Примечание. В списке представлены помимо художников Нидерландов, также живописцы Фландрии.
Искусство Нидерландов 15 века
Первые проявления искусства Возрождения в Нидерландах относятся к началу 15 столетия.
Первые живописные произведения, которые можно уже причислить к ранним ренессансным памятникам, были созданы братьями Губертом и Яном ван Эйк.
Оба они – Губерт (умер в 1426) и Ян (около 1390–1441) – сыграли решающую роль в становлении нидерландского Ренессанса. О Губерте почти ничего неизвестно. Ян был, видимо, весьма образованным человеком, изучал геометрию, химию, картографию, выполнял некоторые дипломатические поручения бургундского герцога Филиппа Доброго, на службе у которого, между прочим, состоялась его поездка в Португалию. О первых шагах Возрождения в Нидерландах позволяют судить живописные работы братьев, выполненные в 20–х годах
15 века, и среди них такие, как «Жены-мироносицы у гроба» (возможно, часть полиптиха; Роттердам, музей Бойманс-ван Бейнинген), «Мадонна в церкви» (Берлин), «Святой Иероним» (Детройт, Художественный институт).
Братья ван Эйки в современном им искусстве занимают исключительное место. Но они не были одиноки. Одновременно с ними работали и другие живописцы, стилистически и в проблемном отношении им родственные. Среди них первое место бесспорно принадлежит так называемому Флемальскому мастеру. Было сделано немало остроумных попыток определить его подлинное имя и происхождение. Из них наиболее убедительна версия, по которой этот художник получает имя Робер Кампен и довольно развитую биографию. Ранее именовался Мастером алтаря (или «Благовещения») Мероде. Существует также малоубедительная точка зрения, относящая приписанные ему работы молодому Рогиру ван дер Вейдену.
О Кампене известно, что он родился в 1378 или 1379 году в Валансьене, получил звание мастера в 1406 в Турне, там жил, исполнил помимо живописных работ немало декоративных, был учителем ряда живописцев (в том числе Рогира ван дер Вейдена, о котором речь пойдет ниже, – с 1426, и Жака Дарэ – с 1427) и умер в 1444 году. Искусство Кампена сохранило бытовые черты в общей «пантеистической» схеме и тем самым оказалось весьма близким следующему поколению нидерландских живописцев. Ранние произведения Рогира ван дер Вейдена и Жака Дарэ, автора, чрезвычайно зависевшего от Кампена (примером тому его «Поклонение волхвов» и «Встреча Марии и Елизаветы», 1434–1435; Берлин), отчетливо выявляют интерес к искусству этого мастера, в чем безусловно проявляется тенденция времени.
Рогир ван дер Вейден родился в 1399 или 1400 году, прошел обучение у Кампена (то есть в Турне), в 1432 получил звание мастера, в 1435 году переехал в Брюссель, где был официальным живописцем города: в 1449–1450 годах совершил поездку в Италию и умер в 1464. У него учились некоторые крупнейшие художники нидерландского Ренессанса (например, Мемлинг), и он пользовался широкой известностью не только на родине, но и в Италии (прославленный ученый и философ Николай Кузанский назвал его величайшим художником; позже его работы отметил Дюрер). Творчество Рогира ван дер Вейдена послужило питательной основой для самых различных живописцев следующего поколения. Достаточно сказать, что мастерская его – первая в Нидерландах столь широко организованная мастерская – оказала сильнейшее влияние на беспрецедентное для 15 столетия распространение стиля одного мастера, низвела в конечном итоге этот стиль к сумме трафаретных приемов и даже сыграла роль тормоза для живописи конца века. И все же искусство середины 15 века не может быть сведено к рогировской традиции, хотя и тесно с ней связано. Другой путь олицетворяется в первую очередь работами Дирика Баутса и Альберта Оуватера. Им, как и Рогиру, несколько чуждо пантеистическое восхищение жизнью, и у них образ человека все более теряет связь с вопросами мироздания – вопросами философскими, теологическими и художественными, приобретая все большую конкретность и психологическую определенность. Но Рогир ван дер Вейден, мастер повышенного драматического звучания, художник, стремившийся к образам индивидуальным и вместе с тем возвышенным, интересовался главным образом сферой духовных свойств человека. Достижения Баутса и Оуватера лежат в области усиления бытовой достоверности изображения. Среди формальных проблем их более интересовали вопросы, связанные с решением не столько выразительных, сколько изобразительных задач (не острота рисунка и экспрессия цвета, а пространственная организация картины и естественность, натуральность световоздушной среды).
Портрет молодой женщины, 1445, Картинная галерея, Берлин
Святой Иво, 1450, Национальная галерея, Лондон
Святой Лука, пишуший образ Мадонны, 1450, Музей Гронинген, Брюгге
Но прежде чем перейти к рассмотрению творчества двух этих живописцев, следует остановиться на явлении менее крупного масштаба, которое показывает, что открытия искусства середины века, будучи одновременно и продолжением традиций ван Эйков–Кампена и отступничеством от них, в обоих этих качествах были глубоко оправданны. Более консервативный живописец Петрус Кристус наглядно демонстрирует историческую неизбежность этого отступничества даже для художников, не склонных к радикальным открытиям. С 1444 года Кристус стал гражданином Брюгге (умер там же в 1472/1473) – то есть он видел лучшие работы ван Эйка и формировался под влиянием его традиции. Не прибегая к острой афористичности Рогира ван дер Вейдена, Кристус добился более индивидуализированной и дифференцированной характеристики, чем это делал ван Эйк. Однако, его портреты (Э. Гримстона – 1446, Лондон, Национальная галерея; монаха-картезианца – 1446, Нью-Йорк, Метрополитен-музей) свидетельствуют вместе с тем об известном снижении образности в его творчестве. В искусстве все сильнее обозначалась тяга к конкретному, индивидуальному, частному. Быть может, четче всего эти тенденции проявлялись в творчестве Баутса. Более молодой, чем Рогир ван дер Вейден (родился между 1400 и 1410), он был далек от драматизма и аналитичности этого мастера. И все же ранний Баутс во многом исходит от Рогира. Алтарь со «Снятием со креста» (Гранада, собор) и ряд других картин, например «Положение во гроб» (Лондон, Национальная галерея), свидетельствуют о глубоком изучении творчества этого художника. Но уже здесь заметно и своеобразие – Баутс предоставляет своим героям больше пространства, его интересует не столько эмоциональная среда, сколько действие, самый процесс его, его персонажи активнее. То же – в портретах. В превосходном мужском портрете (1462; Лондон, Национальная галерея) молитвенно поднятые – хотя и без всякой экзальтации – глаза, особый склад рта и аккуратно сложенные руки обладают такой индивидуальной окраской, которой не знал ван Эйк. Даже в деталях ощутим этот личный оттенок. Несколько прозаический, но простодушно реальный отсвет лежит на всех работах мастера. Заметнее всего он в его многофигурных композициях. И особенно в наиболее прославленном его произведении – алтаре лувенской церкви святого Петра (между 1464 и 1467). Если произведение ван Эйка зритель всегда воспринимает как чудо творчества, созидания, то перед работами Баутса возникают иные чувства. Композиционная работа Баутса говорит о нем скорее как о режиссере. Памятуя об успехах такого «режиссерского» метода (то есть метода, при котором задача художника – расставить как бы извлеченные из натуры характерные действующие лица, организовать сцену) в последующих веках, следует со вниманием отнестись к этому явлению в творчестве Дирка Баутса.
Следующая ступень искусства Нидерландов захватывает последние три-четыре десятилетия 15 века – время чрезвычайно тяжелое для жизни страны и ее культуры.
Этот период открывается творчеством Иоса ван Вассенхове (или Иос ван Гент; между 1435–1440 – после 1476), художника, сыгравшего немалую роль в становлении новой живописи, но уехавшего в 1472 году
в Италию, акклиматизировавшегося там и органически включившегося в итальянское
искусство. Его алтарь с «Распятием» (Гент, церковь святого Бавона) свидетельствует о тяготении к повествовательности, но одновременно о стремлении лишить рассказ холодной бесстрастности. Последнего он хочет достигнуть при помощи изящества и декоративности. Его алтарь – светское по своему характеру произведение со светлой цветовой гаммой, построенной на изысканных переливающихся тонах.
Этот период продолжается творчеством мастера исключительного дарования – Хуго ван дер Гуса.
Он родился около 1435 года, стал мастером в Генте в 1467 и умер в 1482 году. К наиболее ранним произведениям Гуса следует отнести несколько изображений мадонны с младенцем, отличающихся лирическим аспектом образа (Филадельфия, Музей искусств, и Брюссель, Музей), и картину «Святая Анна, Мария с младенцем и донатор» (Брюссель, Музей).
Развивая находки Рогира ван дер Вейдена, Гус видит в композиции не столько способ гармонической организации изображаемого, сколько средство для
концентрации и выявления эмоционального содержания сцены. Человек замечателен для Гуса только силой своего личного чувства. При этом Гуса влекут чувства
трагические. Однако образ святой Женевьевы (на обороте «Оплакивания») свидетельствует о том, что в поисках обнаженной эмоции
Хуго ван дер Гус начал обращать внимание и на ее этическую значительность.
В алтаре Портинари Гус старается выразить свою веру в душевные возможности человека. Но его искусство становится нервным и напряженным. Художественные приемы Гуса разнообразны – особенно когда ему нужно воссоздать душевный мир человека. Иногда, как в передаче реакции пастухов, он в определенной последовательности сопоставляет близкие чувства. Иногда, как в образе Марии,
художник намечает общие черты переживания, по которым зритель дорисовывает чувство в целом. Порой – в образах узкоглазого ангела или Маргариты – он прибегает для расшифровки образа к композиционным или ритмическим приемам. Иногда сама неуловимость психологического выражения превращается у него в средство характеристики – так на сухом, бесцветном лице Марии Барончелли играет отсвет улыбки. И огромную роль играют паузы – в пространственном решении и в действии. Они дают возможность мысленно развить, докончить то чувство, которое художник наметил в образе.
Характер образов Хуго ван дер Гуса всегда зависит от той роли, которую они должны играть в целом. Третий пастух
реально натурален, Иосиф – развернуто психологичен, ангел справа от него – почти ирреален, а образы Маргариты и Магдалины сложны, синтетичны и построены на исключительно тонких психологических градациях.
Хуго ван дер Гус всегда хотел выразить, воплотить в своих образах душевную мягкость человека, его внутреннюю теплоту. Но по существу, последние портреты художника свидетельствуют о нарастании в творчестве Гуса кризиса, ибо его духовный строй порожден не столько осознанием индивидуальных качеств личности, сколько трагичной для художника утратой единства человека и мира. В последней работе – «Смерть Марии» (Брюгге, Музей) – этот кризис выливается в крушение всех творческих устремлений художника. Отчаяние апостолов беспросветно. Их жесты бессмысленны. Наплывающий в сиянии Христос своими страданиями как бы оправдывает их страдания, и его пронзенные ладони вывернуты к зрителю, а неопределенных размеров фигура нарушает масштабный строй и чувство реальности. Также нельзя понять меру реальности переживания апостолов, ибо чувство у всех них одно. И оно не столько их, сколько художника. Но носители его все же физически реальны и психологически убедительны. Подобные образы возродятся позже, когда в конце 15 века в нидерландской культуре подойдет к своему исчерпанию столетняя традиция (у Босха). Странный зигзаг составляет основу композиции картины и организует ее: сидящий апостол, один лишь недвижный, смотрящий на зрителя, наклонен слева направо, простертая Мария – справа налево, Христос, наплывающий,– слева направо. И этот же зигзаг в цветовой гамме: фигура сидящего цветом связана с Марией, та, лежащая на мутно-синей ткани, в одеянии тоже синем, но синевы предельной, крайней, затем – бесплотная, нематериальная голубизна Христа. А вокруг краски одеяний апостолов: желтые, зеленые, голубые – бесконечно холодные, ясные, неестественные. Чувство в «Успении» обнажено. Оно не оставляет места ни надежде, ни человечности. В конце жизни Хуго ван дер Гус ушел в монастырь, его самые последние годы были омрачены душевной болезнью. Видимо, в этих биографических фактах можно видеть отражение трагических противоречий, определивших искусство мастера. Творчество Гуса знали и ценили, и оно привлекало внимание даже за пределами Нидерландов. Жан Клуэ Старший (Мастер из Мулена) находился под сильнейшим влиянием его искусства, Доменико Гирландайо знал и изучал алтарь Портинари. Однако современники не поняли его. Нидерландское искусство неуклонно склонялось к другому пути, и отдельные следы воздействия творчества Гуса только оттеняют прочность и распространенность этих других тенденций. С наибольшей полнотой и последовательностью они проявились в работах Ханса Мемлинга.
Суета земная, триптих, центральная панель,
Ад, левая панель триптиха "Суета земная",
1485, Музей изящных искусств, Страстбург
Ханс Мемлинг, родившийся, видимо, в Зелигенштадте, около Франкфурта-на-Майне, в 1433 году (умер в 1494), художник получил великолепную выучку у Рогира и, перебравшись в Брюгге, снискал там себе самую широкую известность. Уже относительно ранние произведения обнаруживают направление его исканий. Начала светлое и возвышенное получили у него гораздо более светский и земной смысл, а все земное – некоторую идеальную приподнятость. Примером может служить алтарь с мадонной, святыми и донаторами (Лондон, Национальная галерея). Мемлинг стремится сохранить повседневный облик своих реальных героев и приблизить к ним героев идеальных. Возвышенное начало перестает быть выражением неких пантеистически понятых общих мировых сил и превращается в естественное духовное свойство человека. Принципы творчества Мемлинга яснее проступают в так называемом Floreins-Altar (1479; Брюгге, музей Мемлинга), главная сцена и правая створка которого являются, по существу, вольными копиями соответствующих частей мюнхенского алтаря Рогира. Он решительно уменьшает размеры алтаря, срезает верх и боковые части рогировской композиции, сокращает число фигур и как бы приближает действие к зрителю. Событие утрачивает свой величественный размах. Образы участников лишаются представительности и приобретают частные черты, композиция – оттенок мягкой гармонии, а цвет, сохраняя чистоту и прозрачность, совершенно теряет рогировскую холодную, острую звучность. Он как бы трепещет легкими, ясными оттенками. Еще характернее «Благовещение» (около 1482; Нью-Йорк, собрание Леман), где использована схема Рогира; образу Марии приданы черты мягкой идеализации, значительно жанризован ангел, и с ван-эйковской любовью выписаны предметы интерьера. Вместе с тем в творчество Мемлинга все чаще проникают мотивы итальянского Ренессанса – гирлянды, путти и др., а композиционный строй делается все более размеренным и ясным (триптих с «Мадонной с младенцем, ангелом и донатором», Вена). Художник старается стереть грань между конкретным, бюргерски обыденным началом и идеализирующим, гармоническим.
Искусство Мемлинга привлекло к нему пристальное внимание мастеров северных провинций. Но их заинтересовали и другие черты – те, которые были связаны с влиянием Гуса. Северные провинции, в том числе Голландия, отставали в тот период от южных и в экономическом и в духовном отношении. Ранняя голландская живопись обычно не выходила из пределов позднеередневекового и при этом провинциального шаблона, и уровень ее ремесла никогда не поднимался до артистизма фламандских художников. Только с последней четверти 15 века положение меняется благодаря искусству Гертгена тот синт Янc.
Он жил в Гарлеме, у монахов-иоаннитов (чему и обязан своим прозванием – синт Янс в переводе означает святой Иоанн) и умер молодым – двадцати восьми лет (родился в Лейдене (?) около1460/65, умер в Гарлеме
в 1490–1495 годах). Гертген смутно ощущал тревогу, волновавшую Гуса. Но, не поднявшись до его трагических прозрений, он открыл мягкое обаяние простого человеческого чувства. Он близок Гусу своим интересом к внутреннему, духовному миру человека.
К числу крупных произведений Гертгена относится алтарь, написанный для гарлемских иоаннитов. От него сохранилась правая, распиленная теперь двухсторонняя створка. Внутренняя ее сторона представляет большую многофигурную сцену оплакивания. Гертген добивается обеих поставленных временем задач: передачи теплоты, человечности чувства и создания жизненно убедительного повествования.
Последнее особенно заметно на внешней стороне створки, где изображено сожжение Юлианом Отступником останков Иоанна Крестителя. Участники действия наделены утрированной характерностью, а действие разбито на ряд самостоятельных сцен, каждая из которых представлена с
живой наблюдательностью. Попутно мастер создает, быть может, один из первых в европейском искусстве нового времени групповых портретов: построенный по принципу простого сочетания портретных характеристик, он предвосхищает работы 16 века.
Для понимания творчества Гертгена много дает его «Семейство Христа» (Амстердам, Рейксмузеум), представленное в церковном интерьере, трактованном как реальная пространственная среда. Фигуры переднего плана остаются значительными, не проявляя никаких чувств, со спокойным достоинством сохраняя свой повседневный облик. Художник создает образы, быть может, наиболее бюргерские по своему характеру в искусстве Нидерландов. Вместе с тем показательно, что нежность, миловидность и некоторую наивность Гертген понимает не как внешне характерные приметы, но как определенные свойства душевного мира человека. И это слияние бюргерского чувства жизни с глубокой эмоциональностью – важная черта творчества Гертгена. Не случайно он не придавал душевным движениям своих героев возвышенно-вселенского характера. Он как бы нарочито мешает своим героям стать исключительными. Из-за этого они кажутся не индивидуальными. У них есть нежность и нет ни других чувств, ни посторонних мыслей, самая ясность и чистота их переживаний делает их далекими от повседневной обыденности. Однако проистекающая отсюда идеальность образа никогда не кажется отвлеченной или искусственной.
Этими чертами отличается и одна из лучших работ художника, «Рождество» (Лондон, Национальная галерея), маленькая картина, таящая в себе чувства взволнованные и удивленные.
Гертген умер рано, но принципы его искусства не остались в безвестности. Впрочем, и ближе других стоящий к нему Мастер Брауншвейгского
диптиха («Святой Бавон», Брауншвейг, Музей; «Рождество», Амстердам, Рейксмузеум) и некоторые другие анонимные мастера не столько развили принципы Гертгена, сколько придали им характер распространенного стандарта. Быть может, наиболее Значителен среди них Мастер Virgo inter virgines (назван по картине Амстердамского Рейксмузеума, изображающей Марию среди святых дев), тяготевшего не столько к психологической оправданности эмоции, сколько к остроте ее выражения в маленьких, довольно бытовых и порой почти нарочито уродливых фигурках («Положение во гроб», Сент Луис, Музей; «Оплакивание», Ливерпуль; «Благовещение», Роттердам). Но и. его творчество является скорее свидетельством исчерпания вековой традиции, чем выражением ее развития.
Резкое снижение художественного уровня заметно и в искусстве южных провинций, мастера которых все более склонялись к увлечению незначительными бытовыми подробностями. Интереснее других весьма повествовательный Мастер легенды святой Урсулы, работавший в Брюгге в 80–90–х годах 15 столетия («Легенда святой Урсулы»; Брюгге, Монастырь черных сестер), неизвестный автор не лишенных мастерства портретов супругов Барончелли (Флоренция, Уффици), а также очень традиционный брюггский Мастер легенды святой Лючии («Алтарь святой Лючии», 1480, Брюгге, церковь святого Иакова, а также полиптих, Таллин, Музей). Формирование пустого, мелочного искусства в конце 15 века является неизбежной антитезой исканиям Гуса и Гертгена. Человек утратил главную опору своего мировоззрения – веру в гармоничный и благоприятствующий ему строй мироздания. Но если распространенным следствием этого стало лишь оскудение прежней концепции, то более пристальный взгляд открыл в мире черты грозящие и загадочные. Для ответа на неразрешимые вопросы времени привлекались и позднесредневековые аллегории, и демонология, и мрачные предсказания Священного писания. В условиях нарастания острых социальных противоречий и тяжелых конфликтов возникло искусство Босха.
Иеронимус ван Акен, прозванный Босхом, родился в Гертогенбосхе (умер там же в 1516), то есть в стороне от главных художественных центров Нидерландов. Ранние его работы не лишены оттенка некоторой примитивности.
Но уже в них странно сочетаются острое и тревожное ощущение жизни природы с холодной гротескностью в изображении людей.
Босх откликается на тенденцию современного искусства – с его тягой к реальному, с его конкретизацией образа человека, а затем – понижением его роли и значения. Он доводит эту тенденцию до определенного предела.
В искусстве Босха возникают сатирические или, лучше сказать, саркастические изображения рода человеческого. Такова его «Операция по извлечению камней глупости» (Мадрид, Прадо). Операцию делает монах – и здесь сквозит злая усмешка над духовенством. Но тот, кому делают ее, пристально смотрит на зрителя, этот взгляд и нас делает сопричастным действию.
В творчестве Босха нарастает сарказм, он представляет людей пассажирами корабля дураков (картина и рисунок к ней в Лувре). Он обращается к народному юмору – и тот обретает под его рукой мрачный и горький оттенок.
Босх приходит к утверждению мрачного, иррационального и низменного характера жизни. Он не только выражает свое мировосприятие, свое чувство жизни, но дает ей морально-этическую оценку.
«Стог сена» – одна из наиболее значительных работ Босха. В этом алтаре обнаженное чувство реальности сплавляется с аллегоричностью. Стог сена намекает на старую фламандскую пословицу: «Мир – стог сена: и каждый берет из него то, что удастся ухватить»; люди на виду целуются и музицируют между ангелом и каким-то дьявольским созданием; фантастические существа влекут повозку, а за ней радостно и покорно следуют папа, император, простые люди: некоторые забегают вперед, мечутся между колесами и гибнут, раздавленные. Пейзаж же вдали не фантастический и не баснословный. А надо всем – на облаке – маленький воздевший руки Христос.
Однако было бы неверно думать, что Босх тяготеет к методу аллегорических уподоблений. Напротив, он стремится к тому, чтобы его идея воплощалась в самом существе художественных решений, чтобы она возникала перед зрителем не как зашифрованная пословица или притча, но как обобщающий безусловный образ жизни. С незнакомой средневековью изощренностью фантазии Босх населяет свои картины созданиями, причудливо сочетающими разные животные формы, или животные формы с предметами неодушевленного мира, ставит их в заведомо невероятные отношения.
Небо окрашивается красным, в воздухе проносятся птицы, оснащенные парусами, чудовищные твари ползают по лику земли. Разевают пасти рыбы с конскими ногами, и с ними соседствуют крысы, несущие на спинах оживающие деревянные коряги, из которых вылупливаются люди. Лошадиный круп оборачивается гигантским кувшином, и на тонких голых ногах куда-то крадется хвостатая голова. Все ползает и все наделено острыми, царапающими формами. И все заражено
энергией: каждое существо – маленькое, лживое, цепкое – охвачено злобным и торопливым движением.
Босх придает этим фантасмагорическим сценам величайшую убедительность. Он отказывается от изображения действия, развертывающегося на переднем плане, и распространяет его на весь мир. Он сообщает своим многофигурным драматическим феериям жуткий в своей всеобщности оттенок. Иногда он вводит в картину инсценировку пословицы – но в ней не остается юмора. А в центре он помещает маленькую беззащитную фигурку святого Антония. Таков, например, алтарь с «Искушением святого Антония» на центральной створке из Лиссабонского музея. Но тут же Босх проявляет невиданно острое, обнаженное чувство реальности (особенно в сценах на внешних створках упомянутого алтаря).
В зрелых работах Босха мир безграничен, но его пространственность иная – менее стремительная. Воздух кажется прозрачнее и сырее. Так написан «Иоанн на Патмосе».
На оборотной стороне этой картины, где в круге изображены сцены мученичества Христа, представлены удивительные пейзажи: прозрачный, чистый, с широкими речными просторами, высоким небом и другие – трагические и напряженные («Распятие»).
Но тем настойчивее Босх думает о людях. Он старается найти адекватное выражение их жизни. Он прибегает к форме большого алтаря и создает странное, фантасмагорическое грандиозное зрелище греховной жизни людей – «Сад наслаждений».
Последние работы художника странно сочетают фантастику и реальность его прежних работ, но при этом им свойственно чувство печальной примиренности. Рассыпаются сгустки злобных существ, ранее торжествующе распространявшихся по всему полю картины. Отдельные, маленькие, они еще прячутся под деревом, показываются из тихих речных струй или пробегают по пустынным, поросшим травой холмикам. Но они уменьшились в размерах, утратили активность. Они уже не нападают на человека. А он (по-прежнему это святой Антоний) сидит между ними – читает, думает («Святой Антоний», Прадо).
Босха не занимала мысль о положении в мире одного человека. Святой Антоний в его прежних работах беззащитен, жалок, но не одинок – собственно, он лишен той доли самостоятельности, которая позволила бы ему чувствовать себя одиноким. Теперь пейзаж соотносится именно с одним человеком, и в творчестве Босха возникает тема одиночества человека в мире.
С Босхом кончается искусство 15 века. Творчество Босха завершает этот этап чистых прозрений, потом напряженных исканий и трагических разочарований.
Но олицетворяемая его искусством тенденция не была единственной. Не менее симптоматична тенденция другая, связанная с творчеством мастера неизмеримо меньшего масштаба – Герарда Давида. Он умер поздно – в 1523 году (род. около 1460). Но, как и Босх, замыкал 15 век.
Уже его ранние работы («Благовещение»; Детройт) – прозаически-реального склада; произведения самого конца 1480–х годов (две картины на сюжет суда Камбиза; Брюгге, Музей) изобличают тесную связь с Баутсом; лучше других композиции лирического характера с развитой, активной пейзажной средой («Отдых на пути в Египет»; Вашингтон, Национальная
галерея). Но рельефнее всего невозможность для мастера выйти за пределы века видна в его триптихе с «Крещением Христа» (начало 16 века; Брюгге, Музей). Пристальность, миниатюрность живописи кажется идущей в прямое противоречие с большими масштабами картины. Реальность в его видении лишена жизни, выхолощена. За интенсивностью цвета нет ни духовного напряжения, ни ощущения драгоценности мироздания. Эмалевость живописной манеры холодна, замкнута в себе и лишена эмоциональной целенаправленности.
15 столетие в Нидерландах было порой великого искусства. К концу века оно исчерпало себя. Новые исторические условия, переход общества на другую ступень развития вызвали новый этап в эволюции искусства. Он зародился с началом 16 века. Но в Нидерландах с характерным для их искусства изначальным, идущим еще от ван Эйков сочетанием светского начала с религиозными критериями в оценке жизненных явлений, с неумением воспринять человека в его самодовлеющем величии, вне вопросов духовного приобщения к миру или к богу, – в Нидерландах новая эпоха неминуемо должна была прийти только после сильнейшего и тягчайшего кризиса всего предшествующего мировосприятия. Если в Италии Высокое Возрождение явилось логическим следствием искусства кватроченто, то в Нидерландах такой связи не было. Переход к новой эпохе оказался особенно мучительным, так как во многом повлек за собой отрицание предшествующего искусства. В Италии разрыв со средневековыми традициями произошел еще в 14 веке, и искусство итальянского Ренессанса сохранили целостность своего развития на всем протяжении эпохи Возрождения. В Нидерландах положение сложилось иначе. Использование средневекового наследия в 15 веке затрудняло применение сложившихся традиций в 16 столетии. Для нидерландских живописцев грань между 15 и 16 веками оказалась связанной с коренной ломкой миросозерцания.
Ф ламандская живопись - одна из классических школ в истории изобразительного искусства. У всех интересующихся классическим рисунком это словосочетание на слуху, но что стоит за таким благородным наименованием? Вы могли бы, не задумываясь, определить несколько черт этого стиля, назвать главные имена? Для того, чтобы увереннее ориентироваться в залах крупных музеев и чуть меньше стесняться далекого XVII века, эту школу необходимо знать.
История фламандской школы
XVII век начался с внутреннего раскола Нидерландов из-за религиозной и политической борьбы за внутреннюю свободу государства. Это повлекло за собой раскол и в культурной сфере. Страна распадается на две части, южную и северную, живопись которых начинает развиваться в разных направлениях. Южане, оставшиеся в католической вере под управлением Испании, становятся представителями фламандской школы , в то время как северные художники относятся искусствоведами к нидерландской школе .
Представители фламандской школы живописи продолжали традиции старших итальянских коллег-художников Возрождения: Рафаэля Санти, Микеланджело Буонарроти , уделявших большое внимание религиозной и мифологической тематике. Двигаясь по знакомой колее, дополненной неорганичными грубыми элементами реалистичности, нидерландские художники не могли создать выдающихся произведений искусства. Застой продолжался, пока за мольберт не встал Питер Пауль Рубенс (1577-1640). Что же такого удивительного смог принести в искусство этот голландец?
Знаменитый мастер
Талант Рубенса смог вдохнуть жизнь в не слишком примечательную до него живопись южан. Близко знакомый с наследием итальянских мастеров, художник продолжал традицию обращения к сюжетам религиозной тематики. Но, в отличие от коллег, Рубенс смог гармонично вплести в классические сюжеты черты собственного стиля, тяготеющего к насыщенности красок, изображению наполненной жизнью природы.
С картин художника, как из открытого окна, будто разливается солнечный свет («Страшный суд» , 1617). Непривычные решения построения композиции классических эпизодов из священного писания или языческой мифологии привлекали внимание к новому таланту среди его современников, и привлекают сейчас. Такое новаторство выглядело свежим, в сравнении с мрачными, приглушенными оттенками полотен современников-голландцев.
Характерной чертой стали и модели фламандского художника. Тучные светловолосые дамы, написанные с интересом без неуместных прикрас, часто становились центральными героинями картин Рубенса. Примеры можно найти на полотнах «Суд Париса» (1625), «Сусанна и старцы» (1608), «Венера перед зеркалом» (1615) и др.
Кроме того, Рубенс оказал влияние на формирование пейзажного жанра . Он начал развиваться в живописи фламандских художников до главного представителя школы, но именно творчество Рубенса задало основные черты национальной пейзажной живописи, отражающей местный колорит Нидерландов.
Последователи
Быстро прославившийся Рубенс вскоре оказался в окружении подражателей и учеников. Мастер научил их пользоваться народными особенностями местности, колорита, воспевать, может, непривычную человеческую красоту. Это привлекало зрителей и художников. Последователи пробовали себя в разных жанрах - от портретов (Гаспаре Де Кайне, Абрагам Янссенс ) до натюрмортов (Франс Снайдерс ) и пейзажей (Ян Вильденс ). Бытовая живопись фламандской школы оригинально исполнена Адрианом Браувером и Давидом Тенирсом Мл.
Одним из самых успешных и заметных учеников Рубенса стал Антонис Ван Дейк (1599 - 1641). Его авторская манера складывалась постепенно, сначала полностью подчиненная подражанию наставнику, однако со временем проявилась большая аккуратность с красками. Ученик испытывал склонность к нежным, приглушенным оттенкам в противовес учителю.
Картины Ван Дейка дают понять, что у него не было сильной склонности к построению сложных композиций, объемных пространств с тяжелыми фигурами, которыми отличались полотна учителя. Галерея работ художника наполнена портретами одиночными или парными, парадными или камерными, что говорит о жанровых приоритетах автора, отличных от Рубенса.
"Never trust a computer that you can"t throw out a window." - Steve Wozniak
Нидерландский живописец, как правило, отождествляемый с Флемальским мастером - неизвестным художником, который стоит у истоков традиции ранней нидерландской живописи (так называемых «фламандских примитивов»). Наставник Рогира ван дер Вейдена и один из первых портретистов в европейской живописи.
(The Liturgical Vestments of the Order of the Golden Fleece - The Cope of the Virgin Mary)
Являясь современником миниатюристов, работавших над иллюминацией рукописей, Кампен, тем не менее, смог достигнуть такого уровня реалистичности и наблюдательности, как никакой другой живописец до него. Всё же, его произведения более архаичны, чем работы его младших современников. В бытовых деталях заметна демократичность, подчас имеет место бытовая трактовка религиозных сюжетов, которая и позднее будет свойственна нидерландской живописи.
(Virgin and Child in an Interior)
Искусствоведы давно пытались найти истоки Северного Возрождения, выяснить, кто был первым мастером, заложившим эту манеру. Долго считалось, что первым художником, немного отошедшим от традиций готики был Ян ван Эйк. Но к концу XIX века стало ясно, что ван Эйку предшествовал ещё один художник, кисти которого принадлежит триптих с Благовещеньем, ранее принадлежавший графине Мероде (т. н. «триптих Мероде»), а также т. н. Флемальский алтарь. Было предположено, что обе эти работы принадлежат руке Флемальского мастера, личность которого в то время ещё не была установлена.
(The Nuptials of the Virgin)
(Holy Virgin in Glory)
(Werl Altarpiece)
(Trinity of the Broken Body)
(Blessing Christ and Praying Virgin)
(The Nuptials of the Virgin - St. James the Great and St. Clare)
(Virgin and Child)
Гертген тот Синт Янс (Лейден 1460-1465 - Харлем до 1495)
Этот рано умерший художник, работавший в Харлеме, является одной из самых значительных фигур северо-нидерландской живописи конца XV в. Возможно обучался в Харлеме в мастерской Алберта ван Ауватера. Был знаком с творчеством художников Гента и Брюгге. В Харлеме в качестве подмастерья живописца жил при ордене иоаннитов -отсюда и прозвище «из [монастыря] Святого Иоанна» (tot Sint Jans). Для живописной манеры Гертгена характерны тонкая эмоциональность в трактовке религиозных сюжетов, внимание к явлениям повседневной жизни и вдумчивая, поэтически-одухотворённая проработка деталей. Всё это получит развитие в реалистической голландской живописи последующих столетий.
(Nativity, at Night)
(Virgin and Child)
(The Tree of Jesse)
(Гертген тот Синт Янс Св. Бавон)
Соперник ван Эйка за звание самого влиятельного мастера ранненидерландской живописи. Цель творчества художник видел в постижении индивидуальности личности, был глубоким психологом и прекрасным портретистом. Сохранив спиритуализм средневекового искусства, наполнил старые изобразительные схемы ренессансной концепцией активной человеческой личности. В конце жизни, по словам БСЭ, «отказывается от универсализма художественного мировосприятия ван Эйка и концентрирует всё внимание на внутреннем мире человека».
(Обретение мощей Святого Губерта)
Родился в семье резчика по дереву. Работы художника свидетельствуют о глубоком знакомстве с богословием, и уже в 1426 году его именуют «мастером Роже», что позволяет выдвинуть предположение о наличии у него университетского образования. Начал работать как скульптор, в зрелом возрасте (после 26 лет) стал учиться живописи у Робера Кампена в Турне. В его мастерской он провёл 5 лет.
(Читающая Мария Магдалина)
Период творческого становления Рогира (к которому, видимо, принадлежит луврское «Благовещение») плохо освещён источниками. Существует гипотеза, что именно он в молодости создал произведения, приписываемые т. н. Флемальскому мастеру (более вероятный кандидат на их авторство - его наставник Кампен). Ученик настолько усвоил кампеновское стремление насытить библейские сцены уютными подробностями домашнего быта, что различить их работы начала 1430-х практически невозможно (оба художника не подписывали свои произведения).
(Портрет Антона Бургундского)
Первые три года самостоятельного творчества Рогира никак не задокументированы. Возможно, он провёл их в Брюгге с ван Эйком (с которым, вероятно, и прежде пересекался в Турне). Во всяком случае, его известная композиция «Евангелист Лука, рисующий Мадонну» проникнута очевидным влиянием ван Эйка.
(Евангелист Лука, рисующий Мадонну)
В 1435 г. художник переехал в Брюссель в связи с женитьбой на уроженке этого города и перевёл своё настоящее имя Роже де ла Пастюр (Roger de la Pasture) с французского на нидерландский. Стал членом городской гильдии живописцев, разбогател. Работал как городской живописец по заказам герцогского двора Филиппа Доброго, монастырей, знати, купцов-итальянцев. Расписал городскую ратушу картинами отправления правосудия знаменитыми людьми прошлого (фрески утрачены).
(Портрет дамы)
К началу брюссельского периода принадлежит грандиозное по эмоциональности «Снятие с креста» (ныне в Прадо). В этом произведении Рогир радикально отказался от живописного фона, сосредоточив внимание зрителя на трагических переживаниях многочисленных персонажей, которые заполняют собой всё пространство холста. Некоторые исследователи склонны объяснять разворот в его творчестве увлечением доктриной Фомы Кемпийского.
(Снятие с креста с донатором Пьером де Раншикуром, епископом Аррасским)
Возвращение Рогира от грубоватого кампеновского реализма и утончённости ванэйковского проторенессанса к средневековой традиции наиболее очевидно в полиптихе «Страшный суд». Он был написан в 1443-1454 гг. по заказу канцлера Николя Ролена для алтаря капеллы госпиталя, основанного последним в бургундском городе Бон. Место сложных пейзажных фонов здесь занимает испытанное поколениями его предшественников золотое свечение, которое не может отвлечь зрителя от благоговения перед святыми образами.
(Алтарь Страшного суда в Бонне, правая внешняя створка: Ад, левая внешняя створка: Рай)
В юбилейный 1450 г. Рогир ван дер Вейден совершил поездку в Италию и побывал в Риме, Ферраре и Флоренции. Он был тепло встречен итальянскими гуманистами (известен похвальный отзыв о нём Николая Кузанского), но сам интересовался преимущественно художниками-консерваторами вроде фра Анжелико и Джентиле да Фабриано.
(Усекновение головы Иоанна Предтечи)
С этой поездкой в истории искусства принято связывать первое знакомство итальянцев с техникой живописи маслом, которую в совершенстве освоил Рогир. По заказу итальянских династий Медичи и д"Эсте фламандец выполнил «Мадонну» из Уффици и известный портрет Франческо д’Эсте. Итальянские впечатления преломились в алтарных композициях («Алтарь Иоанна Крестителя», триптихи «Семь таинств» и «Поклонение волхвов»), выполненных им по возвращении во Фландрию.
(Поклонение волхвов)
Портретам кисти Рогира присущи некоторые общие черты, что в значительной степени обусловлено тем, что почти все они изображают представителей высшей знати Бургундии, на облик и манеру держаться которых наложили отпечаток общая среда, воспитание и традиции. Художник детально прорисовывает руки моделей (особенно пальцы), облагораживает и удлиняет черты их лиц.
(Портрет Франческо Д"Эсте)
В последние годы Рогир работал в своей брюссельской мастерской в окружении многочисленных учеников, среди которых, по-видимому, были такие крупные представители следующего за ним поколения, как Ганс Мемлинг. Они разнесли его влияние по Франции, Германии и Испании. Во второй половине XV века на севере Европы экспрессивная манера Рогира преобладала над технически более сложными уроками Кампена и ван Эйка. Даже в XVI веке под его влиянием оставались многие живописцы, от Бернарта Орлея до Квентина Массейса. К концу века его имя стало забываться, и уже в XIX веке о художнике вспоминали только в специальных исследованиях по ранней нидерландской живописи. Восстановление его творческого пути осложнено тем, что он не подписал ни одной из своих работ, за исключением вашингтонского портрета женщины.
(Благовещение Марии)
Хуго ван дер Гус (ок. 1420-25, Гент - 1482, Одергем)
Фламандский художник. Альбрехт Дюрер считал его крупнейшим представителем ранненидерландской живописи наряду с Яном ван Эйком и Рогиром ван дер Вейденом.
(Portrait of a Man of Prayer with St. John the Baptist)
Родился в Генте или в местечке Тер Гус в Зеландии. Точная дата рождения неизвестна, однако найден указ от 1451 г., который разрешил ему вернуться из изгнания. Следовательно он успел к тому времени в чем-то провиниться и побыть некоторое время в изгнании. Вступил в гильдию св. Луки. В 1467 стал мастером гильдии, а в 1473-1476 был ее деканом в Генте. Работал в Генте, с 1475 в августинском монастыре Родендале близ Брюсселя. Там же в 1478 принял монашеский сан. Последние годы его были омрачены душевной болезнью. Однако он продолжал работать, выполнял заказы на портреты. В монастыре его посетил будущий император Священной Римской Империи Максимилиан Габсбург.
(The Crucifixion)
Продолжил художественные традиции нидерландской живописи первой половины XV в. Художественная деятельность разнообразна. В его ранних работах заметно влияние Баутса.
Участвовал как декоратор в украшении города Брюгге по случаю свадьбы в 1468 герцога Бургундии Карла Смелого и Маргариты Йоркской, позже в оформлении торжеств в городе Генте по случаю въезда в город Карла Смелого и новой графини Фландрской в 1472. Очевидно его роль в этих работах была ведущей, ибо по сохранившимся документам он получил большую плату чем остальные художники. К сожалению картины, бывшее частью оформления не сохранились. Творческая биография имеет множество неясностей и пробелов, так как ни одна из картин не датирована художником и не подписана им.
(Benedictine Monk)
Самое известное произведение - большой алтарный образ «Поклонение пастухов», или «Алтарь Портинари», который был написан ок. 1475 по заказу Томмазо Портинари - представителя банка Медичи в Брюгге - и оказал глубокое влияние на флорентийских живописцев: Доменико Гирландайо, Леонардо да Винчи и др.
(Алтарь Портинари)
Ян Провост (1465-1529)
Упоминания о мастере Провосте есть в документах 1493 года, хранящихся в антверпенской ратуше. А в 1494 году мастер переехал в Брюгге. Нам также известно, что в 1498 году он женился на вдове французского живописца и миниатюриста Симона Мармиона.
(The Martyrdom of St. Catherine)
Мы не знаем, у кого учился Провост, но его искусство явно сложилось под влиянием последних классиков раннего нидерландского Возрождения Герарда Давида и Квентина Массейса. И если Давид стремился выразить религиозную идею через драматизм ситуации и человеческие переживания, то у Квентина Массейса мы найдем другое - тягу к идеальным и гармоническим образам. Прежде всего здесь сказалось влияние Леонардо да Винчи, с творчеством которого Массейс познакомился во время своего путешествия в Италию.
В картинах Провоста традиции Г. Давида и К. Массейса соединились воедино. В собрании Государственного Эрмитажа есть одно произведение кисти Провоста - «Мария во славе», написанное на деревянной доске в технике масляной краски.
(The Virgin Mary in Glory)
Эта огромная картина изображает окруженную золотым сиянием деву Марию, стоящую на полумесяце в облаках. На руках ее - младенец Христос. Над ней парят в воздухе Бог-отец, св. Дух в виде голубя и четыре ангела. Внизу - коленопреклоненный царь Давид с арфой в руках и император Август с короной и скипетром. Кроме них, в картине изображены сивиллы (персонажи античной мифологии, предсказывающие будущее и толкующие сны) и пророки. В руках одной из сивилл свиток с надписью «Лоно девы будет спасением народов».
В глубине картины виден поразительный по своей тонкости и поэтичности пейзаж с городскими зданиями и портом. Весь этот сложный и теологически запутанный сюжет был традиционен для нидерландского искусства. Даже присутствие античных персонажей воспринималось как своеобразная попытка религиозного оправдания античной классики и никого не удивляло. То, что кажется нам сложным, воспринималось современниками художника с легкостью и было своеобразной азбукой в картинах.
Однако Провост делает определенный шаг вперед на пути освоения этого религиозного сюжета. Всех своих персонажей он объединяет в едином пространстве. Он совмещает в одной сцене земное (царь Давид, император Август, сивиллы и пророки) и небесное (Мария и ангелы). По традиции, он изображает все это на фоне пейзажа, чем еще более усиливает впечатление реальности происходящего. Провост старательно переводит действие в современную ему жизнь. В фигурах Давида и Августа без труда можно угадать заказчиков картины, богатых нидерландцев. Античные сивиллы, лица которых почти портретны, живо напоминают богатых горожанок того времени. Даже великолепный пейзаж, несмотря на всю свою фантастичность, глубоко реалистичен. Он как бы синтезирует в себе природу Фландрии, идеализирует ее.
Большинство картин Провоста - религиозного характера. К сожалению, значительная часть произведений не сохранилась, и воссоздать полную картину его творчества почти невозможно. Однако, по свидетельствам современников, мы знаем, что Провост принимал участие в оформлении торжественного въезда короля Карла в Брюгге. Это говорит об известности и больших заслугах мастера.
(Virgin and Child)
По словам Дюрера, с которым Провост некоторое время путешествовал по Нидерландам, въезд был обставлен с большой пышностью. Весь путь от городских ворот до дома, где остановился король, был украшен аркадами на колоннах, повсюду были венки, короны, трофеи, надписи, факелы. Было также много живых картин и аллегорических изображений «талантов императора».
Провост принимал в оформлении большое участие. Нидерландское искусство XVI века, типичным представителем которого был Ян Провост, породило произведения, которые, по словам Б. Р. Виппера, «пленяют не столько как творения выдающихся мастеров, сколько как свидетельства высокой и разнообразной художественной культуры».
(Christian Allegory)
Еру́н Анто́нисон ван А́кен (Иероним Босх) (около 1450-1516)
Нидерландский художник, один из крупнейших мастеров Северного Возрождения, считается одним из самых загадочных живописцев в истории западного искусства. В родном городе Босха - Хертогенбосе - открыт центр творчества Босха, в котором представлены копии его произведений.
Ян Мандейн (1500/1502, Харлем - 1559/1560, Антверпен)
Нидерландский художник эпохи Ренессанса и северного маньеризма.
Яна Мандейна относят к группе антверпенских художников-последователей Иеронима Босха (Питер Хейс, Херри мет де Блес, Ян Велленс де Кокк), продолжавших традиции фантастических изображений и заложивших основы так называемого северного маньеризма в противоположность итальянскому. Произведения Яна Мандейна с его демонами и нечистой силой наиболее близко соприкасаются с наследием таинственного .
(Святой Христофор. (Государственный Эрмитаж, С.-Петербург))
Авторство приписываемых Мандейну картин, кроме «Искушений св. Антония», доподлинно не установлено. Считается, что Мандейн был неграмотным и поэтому не мог оставить на своих «Искушениях» подписи готическим шрифтом. Искусствоведы предполагают, что он просто срисовал подпись с готового образца.
Известно, что около 1530 г. Мандейн стал мастером в Антверпене, его учениками были Гиллис Мостерт и Бартоломеус Спрангер.
Мартен ван Хемскерк (наст. имя Мартен Якобсон ван Вен)
Мартен ван Вен родился в Северной Голландии, в крестьянской семье. Против воли отца он отправляется в Харлем, в обучение художнику Корнелису Виллемсу, а в 1527 году переходит учеником к Яну ван Скорелу, и в настоящее время искусствоведы не всегда способны определить точную принадлежность отдельных полотен кисти Скорела или Хемскерка. Между 1532 и 1536 годами художник живёт и работает в Риме, где его произведения пользуются большим успехом. В Италии ван Хемскерк создаёт свои картины в художественном стиле маньеризма.
После возвращения в Нидерланды получает многочисленные заказы от церкви как на алтарную живопись, так и создание витражей и настенных гобеленов. Был одним из ведущих членов гильдии Святого Луки. С 1550 года и до самой своей смерти в 1574 году Мартен ван Хемскерк служит церковным старостой в церкви Святого Бавона в Харлеме. Кроме прочих работ, ван Хемскерк известен своей серией полотен Семь чудес света.
(Portrait of Anna Codde 1529)
(St Luke Painting the Virgin and Child 1532)
(Man of Sorrows 1532)
(The Unhappy Lot of the Rich 1560)
(Self-Portrait in Rome with the Colosseum1553)
Иоахим Патинир (1475/1480, Динан в провинции Намюр, Валлония, Бельгия - 5 октября 1524, Антверпен, Бельгия)
Фламандский живописец, один из основоположников европейской пейзажной живописи. Работал в Антверпене. Природу сделал главным компонентом изображения в композициях на религиозные сюжеты, в которых, следуя традиции братьев Ван Эйк, Герарда Давида и Босха, создавал величественное панорамное пространство.
Работал совместно с Квентином Массейсом. Предположительно многие работы, приписываемые сейчас Патиниру или Массейсу, являются на самом деле их совместными работами.
(Battle of Pavia)
(Miracle of St. Catherine)
(Landscape with The Flight into Egypt)
Херри мет де Блес (1500/1510, Бувинь-сюр-Мёз - около 1555)
Фламандский художник, наряду с Иоахимом Патиниром один из основоположников европейской пейзажной живописи.
О жизни художника почти ничего достоверно не известно. В частности, неизвестно его имя. Прозвище «мет де Блес» - «с белым пятном» - он, вероятно, получил по белому локону в волосах. Он также носил итальянское прозвище «Чиветта» (итал. Civetta) - «сова» - так как его монограммой, которую он использовал как подпись к своим картинам, была маленькая фигурка совы.
(Пейзаж со сценой бегства в Египет)
Большую часть карьеры Херри мет де Блес провёл в Антверпене. Предполагается, что он был племянником Иоахима Патинира, и настоящее имя художника было Херри де Патинир (нидерл. Herry de Patinir). В любом случае, в 1535 году некий Херри де Патинир вступил в антверпескую гильдию святого Луки. Херри мет де Блес также причисляют к группе южно-нидерландских художников - последователей Иеронима Босха, вместе с Яном Мандейном, Яном Велленсом де Коком и Питером Гейсом. Эти мастера продолжали традиции фантастической живописи Босха, и их творчество иногда называется «северным маньеризмом» (в отличие от маньеризма итальянского). По одним данным, художник умер в Антверпене, по другим - в Ферраре, при дворе герцога дель Эсте. Неизвестен ни год его смерти, ни сам факт, бывал ли он когда-либо в Италии.
Херри мет де Блес писал в основном, по образцу Патинира, пейзажи, на которых также изображены многофигурные композиции. В пейзажах тщательно передана атмосфера. Типично для него, как и для Патинира, стилизованное изображение скал.
Лукас ван Лейден (Лука Лейденский, Лукас Хюйгенс) (Лейден 1494 - Лейден,1533)
Учился живописи у Корнелиса Энгелбректса. Очень рано овладел искусством гравюры и работал в Лейдене и Мидделбурге. В 1522 году вступил в гильдию святого Луки в Антверпене, затем вернулся в Лейден, где умер в 1533 году.
(Триптих с танцами вокруг золотого тельца. 1525-1535. Rijksmuseum)
В жанровых сценах сделал смелый шаг к остро реалистическому изображению действительности.
По своему мастерству Лука Лейденский не уступает Дюреру. Он был одним из первых голландских художников-графиков, продемонстрировавших понимание законов световоздушной перспективы. Хотя, в большей степени его интересовали проблемы композиции и техники, а не верность традиции или эмоциональное звучание сцен на религиозные темы. В 1521 г. в Антверпене он познакомился с Альбрехтом Дюрером. Влияние творчества великого немецкого мастера проявилось в более жесткой моделировке и в более выразительной трактовке фигур, но Лука Лейденский никогда не терял присущие только его стилю черты: высокие, хорошо сложенные фигуры в несколько манерных позах и утомленные лица. В конце 1520-х годов в его творчестве проявлятся влияние итальянского гравера Маркантонио Раймонди. Почти все гравюры Луки Лейденского подписаны инициалом «L», и около половины его работ датированы, включая знаменитую серию «Страсти Христовы» (1521). Сохранилось около дюжины его гравюр на дереве, в основном, изображение сцен из Ветхого Завета. Из небольшого числа сохранившихся живописных произведений Луки Лейденского одним из самых известных является триптих «Страшный Суд» (1526 год).
(Карл V, Кардинал Уолслей, Маргарита Австрийская)
Йос ван Клеве (дата рождения неизвестна, предположительно Везель - 1540-41, Антверпен)
Первое упоминание о Йосе ван Клеве относится к 1511 г., когда он был принят в антверпенскую гильдию Святого Луки. До этого Йос ван Клеве учился у Яна Юста ван Калкара вместе с Бартоломеусом Брейном Старшим. Он считается одним из самых деятельных художников своего времени. О его пребывании во Франции свидетельствуют его картины и должность художника при дворе Франциска I. Есть факты, подтверждающие поездку Йоса в Италию.
Главные произведения Йоса ван Клеве - два алтаря с изображением Успения Богородицы (в настоящее время в Кёльне и Мюнхене), которые раньше приписывали неизвестному художнику Мастеру жития Марии.
(Поклонение волхвов. 1-я треть XVI в. Картинная галерея. Дрезден)
Йоса ван Клеве относят к художникам-романистам. В его приёмах мягкой моделировки объёмов чувствует отголосок влияния сфумато Леонардо да Винчи. Тем не менее многими существенными сторонами своего творчества он крепко связан с нидерландской традицией.
«Успение Богородицы» из Старой пинакотеки некогда находилось в кёльнской церкви девы Марии и было заказано представителями нескольких богатых, родственных между собой кёльнских семей. Алтарная картина имеет две боковые створки с изображением святых-покровителей заказчиков. Центральная створка представляет наибольший интерес. Ван Мандер писал о художнике: «Он был лучшим колористом своего времени, произведениям своим он умел сообщать очень красивую рельефность и чрезвычайно близко к природе передавал цвет тела, пользуясь при этом только одной телесной краской. Его произведения ценились любителями искусства очень высоко, чего они вполне заслуживали».
Сын Йоса ван Клеве Корнелис также стал художником.
Фламандский художник эпохи Северного Возрождения. Обучался живописи у Бернарда ван Орли, который стал инициатором его посещения итальянского полуострова. (Coxcie иногда написаны Coxie, как, например, в Мехелене на улице, посвященной художнику). В Риме в 1532 году он написал часовни кардинала Enckenvoirt в церкви Санта Мария Делле "Анима и Джорджио Вазари, его работы выполнены в итальянской манере. Но основные работа Кокси была разработка для граверов и басни о Психее на тридцати двух листах Агостино Венециано и магистра в Дайе благоприятные образцы своего мастерства.
Вернувшись в Нидерланды, Кокси значительно развил свою практику в этой области искусства. Кокси вернулся в Мехелен, где он оформил алтарь в часовни гильдии Св. Луки. В центре этого алтаря представлен Святой Лука Евангелист, покровитель художников с изображением Девы, на боковых частях изображена сцена мученичества Святого Вита и Видение Святого Иоанна Богослова в Патмосе. Ему покровительствовал Карл V , римский император. Его шедевры 1587 - 1588 гг. хранятся в соборе в Мехелене, в соборе в Брюсселе, музеях Брюсселя и Антверпена. Он был известен как Фламандский Рафаэль. Он умер в Мехелене 5 мата 1592 года, упав с лестничного пролета.
(Christina of Denmark)
(Killing of Abel)
Маринус ван Реймерсвале (ок. 1490, Реймерсвал - после 1567)
Отец Маринуса был членом гильдии художников Антверпена. Маринус считается учеником Квентина Массейса или по меньшей мере испытал его влияние в своём творчестве. Однако ван Реймерсвале занимался не только живописью. Покинув родной Реймерсвал, он переехал в Мидделбург, где участвовал в ограблении церкви, был наказан и выдворен из города.
Маринус ван Реймерсвале остался в истории живописи благодаря своим изображениям св. Иеронима и портретам банкиров, ростовщиков и сборщиков податей в тщательно прописанной художником вычурной одежде. Такие портреты были очень популярны в те времена как олицетворение жадности.
Южнонидерландский живописец и график, самый известный и значительный из носивших эту фамилию художников. Мастер пейзажа и жанровых сцен. Отец художников Питера Брейгеля Младшего (Адского) и Яна Брейгеля Старшего (Райского).
Если центр художественного производства 15 и 16 веков находился, пожалуй, более во Фландии, на юге Нидерландов, где работали Ян ван Эйк и Рогир ван дер Вейден, Бернарт ван Орлей, Йос ван Клеве и Ганс Боль, откуда происходили и Конинкслоо, Херри мет де Блес и семьи художников Брейгель, Винкбонс, Валькенборх и Момпер, то в 17 веке между северными и южными провинциями не только установилось равновесие, но и, что касается множества центров, склонилось в пользу Голландии. Однако, на рубеже 16 и 17 веков наиболее итересные результаты развития живописи мы наблюдаем у фламандцев.
В искусстве, несмотря на бурные изменения в структуре и жизни Нидерландов второй половины 16 века, особых резких скачков не происходило. А в Нидерландах прошла смена власти, последовало подавление Реформации, вызвавшее сопротивление населения. Началось восстание, результатом которого стал отход от Испании в 1579 году объединенных в Утретский Союз северных провинций. Больше об этом времени мы узнаем из судеб художников, многие из которых были вынуждены покинуть родину. В 17 веке живопись становится более связанной с политическими событиями.
Фламандцы внесли решающий вклад в развитие пейзажа как самостоятельного жанра живописи. После первых начинаний в религиозных картинах 15 века, где пейзаж служит лишь задним планом, особенно много сделал для развития этого жанра Патернир, почитаемый Дюрером. Во времена маньеризма пейзаж вновь вызвал интерес и нашел окончательное признание, укрепившееся лишь в эпоху барокко. По меньшей мере с середины 16 века нидерландские пейзажи стали важным предметом экспорта.
С 1528 года в Риме жил Пауль Бриль, который десятилетиями слыл специалистом в этой области. Под впечатлением пейзажей Аннибале Карраччи, вслед за Эльсгеймером он преодолел маньеристическую дробность в построении картин и, пользуясь малым форматом, приблизился к идеалу классического пейзажа. Он писал наполненные поэзией идеальные виды римской Компаньи с античными руинами и идиллистическим стаффажем.
Руланд Саверей был учеником своего брата Якоба, но решающее влияние на него произвели, вероятно, школа Брейгеля и Гиллис ван Конникслоо. Его пейзажам часто свойствена дико-романтическая нота, живописно вписанные заросшие руины являются символом бренности, его изображения животных имеют нечто фантастическое. Северей пронес маньеристические тенденции глубоко в 17 век.
Фламандская живопись 17 века
Фламандскую живопись 17 века можно понимать как воплощение понятия барокко. Примером тому служат картины Рубенса. Он является одновременно великим вдохновителем и воплотителем, без него были бы немыслимы Йорданс и ван Дейк, Снейдерс и Вильденс, не было бы того, что мы сегодня понимаем под фламандской живописью барокко.
Развитие нидерландской живописи разделилось на две линии, которые со временем должны были приобрести характер национальных школ соответственно политическому делению страны, которое поначалу казалось лишь временно существующим. Северные провинции, называемые просто Голландией, развивались быстро, имели процветающую торговлю и важную индустрию. Около 1600 г. Голландия была богатейшим государством Европы. Южные провинции, современная Бельгия, были под властью Испании и оставались католическими. В области хозяйства наблюдался застой, а культура была придворно-аристакратической. Искусство же здесь переживало грандиозный расцвет; много гениальных дарований во главе с Рубенсом создавали фламандскую живопись барокко, достижения которой были равны вкладу голландцев, чьим выдающимся генем является Рембрандт.
Деление своей страны особенно переживал Рубенс, как дипломат он пытался достигнуть воссоединения страны, но вскоре должен был оставить надежды в этой области. Его картины и вся школа ясно показывают, как велико было уже тогда различие между Антверпеном и Амстердамом.
Среди фламандских художников 17 века, наряду с Рубенсом, наибольшей известностью пользовались Йорданс и ван Дейк, существенный вклад в живопись Фландрии внесли также Снейдерс и Вильденс, Ян Брейгель и Лукас ван Уден, Адриан Броувер и Давид Тенирс Младший и другие. Йорданс сохранил относительно независимое положение, но без примера Рубенса он немыслим, хотя он и не был его учеником. Йорданс создал мир форм и образов, по-народному грубоватый, более приземленный, нежели у Рубенса, не столь красочно сияющий, но все же не менее широкий тематический.
Ван Дейк, который был 20 годами моложе Рубенса и пятью годами Йорденса, привнес новое, особенно в портретную живопись, в развитый Рубенсом стиль фламандского барокко. В характеристике портретируемых ему присуще не столько сила и внутренняя увереность, сколько некоторая нервозность и утонченная элегантность. В определенном смысле, он создал современный образ человека. Ван Дейк всю свою жизнь провел в тени Рубенса. Ему приходилось постоянно вступать в соревнования с Рубенсом.
Рубенс, Йорданс и ван Дейк владели полным тематическим репертуаром живописи. Невозможно сказать, был ли Рубенс более склонен к религиозным или мифологическим заданиям, к пейзажу или портрету, к станковой картине или к монументальным декорациям Кроме своего художественного мастерства, Рубенс обладал основательным гуманистическим образованием. Многие наиболее выдающиеся картины мастера возникли благодаря церковным заказам.
Хотя во многих местах, правда сбивчиво, уже шла речь о произведениях некоторых превосходных фламандских живописцев и об их гравюрах, я сейчас не умолчу об именах некоторых других, поскольку я раньше не имел возможности добыть исчерпывающих сведений о творениях этих художников, которые побывали в Италии, дабы научиться итальянской манере, и большую часть которых я знавал лично, ибо мне кажется, что их деятельность и их труды на пользу наших искусств этого заслуживают. Итак, оставляя в стороне Мартина из Голландии, Яна Эйка из Брюгге и его брата Губерта, который, как уже говорилось, обнародовал в 1410 году свое изобретение масляной живописи и способ его применения и оставил много своих произведений в Генте, Ипре и Брюгге, где он с почетом прожил и умер, я скажу, что за ними последовал Роджер Ван дер Вейде из Брюсселя, который создал много вещей в разных местах, но главным образом в своем родном городе, в частности в его ратуше четыре великолепнейшие доски, написанные маслом, с историями, относящимися к Правосудию. Учеником его был некий Ганс, руки которого мы имеем во Флоренции маленькую картину Страстей Господних, находящуюся во владении герцога. Его преемниками были: Людвиг из Лувена, фламандец Лувен, Петрус Кристус, Юстус из Гента, Гуго из Антверпена и многие другие, которые никогда не выезжали из своей страны и придерживались все той же фламандской манеры, и хотя в Италию в свое время и приезжал Альбрехт Дюрер, о котором пространно говорилось, тем не менее он всегда сохранял свою прежнюю манеру, проявляя, правда, особенно в своих головах, непосредственность и живость, не уступавшие той широкой известности, которой он пользовался по всей Европе.
Однако, оставляя их всех в стороне, а вместе с ними и Луку из Голландии и других, я в 1532 году познакомился в Риме с Михаилом Коксием, который хорошо владел итальянской манерой и написал в этом городе много фресок и, в частности, расписал две капеллы в церкви Санта Мариа де Анима. Вернувшись после этого к себе на родину и получив известность как мастер своего дела, он, как я слышал, написал на дереве для испанского короля Филиппа копию с картины на дереве же Яна Эйка, находящейся в Генте. Она была вывезена в Испанию, и на ней было изображено торжество Агнца Божьего.
Несколько позднее в Риме учился Мартин Гемскерк, хороший мастер фигур и пейзажей, создавший во Фландрии много картин и много рисунков для гравюр на меди, которые, как уже говорилось в другом месте, были гравированы Иеронимом Кокком, которого я знавал, состоя на службе у кардинала Ипполито деи Медичи. Все эти живописцы были отличнейшими сочинителями историй и строгими ревнителями итальянской манеры.
Знавал я также в 1545 году в Неаполе Джованни из Калькара, фламандского живописца, который был большим моим другом и настолько усвоил себе итальянскую манеру, что в вещах его нельзя было признать руку фламандца, однако умер он молодым в Неаполе, в то время как на него возлагались большие надежды. Им были сделаны рисунки для Анатомии Везалия.
Однако еще больше ценили Дирика из Лувена, отличного мастера в этой манере, и Квинтана из тех же краев, который в своих фигурах как только мог ближе придерживался натуры, как и его сын, которого звали Яном.
Равным образом и Иост из Клеве был большим колористом и редкостным портретистом, в качестве которого он весьма услужил французскому королю Франциску, написав много портретов разных синьоров и дам. Прославились также и нижеследующие живописцы, часть которых родом из той же провинции: Ян Гемсен, Маттиан Коок из Антверпена, Бернард из Брюсселя, Ян Корнелис из Амстердама, Ламберт из того же города, Гендрик из Динана, Иоахим Патинир из Бовин и Ян Скоорл, утрехтский каноник, который перенес во Фландрию много новых живописных приемов, привезенных им из Италии, а также: Джованни Беллагамба из Дуэ, Дирк из Гаарлема той же провинции и Франц Мостарт, который был очень силен в изображении маслом пейзажей, фантазий, всяких причуд, снов и видений. Иероним Гертген Босх и Питер Брейгель из Бреды были его подражателями, а Ленцелот отличился в передаче огня, ночи, сияний, чертей и тому подобного.
Питер Кук проявил большую изобретательность в историях и делал великолепнейшие картоны для шпалер и ковров, обладал хорошей манерой и большим опытом и в архитектуре. Недаром перевел он на немецкий язык архитектурные сочинения болонца Себастиана Серлио.
А Ян Мабузе был чуть ли не первым, пересадившим из Италии во Фландрию истинный способ изображения историй с большим количеством обнаженных фигур, а также и изображения поэзии. Его рукой расписана большая абсида Мидельбургского аббатства в Зеландии. Сведения об этих художниках получены мною от мастера живописца Джованни делла Страда из Брюгге и от скульптора Джованни Болонья из Дуэ, которые оба фламандцы и превосходные художники, как о том будет сказано в нашем трактате об академиках.
Что же теперь касается тех из них, кто, будучи родом из той же провинции, до сих пор еще живы и ценятся, то из них первый по качеству живописных работ и по количеству гравированных им на меди листов – Франц Флорис из Антверпена, ученик названного выше Ламберта Ломбарде. Почитаясь, таким образом, отменнейшим мастером, он так работал во всех областях своей профессии, что никто другой (так они говорят) лучше его не выражал душевных состояний, горя, радости и других страстей при помощи прекраснейших и своеобразных своих замыслов, причем настолько, что, приравнивая его к урбинцу, его величают фламандским Рафаэлем. Правда, его отпечатанные листы убеждают нас в этом отнюдь не в полной мере, ибо граверу, будь он каким угодно мастером своего дела, никогда не удастся полностью передать ни замысла, ни рисунка, ни манеры того, кто сделал для него рисунок.
Его соучеником, проходившим обучение под руководством того же мастера, был Вильгельм Кей из Бреды, также работающий в Антверпене, человек сдержанный, строгий, рассудительный, в своем искусстве ревностно подражающий жизни и природе, а к тому же обладающий гибким воображением и умеющий лучше, чем кто‑либо другой, добиваться дымчатого колорита в своих картинах, полных нежности и обаяния, и, хотя он и лишен бойкости, легкости и внушительности своего однокашника Флориса, его, во всяком случае, считают выдающимся мастером.
Михаил Коксле, о котором я упоминал выше и про которого говорят, что он привез во Фландрию итальянскую манеру, весьма прославлен среди фламандских художников за свою строгость во всем и в том числе в своих фигурах, исполненных какой‑то художественности и суровости. Недаром фламандец мессер Доменико Лампсонио, о котором будет сказано в своем месте, рассуждая о двух вышеназванных художниках и о последнем, сравнивает их с прекрасным трехголосым музыкальным произведением, в котором каждый с совершенством исполняет свою партию. В их же числе высоким признанием пользуется Антонио Моро из Утрехта в Голландии, придворный живописец католического короля. Говорят, что его колорит в изображении любой выбранной им натуры соревнуется с самой природой и великолепнейшим образом обманывает зрителя. Вышеназванный Лампсоний пишет мне, что Моро, отличающийся благороднейшим нравом и пользующийся большой любовью, написал прекраснейший запрестольный образ, изображающий воскресшего Христа с двумя ангелами и святыми Петром и Павлом, и что это – чудесная вещь.
Хорошими замыслами и хорошим колоритом славится также и Мартин де Вос, который отлично пишет с натуры. Что же касается умения писать прекраснейшие пейзажи, то в этом не имеют себе равных Якоб Гример, Ганс Больц и все прочие антверпенцы, мастера своего дела, о которых мне так и не удалось получить исчерпывающих сведений. Питер Артсен, по прозванию Пьетро Длинный, написал в своем родном Амстердаме алтарный образ со всеми его створками и с изображением Богоматери и других святых. Вся в целом вещь эта стоила две тысячи скудо.
Восхваляют как хорошего живописца также и Ламберта из Амстердама, который много лет прожил в Венеции и очень хорошо усвоил итальянскую манеру. Он был отцом Федериго, о котором, как о нашем академике, будет упомянуто в своем месте. Известны также превосходный мастер Питер Брейгель из Антверпена, Ламберт ван Хорт из Гаммерфорта в Голландии, а как хороший архитектор Джилис Мостарт, брат вышеназванного Франциска, и, наконец, совсем юный Питер Порбус, обещающий быть отличным живописцем.
А для того чтобы мы кое‑что узнали и о миниатюристах в этих краях, нам сообщают, что выдающимися среди них были следующие: Марино из Циркзее, Лука Гурембут из Гента, Симон Бених из Брюгге и Герард, а также и несколько женщин: Сусанна, сестра названного Луки, приглашенная за это Генрихом VIII, королем Англии, и с почетом прожившая там весь свой век; Клара Кейзер из Гента, которая умерла восьмидесяти лет, сохранив, как говорят, свою девственность; Анна, дочь врача, магистра Сегера; Левина, дочь вышеназванного магистра Симона из Брюгге, которая названным Генрихом Английским была выдана замуж за дворянина и которую ценила королева Мария, так же как ценит ее королева Елизавета; равным образом и Катарина, дочь магистра Яна из Гемсена, отправилась в свое время в Испанию на хорошо оплачиваемую службу при королеве Венгерской, словом, и многие другие в этих краях были превосходными миниатюристками.
Что же касается цветных стекол и изготовления витражей, то в этой провинции было также много мастеров своего дела, как то: Арт ван Горт из Нимвенгена, антверпенский бюргер Якобе Феларт, Дирк Стае из Кампена, Ян Эйк из Антверпена, рукой которого сделаны витражи в капелле св. Даров в брюссельской церкви св. Гудулы, а здесь в Тоскане для флорентийского герцога и по рисункам Вазари много великолепнейших витражей из плавленого стекла выполнили фламандцы Гуальтвер и Джорджо, мастера этого дела.
В архитектуре и в скульптуре самые знаменитые фламандцы – Себастиан ван Ойе из Утрехта, выполнявший кое‑какие фортификационные работы, состоя на службе у Карла V и потом и у короля Филиппа; Вильгельм из Антверпена; Вильгельм Кукур из Голландии, хороший архитектор и скульптор; Ян из Дале, скульптор, поэт и архитектор; Якопо Бруна, скульптор и архитектор, который выполнил много работ для ныне царствующей королевы Венгерской и был учителем Джованни Болоньи из Дуэ, нашего академика, о ком мы будем говорить несколько дальше.
Хорошим архитектором почитается также Джованни ди Меннескерен из Гента, а отличным скульптором – Матиас Менемакен из Антверпена, состоящий при короле Римском, и, наконец, Корнелий Флорис, брат вышеназванного Франциска, также скульптор и превосходный архитектор, первый, кто ввел во Фландрии способ, как делать гротески.
Скульптурой занимаются также, с великой для себя честью, Вильгельм Палидамо, брат вышеназванного Генриха, ученейший и прилежный скульптор; Ян де Сарт из Нимвегена; Симон из Дельфт и Йост Ясон из Амстердама. А Ламберт Суаве из Льежа – отличнейший архитектор и гравер резцом, в чем за ним последовали Георг Робин из Ипра, Дивик Волокартс и Филипп Галле, оба из Гарлема, а также Лука Лейденский и многие другие. Все они учились в Италии и рисовали там античные произведения, чтобы вернуться, как большинство из них сделало, к себе домой превосходными мастерами.
Однако самым значительным из всех вышеназванных был Ламберт Ломбардец из Льежа, большой ученый, толковый живописец и отличнейший архитектор, учитель Франциска Флориса и Вильгельма Кея. О высоких достоинствах этого Ламберта и других в своих письмах сообщал мне мессер Доменико Лампсонио из Льежа, человек прекраснейшего литературного образования и весьма сведущий во всех областях, который состоял при английском кардинале Поло, пока тот был жив, а ныне состоит секретарем монсиньора епископа – князя города Льежа. Он‑то, говорю я, и послал мне первоначально написанное по‑латыни жизнеописание названного Ламберта и не раз посылал мне поклон от имени многих наших художников из этой провинции. Одно из писем, полученных мною от него и посланное тридцатого октября 1564 года, гласит так:
«Вот уже четыре года, как я все время собираюсь поблагодарить Ваше благородие за два величайших благодеяния, которые я от Вас получил (я знаю, что это покажется Вам странным вступлением к письму от человека, никогда Вас не видевшего и не знавшего). Это, конечно, было бы странным, если бы я Вас действительно не знал, что и имело место до тех пор, пока добрая судьба, вернее, Господь, не оказали мне такой милости, что мне попали в руки, не знаю уж какими путями, Ваши превосходнейшие писания об архитекторах, живописцах и скульпторах. Однако в то время я не знал ни слова по‑итальянски, тогда как сейчас, хотя я никогда и не видел Италию, я, читая Ваши вышеназванные сочинения, слава Богу, выучил в этом языке то немногое, что дает мне смелость написать Вам это письмо. Такое желание научиться этому языку возбудили во мне эти Ваши писания, чего, быть может, ничьи другие сочинения никогда не смогли бы сделать, ибо стремление к их пониманию было вызвано во мне той невероятной и прирожденной любовью, которую я с малолетства питал к этим прекраснейшим искусствам, но более всего к живописи, Вашему искусству, отрадному для каждого пола, возраста и состояний и никому не причиняющему ни малейшего вреда. В то время, однако, я еще совсем не знал и не мог судить о нем, ныне же, благодаря упорному повторному чтению Ваших сочинений, я приобрел в нем столько познаний, что, как бы ничтожны ни были эти познания или даже почти что несуществующие, их все же для меня вполне достаточно для жизни приятной и радостной, и ценю я это искусство превыше всех почестей и богатств, какие только бывают на этом свете. Эти ничтожные познания, говорю я, настолько все же велики, что я вполне мог бы масляными красками, не хуже любого мазилки, изображать натуру и в особенности обнаженное тело и всякого рода одежды, не решаясь, однако, идти дальше, а именно писать вещи менее определенные и требующие более опытной и твердой руки, как то: пейзажи, деревья, воды, облака, сияния, огни и т. п. Однако и в этом, как и в области вымысла, я до известной степени и в случае надобности мог бы, пожалуй, показать, что я сделал некоторые успехи благодаря этому чтению. Все же я ограничил себя вышеуказанными границами и пишу только портреты, тем более что многочисленные занятия, по необходимости связанные с моим служебным положением, большего мне не позволяют. И дабы хотя бы как‑нибудь засвидетельствовать Вам свою благодарность и признательность за Ваши благодеяния, сиречь за то, что я благодаря Вам выучил прекраснейший язык и научился живописи, я послал бы Вам вместе с настоящим письмом небольшой автопортрет, который я написал, глядя на свое лицо в зеркало, если бы я не сомневался в том, застанет ли Вас это письмо в Риме или нет, поскольку Вы в настоящее время могли бы находиться во Флоренции или у себя на родине в Ареццо».
Кроме этого, в письме содержатся всякие другие подробности, к делу не относящиеся. В других же письмах он просил меня от имени многих любезных людей, живущих в этих краях и услыхавших о вторичном напечатании настоящих жизнеописаний, чтобы я написал для них три трактата о скульптуре, живописи и архитектуре с иллюстрациями, которые в качестве образцов от случая к случаю разъясняли бы отдельные положения этих искусств так, как это сделали Альбрехт Дюрер, Серлио и Леон Баттиста Альберти, переведенный на итальянский язык дворянином и флорентийским академиком мессером Козимо Бартоли. Сделал бы я это более чем охотно, но в мои намерения входило лишь описать жизнь и произведения наших художников, а отнюдь не обучать при помощи чертежей искусствам живописи, архитектуры и скульптуры. Не говоря уже о том, что мое сочинение, по многим причинам разросшееся у меня под руками, окажется, пожалуй, слишком длинным и без других трактатов. Однако я не мог и не должен был поступить иначе, чем я поступил, не мог и не должен был лишать должных похвал и почета кого‑либо из художников и лишать читателей того удовольствия и той пользы, которые, как я надеюсь, они извлекут из настоящих моих трудов.