома и куда-то спешит. Подходит, подходит… Нос у него сегодня красный-красный. Ой, на нём цилиндр! Вот он проходит мимо нашего дома.

А говорит он: «Лопни моя селезёнка»?- спросила Джейн.

Мне не слышно. Но, наверно, говорит… Вторая горничная мисс Ларк вышла в сад. А в нашем саду Робертсон Эй подметает листья и смотрит на неё через забор. А теперь он сел отдохнуть.

У него больное сердце,- сказала Джейн.

Откуда ты знаешь?

Он мне сам сказал. Он сказал, доктор велел ему работать как можно меньше. А папа сказал, если Робертсон Эй послушается доктора, он его уволит… Ой, как трещит и стреляет!- крикнула она, снова хватаясь за ухо.

Ого-го!- завопил вдруг Майкл в величайшем возбуждении.

Что случилось?- закричала Джейн, садясь в постели.- Скажи скорей!

Потрясающая вещь! По нашему переулку идёт корова!- ответил Майкл, прыгая по подоконнику.

Корова? В городе? Настоящая корова? Вот чудеса! Мэри Поппинс! Майкл говорит, у нас в переулке - корова!

Да-да! Идёт тихо-тихо, заглядывает во все ворота и всё осматривает. Как будто что-то потеряла и ищет!

Ой, как жалко, что я не могу посмотреть!- грустно сказала Джейн.

Мэри Поппинс подошла к окну.

Глядите!- сказал Майкл, показывая вниз.- Корова!

Вот странно, правда?

Мэри Поппинс бросила вниз быстрый, пронзительный взгляд и вздрогнула от удивления.

Тут нет ничего странного,- сказала она, обернувшись к Джейн и Майклу.- Ровно ничего! Я знаю эту корову. Она была большой приятельницей моей матери, и я буду вам очень обязана, если вы будете разговаривать с ней вежливо.

Разгладив фартук, она строго посмотрела на ребят.

А вы давно её знаете?- спросил Майкл, стараясь говорить как можно вежливее в надежде услышать ещё что-нибудь про корову.

Ещё до того, как она побывала у Короля,- сказала Мэри Поппинс.

А давно это было?- спросила Джейн самым нежным голосом, каким умела.

Мэри Поппинс смотрела куда-то вдаль. Глаза её видели что-то, чего никто не мог рассмотреть. Джейн и Майкл затаили дыхание и ждали.

Давным-давно,- начала Мэри Поппинс задумчивым тоном сказочника. Она сделала паузу, словно вспоминая события, случившиеся много-много веков назад. Потом продолжала, мечтательно глядя невидящими глазами прямо перед собой.

«Рыжая Корова - вот как её звали. И была она очень важной и богатой коровой, рассказывала моя мать. Она жила на самом лучшем лугу во всей округе - на большом лугу, который весь зарос лютиками размером с блюдечко и одуванчиками, стоявшими ровными рядами, как солдаты. И, когда она съедала голову одного солдатика, на его месте сразу вырастал другой, в зелёном военном мундире и в жёлтом кивере.

Она жила там всегда - она сама часто говорила моей матери, что не может даже припомнить тех времён, когда бы она не жила на этом лугу. Зелёные ограды да небо - это и был её мир, и она ничего не знала о том, что лежит за его пределами.

Рыжая Корова была очень почтенной дамой, она всегда вела себя как Истинная Леди и отлично знала Всё, Что Полагается. Белое было для неё белым, чёрное - чёрным, без всяких тонкостей и оттенков. Одуванчики бывают сладкие или кислые, середины нет, говаривала она.

И она была всегда очень занята. По утрам она давала уроки своей дочери, Рыжей Тёлке, и после обеда она обучала дочурку хорошим манерам, и мычанию, и вообще всему, что полагается знать приличному, воспитанному телёнку. А потом они вместе ужинали, и Рыжая Корова учила Рыжую Тёлку, как отличать хорошую травинку от плохой; а когда дочка укладывалась спать, она стояла на лугу и жевала жвачку, и в голове у неё текли важные, спокойные мысли…

Каждый день походил на другой. Одна Рыжая Тёлка вырастала и уходила, и её сменяла другая. И вполне понятно, что Рыжая Корова воображала, что жизнь её всегда будет неизменной, всегда одна и та же. Да она и не хотела никаких перемен, потому что была твёрдо уверена, что лучшей жизни, чем у неё, быть не может.

И вот, как раз когда она думала об этом, приключение - «как она сама потом рассказывала моей матери,- приключение уже подстерегало её. Случилось это ночью - тихой ночью, когда звёзды сами были похожи на одуванчики в небесах, а луна среди них казалась большой маргариткой.

В эту самую ночь - Рыжая Тёлка давно уже спала - Корова вдруг вскочила и пустилась в пляс. Она танцевала с увлечением; танцевала просто замечательно, строго выдерживая такт, хотя никакой музыки не было.

То она танцевала польку, то шотландскую джигу, то переходила на какой-то новый танец, который тут же сама выдумывала из головы. А в промежутках между танцами она делала реверансы, и кланялась, и приседала перед одуванчиками.

«Боже мой!- подумала Рыжая Корова, начиная отплясывать матросский танец.- Как странно! Я всегда считала, что танцевать неприлично, но выходит, это не так - ведь я сама танцую, а я всегда была образцовой Коровой!»

Она танцевала и танцевала в своё удовольствие, но в конце концов устала и решила, что танцевать хватит - пора бы поспать. Однако, к её крайнему изумлению, оказалось, что она не может перестать танцевать. Она попыталась улечься рядом с Рыжей Тёлкой, но собственные ноги её не послушались! Они продолжали танцевать, выделывать всевозможные па и выписывать кренделя и вензеля, и, понятно, ей пришлось танцевать вместе с ними! И она понеслась в бешеном вальсе…

О боже!- восклицала она в промежутках между танцами.- Ах, как всё это странно! Ах, как странно!

Но, хотя она говорила тоном истинной леди, остановиться она всё-таки не могла.

Наступило утро, настал день, а она всё ещё танцевала - носилась по лугу то кругами, то вдоль, то поперёк, а по пятам за ней бегала Рыжая Тёлка и жалобно мычала. Когда же пришёл новый вечер и Корова всё ещё не могла остановиться, она очень огорчилась. А к концу недели она совсем расстроилась.

Я должна пожаловаться Королю,- решила она и затрясла головой.

И, поцеловав Рыжую Тёлку, она велела ей хорошо себя вести и отправилась во дворец.

Всю дорогу она протанцевала, и лишь изредка ей удавалось перехватить травинку-другую, и все, кто видел её, таращили глаза от удивления. Но больше всех удивлялась она сама…

Наконец Корова пришла во дворец и, танцуя, поднялась по широкой лестнице к самому королевскому трону.

А на троне сидел Король. Он был очень занят - он сочинял новые законы. Его секретарь записывал их большим гусиным пером в маленький красный блокнотик.

Кругом стояли придворные и фрейлины; все они были разодеты в пух и прах и говорили все сразу.

Сколько законов я сочинил сегодня?- спросил Король у секретаря.

Секретарь быстро сосчитал, перелистав блокнотик.

Семьдесят два, ваше величество!- с низким поклоном отвечал он, стараясь не споткнуться о своё гусиное перо (такое оно было большое).

Гм! Неплохо. И всего за час работы!- сказал Король, очень довольный собой.

Он встал и красиво задрапировался в свою горностаевую мантию.

Карету! Я еду к цирюльнику,- сказал он величественно.

И тут он заметил Рыжую Корову. Он снова уселся и схватил свой скипетр.

Что это такое, а?- крикнул он, увидав, что Рыжая Корова подтанцевала уже к самому подножию трона.

Корова, ваше величество,- просто отвечала Корова.

Это я вижу,- сказал Король.- Я ещё не лишился зрения. Но что вам тут нужно? Выкладывайте! И живо, потому что в десять я должен быть у цирюльника, а он не будет ждать! А мне необходимо подстричься. И, ради всего святого, перестаньте скакать и вертеться!- раздражённо добавил он.- У меня просто голова кружится!

Просто голова кружится!- как эхо, подхватили придворные.

В этом-то и есть моя беда, ваше величество,- жалобно сказала Корова.- Я не могу перестать!

Не можете перестать? Глупости!- рявкнул Король.- Немедленно перестаньте! Таков королевский приказ!

Немедленно перестать! Таков королевский приказ!- повторили все придворные.

Корова изо всех сил постаралась выполнить королевский приказ. Все кости и мускулы заходили у неё ходуном. Но напрасно. Она всё равно продолжала танцевать у самого подножия трона.

Я старалась, ваше величество. Ничего не выходит. Я танцую вот уже седьмой день. И не сплю. И почти ничего не ем - листок-другой чертополоха, и всё. Вот я и пришла попросить у вашего величества совета - как мне быть?

Гм! Очень странно!- сказал Король, сдвинув корону набок и почёсывая затылок.

Очень странно!- отозвались придворные, тоже почесав в затылках.

А какое при этом ощущение?- спросил Король.

Странное,- отвечала Корова.- И, пожалуй,- сказала она, тщательно выбирая слова,- пожалуй, приятное. Словно… словно внутри у меня взад-вперёд бегают смешинки.

Поразительно!- сказал Король.

Он подпер голову руками и уставился на Корову, погрузившись в размышления. Вдруг он вскочил и закричал:

Господи боже ты мой!

Что случилось?- закричали придворные.

Вы разве сами не видите!- завопил Король. От волнения он уронил свой скипетр.- Какой же я идиот, что сразу этого не заметил! И какие вы все идиоты!- гневно обернулся он к придворным.- Разве вы не видите, что она подхватила на рога Падучую звезду?

Вот в чём дело!- закричали придворные, которые вдруг тоже все впервые заметили звезду, и уставились на неё. И казалось, чем больше на неё смотрели, тем ярче она разгоралась.

В этом-то и беда!- сказал Король.- Итак, господа придворные, снимите эту звезду, чтобы названная… мммм… леди могла перестать танцевать и прилично позавтракала. Это звезда, сударыня, заставляет вас плясать,- обратился он к Корове.- Ну-ка, поживей!

И сделал знак главному придворному, который, изящно поклонившись Рыжей Корове, потащил звезду. Но звезда не поддавалась. За старшего придворного ухватился другой, за другого - третий, и так далее, и так далее; образовалась длинная-предлинная цепь, словно все придворные собирались тянуть репку.

Не оторвите мне голову!- жалобно попросила Корова.

Тяните сильней!- загремел Король.

Придворные повиновались. Они стали тянуть изо всех сил. Тянули так, что лица у всех стали красные, как малина. Они тянули до тех пор, пока у них уже не стало сил тянуть, и тогда они все повалились друг на друга.

А звезда и не шевельнулась. Она твёрдо держалась на коровьем роге.

Тц-тц-тц!- сокрушённо щёлкнул языком Король.- Секретарь! Посмотрите, что говорится о коровах со звёздами на рогах в Энциклопедии!

Секретарь стал на колени и залез под трон. Потом он вынырнул оттуда с огромной зелёной книгой, которая всегда находилась там на тот случай, если Король пожелает о чём-нибудь осведомиться.

Секретарь поспешно перелистал Энциклопедию.

Ничего нет, ваше величество,- сокрушённо сказал он наконец.- Есть только про Корову, Которая Подпрыгнула Выше Луны, но это вы и так знаете.

И - просто на всякий случай - он прочитал стихи, которые и так знает каждый ребёнок:

Послушайте сказочку
Вы, шалуны:
Корова подпрыгнула
Выше Луны!
Боюсь, что не скоро
Появится снова
Такая прыгучая
Чудо-корова!

Король потёр подбородок - это помогало ему думать. Потом он сердито вздохнул и поглядел на Корову.

Вот всё, что я могу вам посоветовать,- сказал он.- Попробуйте сделать то же самое.

Что попробовать?- спросила Рыжая Корова.

Подпрыгнуть выше Луны. Может быть, это поможет. В общем, стоит попытаться.

Мне?- спросила Рыжая Корова с возмущением.

Да, вам, вам, кому же ещё?- нетерпеливо сказал Король. Он очень торопился к цирюльнику.

Государь,- сказала Корова,- позволю себе напомнить вам, что я приличная, воспитанная скотина и мне с детства внушали, что прыжки - неподходящее занятие для дамы!

Король встал и махнул на неё скипетром.

Сударыня,- сказал он,- вы просили у меня совета, и я вам его дал. Вы хотите танцевать вечно? Вы хотите вечно голодать? Хотите вечно не спать?

Рыжая Корова подумала о сочных, свежих, сладких одуванчиках. О том, как приятно лежать на мягкой луговой траве. О своих усталых ногах. И она сказала себе: «Ну, может быть, один разок ничего? А к тому же никто, кроме Короля, и не узнает!»

А это очень высоко?- спросила она, не переставая танцевать.

Не меньше мили, по-моему,- сказал Король.

Рыжая Корова кивнула. Она была того же мнения. Она подумала ещё минутку и наконец решилась.

Никогда не думала, что дойду до этого, ваше величество! Прыгать, да ещё выше Луны! Но - я попытаюсь!- сказала она и сделала Королю грациозный реверанс.

Отлично,- сказал Король весело. Он сообразил, что, пожалуй, всё же поспеет к цирюльнику вовремя.- Следуйте за мной.

Он направился в сад, и Корова и все придворные пошли за ним.

Итак,- сказал Король, когда они вышли на широкую лужайку,- когда я свистну, прыгайте.

Он достал большой золотой свисток из жилетного кармана и слегка подул в него, чтобы убедиться, что он не засорился.

Рыжая Корова танцевала в положении «смирно».

Ну,- сказал Король.- Раз!.. Два!.. Три!- И он свистнул.

Рыжая Корова набрала воздуху - и прыгнула. Вот это был прыжок! Земля сразу оказалась далеко-далеко внизу, фигуры Короля и придворных становились всё меньше и меньше и наконец совсем исчезли. А Корова взлетала в небо всё выше и выше; звёзды проносились мимо неё, словно большие золотые тарелки, и вот её ослепил яркий свет, и она почувствовала, что её коснулись холодные лунные лучи. Корова зажмурилась, пролетая над луной, и, миновав полосу слепящего сияния, она наклонила голову к земле и ощутила, что звезда соскользнула с её рога. С громом и звоном покатилась звезда по небу.

А когда она исчезла во тьме, Корове показалось, что до неё донеслись чудесные звучные аккорды удивительной небесной музыки…

И в следующий миг Рыжая Корова снова опустилась на землю. К своему большому удивлению, она обнаружила, что находится не в королевском саду, а на своём родном лугу!

И главное - она перестала танцевать!

Ноги её ступали важно и уверенно, как и полагается ногам всякой уважающей себя коровы. Степенной, неспешной походкой она прошла по лугу навстречу Рыжей Тёлке, по дороге обезглавливая своих золотоволосых солдатиков.

Я так рада, что ты вернулась!- сказала Рыжая Тёлка.- Мне было так тоскливо!

Корова поцеловала её и стала пастись. Впервые за неделю она могла поесть вдоволь. И, чтобы утолить голод, ей пришлось съесть несколько полков.

Так она зажила по-прежнему. И сначала её это радовало. Она была счастлива, что может вовремя, без всяких танцев, позавтракать; может полежать на траве, пережёвывая жвачку; может спокойно спать ночью, вместо того чтобы до рассвета выписывать кренделя и делать реверансы.

Но вскоре она начала тревожиться. Да, конечно, луг, и одуванчики, и Рыжая Тёлка - всё это было очень хорошо, но она чувствовала, что ей чего-то не хватает. Чего - сперва она и сама не знала. Но в конце концов она поняла: она скучала по своей звезде. Да, как это ни странно, она, видно, привыкла танцевать и ощущать во всём теле счастливую лёгкость и бегающие смешинки.

Она стала раздражительной, она потеряла аппетит, и порой она без всякой причины ревела.

И вот однажды она пошла к моей матери, рассказала ей всю эту историю и попросила у неё совета.

Дорогая моя!- сказала ей моя мама.- Неужели вы думаете, что на небе мало звёзд? Их миллионы! И миллионы звёзд падают каждую ночь! Но, конечно, нельзя ожидать, что они будут падать в одно и то же место, на один луг!

Так вы считаете - если бы я немного попутешествовала…- начала Рыжая Корова, и глаза её засияли радостью и надеждой.

Конечно! На вашем месте,- сказала моя мама,- на вашем месте я бы не долго раздумывала. Ищите - и обрящете!

Я так и сделаю,- радостно сказала Корова.- Так и сделаю!

Мэри Поппинс умолкла.

А я догадалась, зачем она пришла в наш переулок!- задумчиво произнесла Джейн.

И я тоже!- поддержал Майкл.- Она ищет свою звезду.

Мэри Поппинс вздрогнула и выпрямилась.

Будьте любезны немедленно отойти от окна, сэр!- сердито сказала она.- Сейчас я потушу свет!

Но и засыпая, ребята очень-очень хотели, чтобы Рыжей Корове удалось найти свою звезду…

Англичане, мне кажется, побили все мировые рекорды по созданию волшебных литературных миров, а также по описанию образовательных систем для волшебников (в том числе и малолетних) и разного рода волшебных аксессуаров. Но для российского читателя этот ряд продолжает пополняться не только за счет новых произведений, но и за счет переводов классики прошлого века. Возможно, для многих прекрасным открытием станут волшебные повести Мэри Нортон «Метла и металлический шарик» и «Метла и огонь», выпущенные издательством «Лабиринт». Писались они во время Второй мировой войны. Это обстоятельство не должно удивлять: волшебная сказка — и способ спасаться от разрушающейся реальности, и способ возвращать мир «к порядку». «Метла и металлический шарик» — история-зачин, хотя и может читаться самостоятельно. А «Метла и огонь» — это продолжение, в котором повествование достигает невозможного драматического накала и приводит к развязке все события в целом. Главные герои повестей — трое детей и некая мисс Прайс, живущая по соседству с детьми, когда те гостят у своей тети. Младшему, Полу, шесть лет, а от уточнения возраста двух других автор мудро уклоняется: «Кэри была твоя ровесница, а Чарльз — чуть помладше». То есть герои — «такие же, как и ты, читатель». Это прямое приглашение к отождествлению. В детях Мэри Нортон много симпатичного и нет ничего, что могло бы от них отвратить: они деятельные, отзывчивые, полные любопытства к жизни и по-детски бесстрашные. Бесстрашные не в смысле «я ничего не боюсь», а еще не склонные ограничивать свои поступки и свои фантазии различного рода предвидениями и обладающие тем объемом свободы, который необходим, чтобы все время оказываться в эпицентре каких-нибудь происшествий. Правда, свобода, которой пользуются дети, — следствие их «отделенности» от взрослого мира. Будто они существуют сами по себе. Первая история начинается так: «Жили-были трое детей… И вот отправили их как-то на лето в Бедфордшир к тете…». Жили-были трое детей. Как будто они живут сами по себе. Их «отправили». Кто отправил и почему — остается за рамками повествования. Мы узнаем, что у детей есть мама. Маленький Пол «обеспечивает» сестре и брату их первое приключение своим страстным желанием увидеть маму. Но этого не происходит. И читателю тоже не приходится с ней встретиться. А о папе вообще нет речи. У детей есть тетя, к которой в первой повести их отправляют на лето. Но тетя — скорее источник напряжений. Дети побаиваются и своей тети, «неулыбчивой пожилой дамы с водянистыми губами», и ее экономки. Взрослые еще встречаются в виде полицейских. Но их главная характеристика — «усталость». Иными словами, дети Мэри Нортон живут в мире усталых и «отсутствующих» взрослых. И это, конечно, симптом. Некий знак того, что окружающий мир нельзя считать безопасным. Даже кровать, на которой спит самый младший, приобретает странные свойства. Что такое кровать для ребенка? Какими бы ни были условия его существования, кровать для него — последнее убежище, условная «ниша покоя»: на кровати ребенок спит. То есть отрешается от «земных волнений». На кровати, как правило, есть одеяло, под которое можно забраться с головой, если страшно. Конечно, лежа на кровати, ребенок может видеть сны — то есть совершать своеобразные путешествия в «иной мир». Но при этом он все-таки спит. А в историях Мэри Нортон кровать оказывается волшебным средством перемещения. Не конь, не дракон, не ковер-самолет, не волшебный корабль, даже не привычная уже метла, а — кровать. Такая «узнаваемая» кровать с металлическими спинками и, возможно, с сетчатым матрасом. Дети управляют кроватью (точнее, пытаются управлять ее перемещениями) с помощью заговоренного металлического шарика — одного из тех, что должны украшать спинку кровати. Шарики накручены на штыри. Это свойство шарика — крутиться на штыре — и используется для волшебства. В одну сторону повернешь — перенесешься в пространстве, в другую — переместишься во времени. И кровать то и дело появляется в самых неожиданных местах — то здесь, то там, прямо «посередине мира», с сидящими на ней детьми. И каждый раз благодаря перемещениям кровати дети оказываются в эпицентре каких-нибудь приключений. Приключения составляют динамический стержень книг. И они страшные. В первой книге дети и мисс Прайс попадают на остров людоедов. Людоеды берут их в плен и собираются съесть. Во второй книге дети и мисс Прайс попадают в средневековый Лондон, который по духу мало чем отличается от острова людоедов: здесь на площади собираются по оговору сжечь местного колдуна. И народ стекается, чтобы насладиться зрелищем… Страшное — обязательный элемент приключенческой книги; смертельная опасность, угрожающая героям, — важнейший сюжетный ход повествования для детей младшего школьного возраста и чуть старше. Возраста, когда дети «очень хотят бояться» (то есть примерно шесть-одиннадцать лет). Страшное в детской книге — важный механизм мобилизации внимания и обострения чувств, то, на чем зиждется читательский интерес. Потому что это страшное — в художественной обработке, и ребенок в глубине себя знает, что между ним и происходящим существует дистанция, что события происходят в волшебном мире. То есть ему самому описываемые опасности не угрожают. Так что встреча со страшным оказывается своего рода «эмоциональной гимнастикой», «тренингом переживаний». Но даже «знания дистанции» недостаточно, чтобы справиться со страшным: для детей такого возраста нужен еще и хороший конец. Хороший конец — это мост между книгой и реальностью, то, что взращивает в ребенке представления о справедливости. Если в мире существует справедливость, то тогда у ребенка есть понятные жизненные перспективы. Он ведь хочет быть хорошим. И ребенок-читатель нуждается в своеобразной гарантии того, что повествование будет развиваться согласно вектору справедливости: у героев, особенно, если это дети, должен быть какой-то защитник, тот, кто в самой сложной ситуации придет на помощь. В историях Мэри Нортон это мисс Прайс. Мисс Прайс становится для детей тем самым необходимым взрослым, без которого в принципе невозможно нормальное взросление. То, что она колдунья, скрыто от глаз взрослых и мало влияет на ее отношения с ними (в отличие от колдунов Средневековья). Правда, мисс Прайс в силу разных особенностей характера и своего образа жизни — абсолютный маргинал в мире взрослых. Если сказать легче, такой странный человек. Она живет неподалеку от дома, где гостят дети, разъезжает всюду на велосипеде, навещает больных и дает уроки музыки. А еще мисс Прайс потихоньку от всех осваивает «верховую езду» на метле. То есть колдовское искусство. Мисс Прайс — колдунья. Возможно, более щадящим для современного российского уха было бы слово «волшебница». Но мисс Прайс — именно колдунья. И этот смысловой оттенок важен для сюжета: дети в какой-то момент оказываются в Средневековье, которое просто немыслимо без колдунов. И надо же, чтобы «такое» пришло ей в голову! Дети при встрече прямо так ее и спрашивают: «Как это пришло вам в голову, мисс Прайс?» И мисс Прайс объясняет, что у нее «с самого детства была некоторая склонность к колдовству». Однако обстоятельства не способствовали развитию этой склонности: ей «пришлось ухаживать за больной мамой, да еще уроки музыки — вот и не хватало времени заняться этим всерьез». Такая типичная отговорка для человека, который считает себя «творческим», но реализоваться ему вечно что-то мешает. Мисс Прайс в начале событий и предстоит таким «недоделанным творческим человеком», колдуньей, которая «начала слишком поздно». Встреча с детьми и для мисс Прайс становится поворотной точкой существования. Дети «разоблачают» ее, опознают в ней колдунью. Колдовские умения мисс Прайс, даже в зачаточном состоянии, вдруг оказываются востребованными: у детей нет и тени сомнения в реальности волшебства и в том, что благодаря мисс Прайс их жизнь будет интересной. И что колдовство может быть использовано для удовлетворения их страстной потребности познавать окружающее. Собственно, только за этим колдовство им и нужно: они хотят перемещаться во времени и в пространстве, побывать там, куда они точно не смогут попасть с помощью других взрослых (по той простой причине, что взрослым совсем не до них). Естественно, приключения оборачиваются встречей с опасным. Но ведь это цена познания! Как будто детьми движет необходимость находить выход из безвыходных ситуаций — и при этом оставаться самими собой. И как будто в их задачу входит разоблачение мира, его «ненастоящего» спокойствия. А они, безусловно, хотят «порядка» — но только правильного. И в результате своих приключений этот порядок утверждают. Колдовство — такое дело… Злой колдуньей, к примеру, быть труднее, чем доброй. Нужно знать и уметь намного больше, объясняет им мисс Прайс. И дети с этим даже не спорят. Они просто принимают это к сведению: их интересует все, что касается волшебства и возможностей мисс Прайс. Но события сказки то и дело противоречат словесным декларациям и привычному взгляду на вещи. Может, злой колдуньей быть и труднее. Но мы-то, читатели, оказываемся свидетелями, как тяжело быть доброй колдуньей: ведь периодически приходится спасать детей, которых, того и гляди, съедят или еще что-то с ними сделают. И еще есть несчастный средневековый колдун, которого собираются сжечь на костре неизвестно за что, просто так. А он в принципе славный и никому дурного не делал. В этом все могли убедиться — и дети-герои, и дети-читатели, и сама мисс Прайс: Кэри, Чарльз и Пол умудрились перетащить его с собой в «новое время». И ведь у них была цель: познакомить его с мисс Прайс! В полном соответствии со своими представлениями о том, как все должно быть устроено в мире. А «правильно», как они считают, это чтобы встречались люди, у которых «могут быть общие интересы». Естественно, бедный средневековый колдун влюбился… А мисс Прайс? Ох-ох… Она в буквальном смысле решает пожертвовать жизнью ради любви — отправиться в Средневековье вместе с тем, кого полюбила. И остаться там навсегда. Единственное, что должно было в средневековой жизни компенсировать мисс Прайс бытовые преимущества середины ХХ века, — оборудование для ванной, за которое были заплачены довольно серьезные деньги. (Бедная влюбленная мисс Прайс совсем не думала о проблемах с водоснабжением… И это вполне укладывается в рамки английского юмора, сокрушающего все «святое».) Как ни странно, исчезновение мисс Прайс (и странствующей кровати) из мира детей оказывается знаком восстанавливающегося порядка: колдунья «уходит» туда, где она кажется более «органичной». С исторической точки зрения, колдуны обитают в Средневековье. (Ну, и чуть позже, в эпоху лондонского пожара.) А спать, конечно, лучше на чем-то предсказуемом. Значит ли это, что из мира, где живут трое детей, «таких же, как читатель», исчезает все волшебство? Отнюдь нет. После «отбытия» мисс Прайс и мистера Джонса в семнадцатый век, дети отправляются в то место, где, по описаниям мистера Джонса, в давно минувших временах находился его домик. Сейчас там, естественно, одни развалины… — Я вижу их, — сказала Кэри… Чарльз понимал, что сестра притворяется, но ему все равно стало не по себе. — Я прекрасно их вижу… Мистер Джонс поцеловал мисс Прайс в щеку. Он говорит: «Моя единственная любовь…». Вдруг… Кэри… переменилась в лице и пулей выскочила из зарослей ежевики… — Что стряслось? — крикнул Чарльз. — Неужели ты не слышишь, что говорит мисс Прайс?.. — И что же она говорит? — Она говорит: «Кэри, сойди сейчас же с салатной грядки!”" Про салатную грядку — это слова, завершающие историю про метлу и огонь. И завершающие историю в целом. Тоже чисто английский юмор, незаметно перетекающий в чисто английскую мистику: волшебство не может исчезнуть, пока существует дети. Пока они в нем нуждаются. А они нуждаются: и их «склонность к колдовству» практически неотличима от силы воображения. Не могу не сказать, что издатели — редкий случай! — определили возрастную адресацию книг Мэри Нортон точно так же, как это сделала бы я: книга адресована детям 7−11 лет. Это возраст, когда воображение уже в достаточной мере развито и становится основой для других познавательных и творческих процессов. И когда можно без опасений предлагать детям сюжеты, содержащие страшное. Еще нужно сказать об иллюстрациях и оформлении в целом. Обложка — как дверь в волшебную комнату, с объемной вырубкой и окошками, — в буквальном смысле затягивающая внутрь. Картинки Вадима Челака — динамичные и выразительные. Специфически английского в них практически нет (и такой задачи, видимо, не было), зато много «общесказочного»: «Жили-были трое детей…». И, конечно, очень важны «говорящие» лица персонажей, по которым легко «читается» характер и реакции персонажей на происходящее. Обычно я стараюсь избегать «окончательных» определений, но в данном случае не могу удержаться: замечательная книжка! Точнее, две книжки в переводе Ольги Мяэотс: «Метла и металлический шарик» и «Метла и огонь». Рецензия: Марина Аромштам, «Папмамбук»

Палитра чудес. Сказки Мэри Нортон

Расскажи
друзьям

Англичане, мне кажется, побили все мировые рекорды по созданию волшебных литературных миров, а также по описанию образовательных систем для волшебников (в том числе и малолетних) и разного рода волшебных аксессуаров. Но для российского читателя этот ряд продолжает пополняться не только за счет новых произведений, но и за счет переводов классики прошлого века. Возможно, для многих прекрасным открытием станут волшебные повести Мэри Нортон «Метла и металлический шарик » и «Метла и огонь », выпущенные издательством «Лабиринт ». Писались они во время Второй мировой войны. Это обстоятельство не должно удивлять: волшебная сказка — и способ спасаться от разрушающейся реальности, и способ возвращать мир «к порядку».

«Метла и металлический шарик» — история-зачин, хотя и может читаться самостоятельно. А «Метла и огонь» — это продолжение, в котором повествование достигает невозможного драматического накала и приводит к развязке все события в целом.

Главные герои повестей — трое детей и некая мисс Прайс, живущая по соседству с детьми, когда те гостят у своей тети. Младшему, Полу, шесть лет, а от уточнения возраста двух других автор мудро уклоняется: «Кэри была твоя ровесница, а Чарльз — чуть помладше». То есть герои — «такие же, как и ты, читатель». Это прямое приглашение к отождествлению.

В детях Мэри Нортон много симпатичного и нет ничего, что могло бы от них отвратить: они деятельные, отзывчивые, полные любопытства к жизни и по-детски бесстрашные. Бесстрашные не в смысле «я ничего не боюсь», а еще не склонные ограничивать свои поступки и свои фантазии различного рода предвидениями и обладающие тем объемом свободы, который необходим, чтобы все время оказываться в эпицентре каких-нибудь происшествий. Правда, свобода, которой пользуются дети, — следствие их «отделенности» от взрослого мира. Будто они существуют сами по себе.

Первая история начинается так: «Жили-были трое детей… И вот отправили их как-то на лето в Бедфордшир к тете…». Жили-были трое детей. Как будто они живут сами по себе. Их «отправили». Кто отправил и почему — остается за рамками повествования. Мы узнаем, что у детей есть мама. Маленький Пол «обеспечивает» сестре и брату их первое приключение своим страстным желанием увидеть маму. Но этого не происходит. И читателю тоже не приходится с ней встретиться. А о папе вообще нет речи. У детей есть тетя, к которой в первой повести их отправляют на лето. Но тетя — скорее источник напряжений. Дети побаиваются и своей тети, «неулыбчивой пожилой дамы с водянистыми губами», и ее экономки. Взрослые еще встречаются в виде полицейских. Но их главная характеристика — «усталость». Иными словами, дети Мэри Нортон живут в мире усталых и «отсутствующих» взрослых.

И это, конечно, симптом. Некий знак того, что окружающий мир нельзя считать безопасным. Даже кровать, на которой спит самый младший, приобретает странные свойства.

Что такое кровать для ребенка? Какими бы ни были условия его существования, кровать для него — последнее убежище, условная «ниша покоя»: на кровати ребенок спит. То есть отрешается от «земных волнений». На кровати, как правило, есть одеяло, под которое можно забраться с головой, если страшно. Конечно, лежа на кровати, ребенок может видеть сны — то есть совершать своеобразные путешествия в «иной мир». Но при этом он все-таки спит.

А в историях Мэри Нортон кровать оказывается волшебным средством перемещения. Не конь, не дракон, не ковер-самолет, не волшебный корабль, даже не привычная уже метла, а — кровать. Такая «узнаваемая» кровать с металлическими спинками и, возможно, с сетчатым матрасом.

Дети управляют кроватью (точнее, пытаются управлять ее перемещениями) с помощью заговоренного металлического шарика — одного из тех, что должны украшать спинку кровати. Шарики накручены на штыри. Это свойство шарика — крутиться на штыре — и используется для волшебства. В одну сторону повернешь — перенесешься в пространстве, в другую — переместишься во времени.

И кровать то и дело появляется в самых неожиданных местах — то здесь, то там, прямо «посередине мира», с сидящими на ней детьми. И каждый раз благодаря перемещениям кровати дети оказываются в эпицентре каких-нибудь приключений.

Приключения составляют динамический стержень книг. И они страшные. В первой книге дети и мисс Прайс попадают на остров людоедов. Людоеды берут их в плен и собираются съесть. Во второй книге дети и мисс Прайс попадают в средневековый Лондон, который по духу мало чем отличается от острова людоедов: здесь на площади собираются по оговору сжечь местного колдуна. И народ стекается, чтобы насладиться зрелищем… Страшное — обязательный элемент приключенческой книги; смертельная опасность, угрожающая героям, — важнейший сюжетный ход повествования для детей младшего школьного возраста и чуть старше. Возраста, когда дети «очень хотят бояться» (то есть примерно шесть-одиннадцать лет). Страшное в детской книге — важный механизм мобилизации внимания и обострения чувств, то, на чем зиждется читательский интерес. Потому что это страшное — в художественной обработке, и ребенок в глубине себя знает, что между ним и происходящим существует дистанция, что события происходят в волшебном мире. То есть ему самому описываемые опасности не угрожают. Так что встреча со страшным оказывается своего рода «эмоциональной гимнастикой», «тренингом переживаний».

Но даже «знания дистанции» недостаточно, чтобы справиться со страшным: для детей такого возраста нужен еще и хороший конец. Хороший конец — это мост между книгой и реальностью, то, что взращивает в ребенке представления о справедливости. Если в мире существует справедливость, то тогда у ребенка есть понятные жизненные перспективы. Он ведь хочет быть хорошим.

И ребенок-читатель нуждается в своеобразной гарантии того, что повествование будет развиваться согласно вектору справедливости: у героев, особенно, если это дети, должен быть какой-то защитник, тот, кто в самой сложной ситуации придет на помощь.

В историях Мэри Нортон это мисс Прайс. Мисс Прайс становится для детей тем самым необходимым взрослым, без которого в принципе невозможно нормальное взросление. То, что она колдунья, скрыто от глаз взрослых и мало влияет на ее отношения с ними (в отличие от колдунов Средневековья). Правда, мисс Прайс в силу разных особенностей характера и своего образа жизни — абсолютный маргинал в мире взрослых. Если сказать легче, такой странный человек. Она живет неподалеку от дома, где гостят дети, разъезжает всюду на велосипеде, навещает больных и дает уроки музыки. А еще мисс Прайс потихоньку от всех осваивает «верховую езду» на метле. То есть колдовское искусство. Мисс Прайс — колдунья.

Возможно, более щадящим для современного российского уха было бы слово «волшебница». Но мисс Прайс — именно колдунья. И этот смысловой оттенок важен для сюжета: дети в какой-то момент оказываются в Средневековье, которое просто немыслимо без колдунов.

И надо же, чтобы «такое» пришло ей в голову! Дети при встрече прямо так ее и спрашивают: «Как это пришло вам в голову, мисс Прайс?» И мисс Прайс объясняет, что у нее «с самого детства была некоторая склонность к колдовству». Однако обстоятельства не способствовали развитию этой склонности: ей «пришлось ухаживать за больной мамой, да еще уроки музыки — вот и не хватало времени заняться этим всерьез». Такая типичная отговорка для человека, который считает себя «творческим», но реализоваться ему вечно что-то мешает. Мисс Прайс в начале событий и предстоит таким «недоделанным творческим человеком», колдуньей, которая «начала слишком поздно».

Встреча с детьми и для мисс Прайс становится поворотной точкой существования. Дети «разоблачают» ее, опознают в ней колдунью. Колдовские умения мисс Прайс, даже в зачаточном состоянии, вдруг оказываются востребованными: у детей нет и тени сомнения в реальности волшебства и в том, что благодаря мисс Прайс их жизнь будет интересной. И что колдовство может быть использовано для удовлетворения их страстной потребности познавать окружающее. Собственно, только за этим колдовство им и нужно: они хотят перемещаться во времени и в пространстве, побывать там, куда они точно не смогут попасть с помощью других взрослых (по той простой причине, что взрослым совсем не до них). Естественно, приключения оборачиваются встречей с опасным. Но ведь это цена познания! Как будто детьми движет необходимость находить выход из безвыходных ситуаций — и при этом оставаться самими собой. И как будто в их задачу входит разоблачение мира, его «ненастоящего» спокойствия. А они, безусловно, хотят «порядка» — но только правильного. И в результате своих приключений этот порядок утверждают.

Колдовство — такое дело… Злой колдуньей, к примеру, быть труднее, чем доброй. Нужно знать и уметь намного больше, объясняет им мисс Прайс. И дети с этим даже не спорят. Они просто принимают это к сведению: их интересует все, что касается волшебства и возможностей мисс Прайс. Но события сказки то и дело противоречат словесным декларациям и привычному взгляду на вещи. Может, злой колдуньей быть и труднее. Но мы-то, читатели, оказываемся свидетелями, как тяжело быть доброй колдуньей: ведь периодически приходится спасать детей, которых, того и гляди, съедят или еще что-то с ними сделают. И еще есть несчастный средневековый колдун, которого собираются сжечь на костре неизвестно за что, просто так. А он в принципе славный и никому дурного не делал. В этом все могли убедиться — и дети-герои, и дети-читатели, и сама мисс Прайс: Кэри, Чарльз и Пол умудрились перетащить его с собой в «новое время». И ведь у них была цель: познакомить его с мисс Прайс! В полном соответствии со своими представлениями о том, как все должно быть устроено в мире. А «правильно», как они считают, это чтобы встречались люди, у которых «могут быть общие интересы». Естественно, бедный средневековый колдун влюбился… А мисс Прайс? Ох-ох… Она в буквальном смысле решает пожертвовать жизнью ради любви — отправиться в Средневековье вместе с тем, кого полюбила. И остаться там навсегда. Единственное, что должно было в средневековой жизни компенсировать мисс Прайс бытовые преимущества середины ХХ века, — оборудование для ванной, за которое были заплачены довольно серьезные деньги. (Бедная влюбленная мисс Прайс совсем не думала о проблемах с водоснабжением… И это вполне укладывается в рамки английского юмора, сокрушающего все «святое».)

Как ни странно, исчезновение мисс Прайс (и странствующей кровати) из мира детей оказывается знаком восстанавливающегося порядка: колдунья «уходит» туда, где она кажется более «органичной». С исторической точки зрения, колдуны обитают в Средневековье. (Ну, и чуть позже, в эпоху лондонского пожара.) А спать, конечно, лучше на чем-то предсказуемом.

Значит ли это, что из мира, где живут трое детей, «таких же, как читатель», исчезает все волшебство?

Отнюдь нет. После «отбытия» мисс Прайс и мистера Джонса в семнадцатый век, дети отправляются в то место, где, по описаниям мистера Джонса, в давно минувших временах находился его домик. Сейчас там, естественно, одни развалины…

— Я вижу их, — сказала Кэри… Чарльз понимал, что сестра притворяется, но ему все равно стало не по себе. — Я прекрасно их вижу… Мистер Джонс поцеловал мисс Прайс в щеку. Он говорит: «Моя единственная любовь…».

Вдруг… Кэри… переменилась в лице и пулей выскочила из зарослей ежевики…

— Что стряслось? — крикнул Чарльз.

— Неужели ты не слышишь, что говорит мисс Прайс?..

— И что же она говорит?

— Она говорит: «Кэри, сойди сейчас же с салатной грядки!”"

Про салатную грядку — это слова, завершающие историю про метлу и огонь. И завершающие историю в целом. Тоже чисто английский юмор, незаметно перетекающий в чисто английскую мистику: волшебство не может исчезнуть, пока существует дети. Пока они в нем нуждаются. А они нуждаются: и их «склонность к колдовству» практически неотличима от силы воображения.

Не могу не сказать, что издатели — редкий случай! — определили возрастную адресацию книг Мэри Нортон точно так же, как это сделала бы я: книга адресована детям 7−11 лет. Это возраст, когда воображение уже в достаточной мере развито и становится основой для других познавательных и творческих процессов. И когда можно без опасений предлагать детям сюжеты, содержащие страшное.

Еще нужно сказать об иллюстрациях и оформлении в целом. Обложка — как дверь в волшебную комнату, с объемной вырубкой и окошками, — в буквальном смысле затягивающая внутрь. Картинки Вадима Челака — динамичные и выразительные. Специфически английского в них практически нет (и такой задачи, видимо, не было), зато много «общесказочного»: «Жили-были трое детей…». И, конечно, очень важны «говорящие» лица персонажей, по которым легко «читается» характер и реакции персонажей на происходящее.

Обычно я стараюсь избегать «окончательных» определений, но в данном случае не могу удержаться: замечательная книжка! Точнее, две книжки в переводе Ольги Мяэотс : «Метла и металлический шарик» и «Метла и огонь».

Рецензия: Марина Аромштам, «Папмамбук »