ЛЕТУЧИЙ КАЗАК Когда хозяин дома был жив, скульптурный портрет его показывали гостям лишь изредка, так сказать доверительно.- Еще подумают, культ собственной личности насаждаю, - говорил по сему поводу Иван Иванович.А друзья старались подзадорить:- Ладно, Вань, не

«ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ» Неожиданный успех «Риенци» имел одним из своих последствий то, что почти непосредственно за первыми его постановками Вагнеру было предложено приступить к осуществлению на дрезденской же сцене второй его новой оперы, «Летучего голландца». На это

РИХАРД ВАГНЕР
ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ
Опера в трёх действиях
Либретто Р. Вагнера
(Перевод Ю.Полежаевой)

Действующие лица

Даланд , норвежский моряк (бас)
Сента , его дочь (сопрано)
Голландец (баритон)
Эрик , охотник (тенор)
Рулевой Даланда (тенор)
Мари , кормилица Сенты (меццо-сопрано)
Действие происходит в норвежской рыбацкой деревне в XVII веке.

Летучий Голландец. Перевод Полежаевой. Акт 1

Летучий Голландец

РИХАРД ВАГНЕР
ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ
Опера в трёх действиях

Либретто Р. Вагнера
(Перевод Ю.Полежаевой)

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

(Скалистое побережье. Большую часть сцены занимает море; открывается широкая перспектива. Погода бурная – сильный шторм. Корабль Даланда только что встал на якорь у берега, моряки шумно занимаются работой - сворачиванием парусов, убиранием канатов и т.д. Даланд сошёл на берег; он взобрался на утёс, чтобы попытаться узнать местность.)

МОРЯКИ
Хойохе! Халлохо! Хойохе! Хо!..

ДАЛАНД
(спускаясь со скалы)
Ну точно! Миль на семь вперед
нас шторм отнес от входа в порт.
Почти наш путь был завершен,

Почти наш путь был завершен,
но шуткой злой он нам продлен!

РУЛЕВОЙ
(крича сквозь сложенные рупором руки с борта корабля)
Хо! Капитан!

ДАЛАНД
В порядке ль там дела?

РУЛЕВОЙ
Да, капитан! Надежно держит грунт!

ДАЛАНД
Узнал теперь залив Сандвике я.
Вот черт! На берегу уж видел дом,
думал вот-вот обнять я дочку Сенту;
вдруг как из ада шторм был принесен!

Молва не лжет: Сатана правит ветром!
Сатана правит ветром!

(Идёт на корабль.)
Ну что ж? Терпи! Столь сильный шторм
не может долго быть продлен.
Хей, парни! Можно отдохнуть:
вреда здесь нет! Был долгим путь!

(Моряки идут вниз.)
Ну, рулевой, ты вахту примешь у меня?
Спокойно здесь, но лучше присмотреть.

РУЛЕВОЙ
Я присмотрю! Не бойся, капитан!
(Даланд идёт в свою каюту. Рулевой остается один на палубе.)

Через бурю и шторм чужих морей
К любимой я приду!

К любимой путь найду!
Малышка, если б не зюйдвест,
Пришел бы навряд ли я!

К любимой, что ждет меня!
Хохойо! Халлохохо!

(Большая волна сильно встряхивает корабль.)
На морских берегах у грозных скал
я думал о тебе,
В бурных южных морях я добывал
подарки для тебя.
Малышка, похвали зюйдвест
и ленту примерь скорей.
Ах, милый зюйдвест, вей сильней -
безделка по сердцу ей.
Хо, хо…

(Он борется с усталостью и, наконец, засыпает. Корабль Летучего Голландца быстро приближается к побережью напротив норвежского корабля и с громким плеском бросает якорь. Рулевой, вздрогнув, просыпается и начинает свою песню снова.)
Малышка, если б не зюйдвест, …

(Затем он засыпает вновь. Голландец сходит на берег.)

ГОЛЛАНДЕЦ
Семь лет прошло,
и неизбежно снова настал мой срок.
На берег вновь вышвырнут морем я.
Ха, гордый океан!
Недолго ждать, меня ты примешь скоро!
Твой нрав изменчив,
но казнь моя вечна!
Покой напрасно здесь ищу я -
нет мне избавленья!
Ваш, теченья моря, буду я ваш,
пока волны последней вода
в вас не иссякнет навсегда.

Не раз на дно бросался сам,
в жажде навеки сгинуть там -
но, ах, не мог я смерть найти!
Где ждет могила между скал,
на камни свой корабль бросал -
но, ах, и в склеп мне не сойти!
Дразнил насмешкой я пирата,
в бою свою искал я смерть.
"Эй", - звал я, - "где твоя команда?
Сокровищ здесь не перечесть!"
Но, ах, и дикий сын морей
бежал, крестясь, руки моей.
Не раз на дно бросался сам,
в жажде навеки сгинуть там.
Где ждет погибель между скал,
на камни бриг я направлял.
Гроба мне нет! В смерти отказ!

Страшен проклятья злой приказ!

Ты мне скажи, пресветлый ангел божий,


когда надежду снова я обрел?
Ты мне скажи, пресветлый ангел божий,
что для меня спасенья путь нашел -
ты лишь смеялся надо мной, быть может,
когда надежду снова я обрел?
Надежды тщетны! Лишь напрасный бред!
Слаба любая верность - вечной нет!

Один лишь свет еще мне светит,
одна надежда мне видна:
земля быть долго может в цвете,
но, как и всё, обречена!
День Судный Божий! Страшный Дар!
Скоро ль мою рассеешь ночь?
Когда же прогремит удар,
с которым мир исчезнет прочь?
Когда всех мертвых призовут,
когда всех мертвых призовут -
и мне в ничто уйти дадут,
и мне в ничто уйти дадут.
Когда всех мертвых призовут -
и мне в ничто уйти дадут,
уйти дадут.
С мирами, что закончат путь,
уйду я в вечный хаос пусть!

КОМАНДА ГОЛЛАНДЦА
(из трюма)
Уйдем мы в вечный хаос пусть!

(Даланд выходит на палубу и замечает корабль Голландца.)

ДАЛАНД
Эй! Парень! Где же ты?

РУЛЕВОЙ
(полупроснувшись)
Я здесь! Я здесь!
Ах, милый зюйдвест, вей сильней, любимой...

ДАЛАНД
Да ты спишь?
Ну, дежуришь славно ты!
Вон там корабль!
Давно ли дремлешь тут?

РУЛЕВОЙ
Вот черт возьми! Прости мне, капитан!
(Берёт рупор и взывает к экипажу голландца.)
Эй там! Эй там?

ДАЛАНД
Видать, они там тоже спят, как мы.

РУЛЕВОЙ
Ответьте! Что за судно?

ДАЛАНД
Постой! Вон там, похоже, капитан!
Эй! Слушай! Странник! Кто же ты? Откуда?

ГОЛЛАНДЕЦ
Издалека.
Не против ты, чтоб в бурю
я отстоялся здесь?

ДАЛАНД
Ни боже мой!
Нас дружбе учит море!
Так кто ты?

ГОЛЛАНДЕЦ
Голландец.

ДАЛАНД
(Присоединяется к Голландцу на берегу.)
Мой привет!
Тебя, как нас, сюда, на этот берег шторм загнал?
И мне не легче - очень близко здесь
мой дом, родная гавань.
Нам пришлось, почти дойдя, вдруг развернуться.
Где, скажи, был ты? На судне нет поломок?

ГОЛЛАНДЕЦ
Мой прочен бриг,
и нет в нем повреждений.

Шторма меня сопровождают,
ветром гоним я по морям.
Как долго? Лет я не считаю,
и уж давно не знаю сам.
Не мог бы счесть никто на свете
все земли, что открыты мной,

той, что искал, где дом родной,
но лишь одной земли не встретил -
той, что искал, где дом родной.

На краткий срок прими меня в свой дом -
и ты не будешь сожалеть о том.
Сокровищ всех морей и континентов
в моих трюмах немало. Ты не против?
С большим успехом сможешь торговать.

ДАЛАНД
Как хорошо! Но я могу ли верить?
Злой рок, видать, преследует тебя.
Готов полезным быть я, чем смогу, но...
Не спрошу ли, не спрошу ли -
там какой товар?

ГОЛЛАНДЕЦ
Сокровища мои увидишь сам -
жемчуг и камни дорогих сортов.
(Он подает знак своей команде, двое из нее выносят на берег сундук.)
Взгляни, и убедишься ты, что цену достойно
заплатить за добрый кров готов я.

ДАЛАНД
Что? Возможно ль? Что за ценность!
Кто так богат, что плату даст за это?

ГОЛЛАНДЕЦ
Кто даст? Но я ведь только что сказал:
жду я приюта на одну лишь ночь!
Но видишь ты ничтожную лишь часть
добра, каким трюма мои полны.
Что пользы в нем?
Ведь нет жены и нет детей,
и мне отчизны нет нигде!
Все, что имею, дам тебе,
если найду семью и дом я новый здесь.

ДАЛАНД
Я так ли понял?

ГОЛЛАНДЕЦ
Есть в семье девица?

ДАЛАНД
Да, есть, родная дочь.

ГОЛЛАНДЕЦ
Женюсь на ней!

ДАЛАНД
(про себя)
Что слышу я? Дочку в жены возьмет?
Сам предложил он жениться!
Но, я боюсь, на попятный пойдет,
если замедлю решиться.

Знать бы, это явь или сплю я?
Зятя лучше я вряд ли найду.
Дурак, если шанс упущу я!
От восторга, словно в бреду!

ГОЛЛАНДЕЦ
Ах, на земле никого уж нет,
кто ждал меня бы, как друга!
Лишь злой судьбы знаю я привет,
беда одна мне подруга.

Бездомный, ношусь я по морю.
Зачем богатством мне обладать?
Когда б этот брак ты одобрил -
о, тогда можешь все забирать!

ДАЛАНД
Да, странник, дочь моя отцу на радость -
она, меня любя, послушна мне.
Я ей горжусь, она - мое богатство,

в беде - отрада и в удаче - свет.

ГОЛЛАНДЕЦ
Когда отца она так верно любит,
то и должна верна супругу быть.

ДАЛАНД
Ты даришь камни, жемчуг драгоценный,
но преданной жены дороже нет.

ГОЛЛАНДЕЦ
Мне дашь ее?

ДАЛАНД
Я слово дам тебе.
Тебя мне жаль: ты щедро доказал
Как благороден и высок твой дух.
Такому зятю рад -
не будь ты даже так богат,
я б не искал другого.

ГОЛЛАНДЕЦ
Я рад!
Сегодня встречу я ее?

ДАЛАНД
С попутным ветром быстро мы дойдем.
Увидишь дочь, и коль тебе люба …

ГОЛЛАНДЕЦ
… быть ей моей!
(в сторону)
Не мой ли ангел в ней?

ГОЛЛАНДЕЦ
(про себя)
В жажде избегнуть мук ужасных,
стремясь спасение найти,
я дать могу ль себе напрасно
опять надежду обрести?
Вновь я посмею ли поверить,
что ангел сжалиться хотел?
Достигну ли желанной цели,
найду ль мучениям предел?

Ах, без надежды остаюсь,
но вновь надежде предаюсь.

ДАЛАНД
(про себя)
Хвала тебе, тот ветер ужасный,
что вынудил сюда зайти!
Принес подарок мне прекрасный,
что лучше, право, не найти!

Благословляю этот берег
и шторм, что нас сюда загнал!
Да, всяк стремится к этой цели -
богатый зять мне слово дал.

Того, кто так хорош, клянусь,
ввести в свой дом я не боюсь.

РУЛЕВОЙ
Зюйдвест! Зюйдвест!

МОРЯКИ
Халлохо!

РУЛЕВОЙ
Ах, милый зюйдвест, вей сильней!

МОРЯКИ
Халлохо!

ДАЛАНД
(к Голландцу)
Ну вот, удача к нам добра -
попутный ветер, кончен шторм.
Сниматься с якоря пора,
и быстро мы домой придем.

РУЛЕВОЙ И МАТРОСЫ
Хохо!

ГОЛЛАНДЕЦ
(к Даланду)
Тебя прошу я, чтоб первым вышел ты.
Хоть ветер свеж, мой экипаж устал.
Я дам им отдохнуть и вслед пойду.

ДАЛАНД
Но ветер наш!

ГОЛЛАНДЕЦ
Продлится долго он!
Мой скор корабль, догоним быстро вас.

ДАЛАНД
Да ну? Раз так, то ладно, так и быть!
Бывай! Сегодня встретишь дочь мою.

ГОЛЛАНДЕЦ
О да!

ДАЛАНД
(поднявшись на борт корабля)
Хей! Паруса поднять пора!
Халло! Халло!
Ну, парни, навались!

МАТРОСЫ
Через бурю и шторм чужих морей
К любимой я приду! Ура!
Над высокой волной из южных мест
К любимой путь найду! Ура!
Малышка, если б не зюйдвест,
Пришел бы навряд ли я!
Ах, милый зюйдвест, вей сильней -
К любимой, что ждет меня!
Хо хо! Йохохо!

Летучий Голландец. Перевод Полежаевой. Акт 2

Летучий Голландец

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
(Большая комната в доме Даланда; на стенах картины с морскими сюжетами, карты и т.д. На задней стене висит портрет мужчины с бледным лицом и тёмной бородой, в черной одежде. Мари и девушки сидят вокруг печки и прядут. Сента, откинувшись в кресле и сложив руки, мечтательно созерцает портрет на стене.)

ДЕВУШКИ

веселей, бодрей трудись.
Тянн-тянн-нись, тугая нитка,
ты, колесико, крутись.

Мой милый ходит по морям,
Но сердцем он всегда со мной.
Ах, будь послушен ветер нам,
Давно б вернул его домой.
Давно б вернул его домой.

Нам, нам, нам - пряжи больше.
Шумм! Шумм! Нитка тоньше!
Тра ла ра ла…

МАРИ
(про себя)
Усердно как спешат трудиться!
Мечтают все любви добиться.

ДЕВУШКИ
Фрау Мари, стоп!
Не вам ли знать, что песне лучше не мешать!
Да, знать, что песне лучше не мешать!

МАРИ
Все б петь! Но прялка пусть стучит!
Но что же, Сента, ты молчишь?

ДЕВУШКИ
Шумм-шумм-ми, вращайся прялка,
веселей, бодрей трудись.
Тянн-тянн-нись, тугая нитка,
ты, колесико, крутись.

Мой милый в южном море был
И много золота добыл.
Лишь той его захочет дать,
Что хорошо умеет прясть!
Что хорошо умеет прясть!

Нам, нам, нам - пряжи больше.
Шумм! Шумм! Нитка тоньше!
Тра ла ра ла…

МАРИ
(к Сенте)
Ах так? Ну что ж! Раз не прядешь,
напрасно ты подарка ждешь.

ДЕВУШКИ
Спешить не надо ей никак:
ее любимый - не моряк.
Он только дичь приносит в дар -
от егерей плохой навар! Ха ха ха ха…
(Сенте тихо поет мелодию из старинной баллады)
МАРИ
Смотрите! Вечно перед ним!
(к Сенте)
Вздыхая молча над портретом,
всю юность хочешь промечтать?

СЕНТА
Зря ты сказала мне, кто это.
Ах, как ему не сострадать!
Несчастен он!

МАРИ
Господь с тобой!

ДЕВУШКИ
Ой-ей! Ой-ей! Вот слух какой!
В портрет бедняжка влюблена!

МАРИ
Уж в пору голову терять!

ДЕВУШКИ
Бывает живопись вредна!

МАРИ
Что толку каждый день ворчать!
Ну, Сента, хватит же молчать!

ДЕВУШКИ
Ей не до нас - любви полна!
Ой-ой! Нам ссора не нужна!
У Эрика кровь горяча -
он наломает дров сплеча.
Молчи! Застрелит без вины
соперника он со стены.
Ха ха ха ха…

СЕНТА
Ну все! Мне шутки надоели!
Я рассержусь на самом деле!

ДЕВУШКИ
Шумм-шумм-ми, вращайся прялка,
веселей, бодрей трудись.
Тянн-тянн-нись, тугая нитка,
ты, колесико, крутись.

СЕНТА
Ох, лишь не эту чушь сначала -
все "шумм-шумм-мит", в ушах звеня!
Найдите, чтоб я не молчала,
получше что-то для меня.

ДЕВУШКИ
Так пой сама!

СЕНТА
Вот что нам надо:
фрау Мари нам споет балладу.

МАРИ
Избави бог! Еще чего!
Летучего Голландца не тревожь!

СЕНТА
Ты часто пела мне ее!

МАРИ
Избави бог! Еще чего!

СЕНТА
Я вам спою! Так слушайте ж!
К сердцам судьба его взывает -
она должна вас тронуть, знаю.

ДЕВУШКИ
Мы все поймем.

СЕНТА
Есть слова власть!

ДЕВУШКИ
И отдохнем!

МАРИ
(сердито)
Я буду прясть!

СЕНТА

Йо хо хо хе! Йо хо хо хе! Йо хо хо хе! Йо хо хе!
В морях порой встречают бриг -
рангоут черен, парус багров.
Глаз не смыкает ни на миг
там шкипер, бледен и суров.
Уи! Лишь бури рев! - Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! Лишь ветра свист! – Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! Как стрела, он летит
без надежды дойти, без конца!

Но для него возможность спастись еще остается,
если жена, что будет верна до смерти, найдется.
Ах! Где найдет бледный моряк избавленье?

Далекий мыс он огибал,
и против шторма шел он тогда.
С проклятьем там он клятву дал,
что не отступит никогда!
Уи! Услышал Враг! Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! Его поймал! Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! И с тех пор обречен
он идти через шторм без конца!

Но на земле еще для него спасенье возможно,
как рассказал, когда раз предстал пред ним, ангел божий.
Ах! Обретет ли моряк избавленье?
Пусть небеса помогут ему верность найти!
(Девушки глубоко тронуты и тихо подпевают припев)
На берег каждые семь лет
он сходит, чтоб жену обрести.
И свадьба каждые семь лет,
но верной он не смог найти.
Уи! "Ставь паруса!" Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! "Отдать швартов!" Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! "Нет любви, вера лжет!
Снова в море вперед, без конца!"

ДЕВУШКИ
Ах, где же та, кого для тебя тот ангел отметил?
Где же она, что будет верна тебе лишь до смерти?

СЕНТА
Я - та, чья верность тебе даст спасенье,
Мог ангел это мне доверить!
Моей рукой покой получишь!

МАРИ И ДЕВУШКИ
О, боже! Сента! Сента!

ЭРИК
(Входя, он услышал последние слова Сенты.)
Сента, ты меня погубишь!

ДЕВУШКИ
К нам, Эрик, к нам! Она свихнулась!

МАРИ
От ужаса вся кровь свернулась!
Убрать картину, наконец,
пока не видел твой отец!

ЭРИК
Он входит в порт!

СЕНТА
Он входит в порт?

ЭРИК
Со скал увидел я его.

ДЕВУШКИ
Они пришли! Они пришли!

МАРИ
Вот шуток ваших результат!
Здесь не готово ничего!

ДЕВУШКИ
Они пришли! Бежим сейчас!

МАРИ
Стоп! Стоп! Здесь дело есть для вас!

Придет голодная команда -
подать на стол нам нужно в срок!
Смирить вам любопытство надо -
всего превыше женский долг!

ДЕВУШКИ
(вразнобой)
Ох, мне спросить так много надо!
Ах, любопытство - не порок!
Ну что ж! Свободе будем рады,
когда исполнен будет долг!

(Мари уводит девушек из комнаты, и сама следует за ними. Сента тоже собирается уходить, но Эрик задерживает её.)

ЭРИК
Стой, Сента! Стой хотя б на миг один!
Мои мученья прекрати!
Иль хочешь - ах! - ты меня убить?

СЕНТА
Что ты...? О чем...?

ЭРИК
О, Сента, что, ты мне скажи, мне ждать?
Отец твой здесь, и прежде, чем отплыть,
он уж намерен, что хотел, исполнить.

СЕНТА
Вот как? И что?

ЭРИК
Он дочку замуж выдаст!

Лишь сердце, полное любовью,
охотник может предложить.
Могу ль мечтать я быть с тобою?
Но без тебя могу ли жить?

кто, Сента, молвит обо мне?
Вдруг твой отец откажет мне -
Вдруг твой отец откажет мне -
кто, Сента, молвит обо мне?

СЕНТА
Ах, Эрик, не сейчас!
Прежде должна отцу я поклониться.
Когда на берег дочка не придет,
он может рассердиться,
он может рассердиться.

ЭРИК
Бежишь ты прочь?

СЕНТА
Мне в порт идти.

ЭРИК
Ты прячешь взгляд! …

СЕНТА
Ах, дай пройти!

ЭРИК
Не хочешь видеть этой раны,
что мне мираж любви нанес -
но в этот час спрошу я прямо,
в последний раз задам вопрос.
Если отказ здесь ждет меня,
будешь ли, Сента, за меня?
Если отказ здесь ждет меня,
если отказ здесь ждет меня -
та ль, Сента, ты, кто за меня?

СЕНТА
Как? У тебя во мне сомненья?
Не веришь сердцу моему?
Что разбудило подозренья?
Страдаешь так ты почему?

ЭРИК
Отец твой - ах! - лишь денег жаждет он...
И на тебя - могу ли положиться?
Склонилась хоть к одной моей ты просьбе?
Ты сердце рвешь мне каждый день!

СЕНТА
Я рву?

ЭРИК
Что должен думать? Тот портрет...

СЕНТА
Портрет?

ЭРИК
Ты можешь ли мечты о нем забыть?

СЕНТА
Но запретить мне можно ль состраданье?

ЭРИК
А ту балладу - снова пела ты!

СЕНТА
Я как дитя, пою, что попадется.
Скажи - чем страшны песня и портрет?

ЭРИК
Ты так бледна…
Мне можно ль не бояться?

СЕНТА
Иль мне нельзя сочувствовать страданьям?

ЭРИК
Не видишь, Сента, ты совсем моих?

СЕНТА
О, не хвались! Чем страдать можешь ты?
Да знаешь ли ты, как несчастен он?
Ты видишь ли ту скорбь, с какой
так горько смотрит он на нас?
Ах, никогда не найдет он покой -
как больно сердцу это знать!
как больно сердцу это знать!

ЭРИК
Увы! Я вспомнил мой сон роковой!
Боже, спаси! Ты в путах Сатаны!

СЕНТА
Чем напуган ты?

ЭРИК
Сента! Я видел сон! Послушай!
Он может вещим быть!

Мне снилось, на скале огромной
над бурным морем я лежал.
Прибой, я слышал, разъяренный
на берег мощь волны бросал.
Чужой корабль стоял на рейде -
какой-то странный, не живой.
Сошли два моряка на берег.
Один - я знал - отец был твой!
ДАЛАНД
Дитя, отец твой на пороге.
Как? Нет объятий? Встречи нет?
Стоишь в какой-то ты тревоге -
такой ли, Сента, ждал привет?

СЕНТА
С тобою Бог!
Отец, скажи - кто этот странник?

ДАЛАНД
(улыбаясь)
Так спешишь?

Детка, приветствуй чужестранца в доме этом.
Он, как и я, моряк - и гостем хочет быть.
Долго скитался бесприютно он по свету,
в дальних краях сокровищ много смог добыть.
Тот, кто земли родной изгнанник,
щедро заплатит за приют.
Ты, Сента, против ли, чтоб странник
остановился на ночь тут?
остановился на ночь тут?

(Сента жестом выражает согласие, и Даланд поворачивается к Голландцу.)

Ну, разве я хвалил чрезмерно?
Ты видишь сам, как подойдет?
Не нужно больше слов, наверно -
признай, она украсит род!
Признай, признай, украсит,
украсит всякий род!

(к Сенте)
Детка, любезной будь ты к этому мужчине:
всем сердцем просит благосклонность он твою.
Руку ему подай - жених он твой отныне.
Завтра на свадьбу я согласие даю!
Согласие даю!
Пряжки, смотри, а вот браслеты -
Лишь мелочь в том, что было с ним!
Детка моя, все будет это,
лишь обвенчаетесь, твоим!

(Сента не обращает на него внимания, не сводя глаз с Голландца. Он также не слушает Даланда, глядя только на девушку. Даланд замечает это.)

Но - все молчат… Не утомил ли их?
Да, так! Оставить лучше их одних.
(к Сенте)
Знаю, пленить его ты сможешь.
Верь - счастье ты ловить должна!
ловить должна!
(к Голландцу)
Будьте одни. Вернусь я позже.
Верь, как мила, так и верна, так и верна.
Верь, как мила, так и верна,
она верна!

(Медленно выходит, глядя на обоих с удивлением и удовлетворением.)

ГОЛЛАНДЕЦ
(про себя)
Словно виденье дней давно прошедших,
образ предстал ее живой,
как будто ту, о ком мечтал я вечность,
вдруг здесь увидел пред собой.
Как много раз я взгляд из тьмы полночной
на ту мечту с тоскою поднимал.
Живое сердце ад мне дал нарочно,
чтоб я всю меру казни понимал.
Тот темный жар, что вновь во мне пылает,
назвать любовью я - ужель дерзаю?
Ах, нет! То жажда лишь найти покой -
что обещает ангел мне такой. …

СЕНТА
(про себя)
Волшебный сон - иль просто наважденье?
Все, что я вижу - лишь мой бред?
Иль до сих пор жила я в заблужденьи,
и вот теперь настал рассвет?
Он предо мной - черты его тревожат,
лицо о страшной скорби говорит.
Мне состраданья голос лгать не может -
точь-в-точь как снился мне, он здесь стоит.
Та жалость, что в моей груди пылает,
Ах! То желанье - верно ль называю?
Он, знаю, жаждет лишь найти покой -
пусть обретет его моей рукой!...

ГОЛЛАНДЕЦ
(к Сенте)
Воле отцовской не пеняешь?
Что обещал он - подтверждаешь?

Ты мне навек себя готова вверить?
Страннику ты согласна руку дать?
Так можно ли мне после мук безмерных
в твоей любви себе спасенья ждать
В твоей любви, в твоей любви себе спасенья ждать?

СЕНТА
Кто б ни был ты, каков удел твой горький,
на что б ты ни был роком обречен,
что б ни сулил мне жребий мой жестокий -
послушна буду я отцу во всем!

ГОЛЛАНДЕЦ
Так выбор тверд? Что, так сильно участье
в такой, как ты, к страданью моему?

СЕНТА
(про себя)
О, как страдал ты! Мир смогу ли дать я?

ГОЛЛАНДЕЦ
(услышав это)
Как может звук рассеять ночи тьму!

Ты просто ангел, чья любовь святая
изгоя может оправдать.
Если надежду мне Господь оставил -
смогла б лишь ты спасенье дать.

СЕНТА
Если надежду Бог тебе оставил -
смогу лишь я спасенье дать.

ГОЛЛАНДЕЦ
Ах! Хорошо ль ты понимаешь,
на что со мной обречена?
Мне, если верность обещаешь,
ты жертву принести должна.
Ужасный жребий обретешь ты
и юность року ты предашь,
если от слова отречешься
и верность вечную предашь.
и верность вечную предашь.

СЕНТА
Долг женский высший каждый знает -
можешь, моряк, не тратить слов!
Пусть же судьба того карает,
кто к испытаньям не готов!
Я знаю сердца чистотою,
как я любовь хранить должна.
Лишь одному, кто избран мною,
до смерти я верна!

ГОЛЛАНДЕЦ
Клятвы высокой этой слово
для ран моих - святой бальзам.
Знайте, спасен, спасен для жизни новой,
Силы, тьмы Силы, не раб я больше вам!

Гаснет звезда моих страданий.
Снова, надежда, воссияй!
Тот ангел, что меня оставил, -
ты верной быть ей силу дай!

СЕНТА
Мой разум словно околдован,
сердце - спасти его влечет.
Здесь он найдет отчизну снова,
здесь кораблю - надежный порт!

Что вдруг в груди моей проснулось,
что может так меня пьянить?
Рука судьбы ко мне прикоснулась -
так дай мне силу верной быть!

(Возвращается Даланд.)

ДАЛАНД
Прости! Народ не может больше ждать:
нам после рейса праздник предстоит.
Хотел бы новость всем я рассказать -
как же с помолвкой дело обстоит?
(к Голландцу)
Теперь с желаньем ты жену берешь?
(к Сенте)
Сента, скажи, согласье ты даешь?

СЕНТА
Я руку дам! Сомнений нет!
Быть верной я даю обет!..

ГОЛЛАНДЕЦ
Ее рука - ее ответ!
Вам, Силы Зла, победы нет!

ДАЛАНД
Жалеть не станете вы, нет!
К столу! Здесь праздничный обед!

В 1839 году 26-летний Вагнер и его жена Минна тайком покидают Ригу, скрываясь от кредиторов. В паспортах им отказано, поэтому прусскую границу приходится пересекать нелегально. Окольными путями, через Лондон, и не без неприятностей (у Минны в дороге случился выкидыш) они добираются до конечной цели своего путешествия – Парижа, который Вагнер рассчитывает покорить своей «большой оперой» «Риенци». Расчёт не оправдался: «Риенци» никого не заинтересовал, и тогда композитор, постепенно впадающий в нищету и вынужденный пробавляться журналистикой и переписыванием нот, решил поставить себе планку поскромнее: написать небольшую «оперу для поднятия занавеса» (lever de rideau) – такие оперы обычно предваряли балетные спектакли; на языке современного шоу-бизнеса этот жанр, вероятно, можно было бы назвать «оперой-разогревом». Именно этим, кстати, объясняется столь небольшая продолжительность «Летучего голландца», особенно по сравнению с другими операми того же автора.

По легенде, замысел «Голландца» возник у Вагнера во время сильного шторма, в который они с Минной попали на пути в Лондон. Сюжет оперы был позаимствован из новеллы Генриха Гейне «Воспоминания господина фон Шнабелевопского». В Париже Вагнер принялся за сочинение музыки, а также составил на французском языке подробный синопсис задуманного сочинения, чтобы показать его всемогущему и вездесущему Эжену Скрибу, на поддержку которого надеялся. Предполагается, что в составлении этого синопсиса Вагнеру, чей французский не был идеален, помогал сам Гейне. Увы, снова неудача: Скриб остался равнодушен к предложенному сюжету и не захотел писать либретто. Тем не менее, Вагнеру удалось добиться прослушивания у недавно назначенного директора Парижской оперы Леона Пийе, которому он представил немецкое либретто собственного сочинения и те музыкальные отрывки, что уже были написаны: балладу Сенты, хор моряков Steuermann, lass die Wacht! и следующий за ним хор призраков. Невероятно, но музыка этих ныне столь любимых меломанами фрагментов показалась директору Оперы начисто лишённой каких бы то ни было достоинств. Зато его заинтересовал сам сюжет, и он предложил Вагнеру продать его. Вагнер, будучи стеснён в средствах, вынужден был согласиться: 2 июля 1841 г. то подробное резюме, которое он подготовил для Скриба, было отдано Пийе за 500 франков. Можно только догадываться, насколько оскорбительной могла казаться композитору подобная сделка. Прежде чем обвинять иных гениев в излишней склонности к мизантропии, советую вспомнить пару-тройку таких вот милых фактов, каковые без труда отыщутся в биографии едва ли не любого крупного художника-новатора.

Тем не менее, Вагнер был уже слишком увлечён «Летучим голландцем», чтобы останавливаться на полпути. Да и не в его это было характере. Партитура была завершена 5 ноября того же 1841 года в Медоне. А впервые поставлен «Летучий голландец» был 2 января 1843 в Дрездене. Так началась долгая и трудная сценическая история этой оперы, окончившаяся завоеванием всех лучших сцен мира.

Плохо известные факты

Однако помимо этой истории была и другая, параллельная. Ведь вагнеровский сценарий, проданный за 500 франков, отнюдь не остался лежать без дела. Директор Оперы сразу же передал его либреттистам Полю Фуше и Бенедикту-Анри Ревуалю. Они довольно быстро написали либретто, причём в вагнеровскую фабулу, в общем и целом сохранённую, ими были внесены некоторые (весьма показательные) изменения, о которых речь пойдёт чуть ниже. Музыка была заказана композитору Пьеру-Луи Дичу. Прежде Дич никогда опер не писал, а сочинял главным образом духовную музыку, но зато был главным хормейстером театра и большим другом директора Пийе. 9 ноября 1842 года опера «Корабль-призрак или Проклятый моряк» увидела свет рампы Парижской оперы. Большого успеха она не имела и сошла со сцены после одиннадцати представлений (что, впрочем, не так уж и мало). По иронии судьбы, последнее представление «Корабля-призрака» состоялось в январе 1843 – как раз тогда, когда в Дрездене начинал свой жизненный путь «Летучий голландец» Вагнера. Судя по оставшимся свидетельствам, причиной этой неудачи была отнюдь не музыка Дича, а тот факт, что дирекция Оперы решила сэкономить на постановке, и декорация спектакля оказалась очень скромной, если не сказать убогой. Более всего публику разозлило то, что «корабль», заявленный в названии, на сцене так и не был показан.

Критика же, напротив, была в целом благожелательна. «Музыка г-на Дича отмечена мастерством и знаниями высшей пробы, имеет аромат изысканности и хорошего вкуса. Персонажи отличаются яркой колоритностью. Меланхоличная и воздушная кантилена чередуется с энергичными хоровыми сценами», - писал по свежим следам один рецензент. Ему вторил другой: «Г-н Дич талантливо справился с задачей, не изменяя своей собственной музыкальной специфике. Как богатая инструментовка оперы, так и её мелодии несут на себе некоторую печать религиозности, идеально соответствующую суровым перипетиям сюжета».

После того как Марк Минковский исполнил и записал «эксгумированный» «Корабль-призрак», французская критика, уже XXI века, встретила творение Дича с не меньшим энтузиазмом. «Эта партитура, несомненно, имела бы другую судьбу, не затми её так рано аналогичная партитура Вагнера», - пишет Diapason , старейший и престижнейший музыкальный журнал Франции.

Как бы то ни было, разочарованный холодным приёмом публики, больше Дич за сочинение опер не брался. Таким образом, «Корабль-призрак» остался его единственной оперой. Слушая запись Минковского, об этом, право же, хочется пожалеть. Ибо если приглядеться к Дичу повнимательнее, то мы увидим, что за этим именем скрывается не случайно подвернувшийся под руку протеже директора Парижской оперы, а большой и серьёзный музыкант, хоть ныне и практически забытый.

Что за Дич?

Пьер-Луи Дич (или Дитш; Pierre-Louis Dietsch) родился в 1808 году в Дижоне. Его отец занимался изготовлением чулок и был выходцем из немецкого городка Апольды, расположенного неподалёку от Лейпцига, то есть... почти что земляком Рихарда Вагнера! Основы музыкальной грамоты будущий композитор освоил в детском хоре Дижонского собора. Выдающиеся способности мальчика заметил известный педагог Александр-Этьен Шорон, вдохновивший юного Дича на поступление в Парижскую консерваторию, которую тот закончил по классу контрабаса. В течение некоторого времени Дич был концертмейстером контрабасов в оркестре Итальянской оперы в Париже – иначе говоря, имел возможность досконально изучить весь великолепный репертуар Итальянцев. Но душа его просила иного, и он устроился капельмейстером и органистом в парижскую церковь Святых Павла и Людовика, а затем несколько раз переходил в этом качестве из одного столичного храма в другой. В это же время он начинает заниматься сочинением духовной музыки. Самое известное его сочинение – AveMaria – до сих пор время от времени включается в антологии. Большая пасхальная месса, впервые исполненная в 1838 году, принесла Дичу множество наград и снискала похвалу Берлиоза. А в 1856 Дич за свои духовные сочинения был награждён орденом Почётного Легиона.

Когда в 1853 году Луи Нидермеер организовал в Париже свою знаменитую Школу церковной и классической музыки, Дич стал одним из её сооснователей. До конца жизни он преподавал там гармонию и композицию, а после смерти Нидермеера некоторое время исполнял обязанности директора. Выпускниками этой школы были Камиль Сен-Санс, Габриэль Форе и Андре Мессаже.

Неуспехом «Корабля-призрака» история взаимоотношений Дича с Оперой не закончилась. Даже началась она за пару лет до того. Ещё в 1840 году, едва заняв должность директора, Пийе назначил Дича главным хормейстером театра вместо Фроманталя Галеви. На этом посту Дич остался и после ухода Пийе, а в 1860 занял пост главного дирижёра. Тут их с Вагнером жизненные пути пересеклись во второй раз. Именно Дич дирижировал печально знаменитой первой парижской постановкой «Тангейзера»! Вагнер хотел сам встать за пульт, но Дич, будучи главным дирижёром, этого не позволил. И в том, что «Тангейзер» с треском провалился, Вагнер винил именно Дича, припомнив ему заодно и «кражу» сюжета «Летучего голландца».

Почему-то Париж, в самом деле, дольше других европейских столиц сопротивлялся обаянию музыки Вагнера. «Летучий голландец», был впервые здесь поставлен только в 1897, и то не в Опере, для которой некогда предназначался, а в «Опера-комик».

Недовольство Дичем выражал не только Вагнер. В 1863 году, прямо посреди репетиции «Сицилийской вечерни», Дич до такой степени жарко разругался с Джузеппе Верди, что был принужден подать в отставку. Эта суровая мера сильно подкосила музыканта и, как полагают, приблизила его кончину. Пьер-Луи Дич умер в Париже 20 февраля 1865 года.

Опера гениальная…

Прежде чем продолжить рассказ об опере Дича, скажу несколько слов о сделанной Минковским новой записи «Летучего голландца» Вагнера. Верный себе в любви к историческим изысканиям, Минковский взялся за самую первую редакцию оперы – так называемую «Медонскую рукопись». Здесь «Летучий голландец» ещё не разделён на три акта, как впоследствии, а является одноактным. И действие здесь происходит не в Норвегии, как в дрезденской редакции, а в Шотландии, и имена некоторых персонажей тоже другие: вместо привычного Даланда – Дональд, вместо Эрика – Георг.

Такой подход – откапывание и исполнение ранних, не окончательных, редакций всегда будет порождать дискуссии. С одной стороны, вытаскивать на всеобщее обозрение то, что забраковал сам автор, может показаться неуважением к его воле и, соответственно, делом не вполне этичным. Но с другой стороны, последующие изменения нередко бывают продиктованы прагматическими соображениями и прилаживанием к конкретным требованиям или возможностям той или иной сцены. Именно по такой причине, например, Вагнер был вынужден разделить своего «Голландца» на три действия. Впрочем, «разделить» - неудачное слово. Скорее, разрубить по живому. Так что универсальных рецептов и правил тут быть не может. Единственным критерием в каждом конкретном случае является только конечный результат.

А результат-то у Минковского получился отменный! Правда, критики в большинстве своём отозвались о его записи «Голландца» сдержанно-негативно. И их можно понять: ведь дискография этой оперы и без того очень обширна, а новые записи критиковать куда приятнее и надёжнее, чем старые, проверенные временем и сделанные легендарными исполнителями. Но поскольку я ни разу не критик, то могу сказать безо всякого стеснения: запись Минковского вполне может составить конкуренцию хрестоматийным исполнениям, будучи вполне сопоставимой с ними по уровню и при этом ни на что не похожей, единственной в своём роде. Оркестр «Музыканты Лувра», вооружившийся, по обыкновению, «историческими» инструментами, звучит мягко и прозрачно. Никакого «вагнеровского» грохота нет и в помине. В «воздушном» звучании оркестра все нюансы первоначальной оркестровки Вагнера, впоследствии им несколько «приглаженной», кажутся вполне убедительными. Иными словами, Минковский здесь продолжает линию «депафосизации» и очеловечивания вагнеровских партитур, которая прослеживается, например, в трактовках Герберта фон Караяна или в «Тристане» Карлоса Клайбера.

Солисты тоже радуют. Причём сразу же, начиная c Бернхарда Рихтера, чей звонкий лирический тенор стал настоящим украшением этой записи. Песенку Рулевого в его исполнении я готов переслушивать бесконечно.

В партии Голландца отметился наш соотечественник Евгений Никитин. Голос красивый, вкрадчивый, вальяжный. Его герой не столько страдает, сколько упивается своими страданиями. На первый взгляд, спорно и субъективно. И, однако же, в общую картину вписывается очень органично. Достаточно вспомнить сюжет этой оперы, всегда казавшийся мне сверхчеловеческим до бесчеловечности или, если угодно, до идиотизма. Ведь Голландец не любит никого, в том числе и Сенту. Он требует для себя полного самопожертвования, безусловного обожания и безоговорочного повиновения на том лишь веском основании, что является главным героем вагнеровской оперы. Имея возможность выходить на сушу всего на один день раз в семь лет, он, тем не менее, всерьёз удивляется и возмущается, что ни одна из встреченных им женщин не полюбила его на всю оставшуюся жизнь. Из этих неудач на личном фронте делается далеко идущий вывод, что на земле нет правды, а все бабы – сами знаете кто. И только огромная жертва в силах сломить это предубеждение. Такую философию закомплексованного подростка можно при желании проследить во всём творчестве Вагнера, но в операх первого зрелого периода («Голландец», «Тангейзер», «Лоэнгрин») она предстаёт во всей своей неприкрытой наивности.

Одним словом, Никитин – очень и очень интересный Голландец. Вероятно, на сегодняшний день – один из самых выдающихся. Хорошо, что он сделал эту студийную запись, да ещё и с достойными партнёрами. И жаль, что измельчавшие биологические (но вряд ли духовные) потомки Вагнера в припадке политханжества не пустили Никитина в Байрёйт. Впрочем, тем хуже для них и для Байрёйта.

Невозможно противиться обаянию шведской певицы Ингелы Бимберг в коронной для неё партии Сенты. Стоит послушать знаменитую балладу, где уже в начальном Johohoe! Johohohoe! весь образ заложен «как дуб в жёлуде». Здесь и обречённость, и смутное томление, и страстный зов.

Если бас Мика Карес и тенор Эрик Катлер не открывают америк в партиях Дональда и Георга, то уж точно не портят впечатления и не снижают общего высокого уровня. Короче говоря, превосходная запись. В равной степени может быть порекомендована как новичкам, впервые знакомящимся с произведением, так и пресыщенным эстетам. А Марк Минковский заслуживает того, чтобы быть причисленным к плеяде подлинно вагнеровских дирижёров, одушевляющих не только музыку, но и драму. Брызжущий страстями финал данной записи тому подтверждение.

И опера «хорошо сделанная»

Но главным сюрпризом этого издания оказался всё же не Вагнер.

Либреттисты «Корабля-призрака» Фуше и Ревуаль воспользовались вагнеровским резюме, чтобы на его основе создать «хорошо сделанную пьесу» во французском стиле. Несколько усилили романтический антураж, сделав местом действия Шетландские острова, а главного героя нарекли Троилом, причём вместо голландца он стал почему-то шведом.

Другие изменения фабулы были более серьёзными. Если у Вагнера Голландец – это своего рода морской Агасфер, который явился из бездонной глубины времён (слушатель сам волен решать, насколько древней), то Троил у Дича был проклят ещё на памяти живых людей (я прикинул по косвенным признакам: где-то лет за 18 до начала происходящих в опере событий). Иными словами, история утратила многомерность мифа – сплющилась, стала более конкретной, более осязаемой, а главный герой из сверхчеловеческого символа превратился в почти обыкновенного и даже ещё не старого мужчину.

Главную героиню оперы здесь зовут Минна – прямо как первую жену Вагнера! Она тоже поёт балладу, как Сента, но выйти замуж за Троила соглашается вовсе не из-за болезненной одержимости, а выполняя волю отца, которого Троил спас от гибели во время шторма. Линия с её несчастливым поклонником, Магнусом, проработана у Дича намного тщательнее, чем у Вагнера. Как мы помним, Вагнера судьба Георга/Эрика заботила мало. Его образ был как бы «побочным продуктом» рассказываемой истории и оставался «за бортом». Но французы не могут так поступать с любовниками, пусть даже и неудачливыми. Это нарушило бы общую гармонию, и пьеса уже не была бы «хорошо сделанной». Потому Магнус, скрепя сердце, сам одобряет выбор Минны и в печали удаляется в монастырь. Более того, его сюжетная связь с главным героем куда более крепка и одним лишь соперничеством за Минну не ограничивается: Троил некогда убил его отца.

Не буду пересказывать все нюансы сюжетных разночтений. Откровенно говоря, сюжет у оперы Дича дурацкий. Но, если отбросить предубеждения и авторитеты, то придётся признать, что он всё же менее дурацкий, чем у оперы Вагнера: более продуманный, более увлекательный и менее предсказуемый.

Что же касается музыки «Корабля-призрака», то она сразу же располагает к себе не только явным мастерством автора, но и его амбициями. Не выказывая ни малейшей робости новичка, Дич сразу же замахнулся на нечто серьёзное. Конечно, его музыка не такая новаторская, как у Вагнера: структура оперы традиционная «номерная», а стиль напоминает то Мейербера, то Обера, то Буальдьё, то великих итальянцев. Тем не менее, Дич ведёт свой «Корабль» уверенной рукой профессионала, а в наиболее удачных местах партитуры чувствуется настоящее, неподдельное вдохновение.

Несмотря на небольшую продолжительность «Корабля-призрака», каждое из двух действий оперы предваряется развёрнутым оркестровым вступлением. Общей особенностью этих вступлений является наличие лирической темы, в каждом случае своей, излагаемой виолончелями. Обе эти «виолончельные» темы оказываются связанными с образом Троила. Иначе говоря, Дич таким образом заранее рисует нам сумрачный, меланхоличный, в высшей степени романтический портрет главного героя. В качестве примера можно послушать увертюру к первому акту.

Конечно, по набору отрывков трудно судить об опере в целом. Тем не менее, приведу здесь ещё несколько музыкальных примеров для ознакомления. Вот, например, дуэт Минны и Магнуса. Этой сцены нет в опере Вагнера. Ещё до появления таинственного проклятого моряка Магнус делает Минне предложение, и та принимает его. Как видим, любовный конфликт у Дича заострён до предела. Выдающаяся британка Салли Мэтьюз и уже упоминавшийся тут Бернард Рихтер поют великолепно. Разве что тенору не слишком удалась первая из двух верхних «ре». Но, по моему мнению, когда речь идёт о таком «экстриме» певец вправе рассчитывать на некоторое снисхождение.

Одним из самых ярких моментов оперы Дича является, как мне кажется, сцена состязания матросов. Шетландцы предлагают гостям-шведам выпить, и те наливают им своего адского вина, а потом начинается соревнование в пении. Вначале незамысловатая боевая песня шетландцев, потом разухабисто-инфернальная шведов, а затем обе соединяются в контрапункте. Конкурс оканчивается бегством простых шотландских парней.

В нескольких последних тактах приведённого трека слышен голос главного героя, призывающего своих буйных подчинённых к порядку. Его партию исполняет канадец Рассел Браун. И в образ Троила он перевоплощается с большей самоотдачей, чем иные – в вагнеровского Голландца.

Центральной сценой обеих опер, и в этом их драматургическое сходство, является дуэт главных героев. Природа сценического конфликта при этом разная: Троил приходит к Минне сообщить, что свадьбы не будет, поскольку он полюбил её и не может принять такой жертвы. (Как это не похоже на самодовольное вагнеровское Sollt"ich Unseliger sie Liebe nennen? Ach nein! – В русском переводе: «Тот темный жар, что вновь во мне пылает, Назвать любовью я - ужель дерзаю? Ах, нет! То жажда лишь найти покой – Что обещает ангел мне такой»). Минна, однако, на жертвы готова, и голоса влюблённых соединяются в исполненной отчаянной решимости мелодии.

Все это по-моему, интересно и убедительно. К прочим бесспорным красотам «Корабля-призрака» можно отнести торжественный финал первого действия, величественный хор монахов, а также сразу несколько замечательных арий, ярко обрисовывающих характеры персонажей (в первую очередь хочется вспомнить каватину Минны на фоне грозы, переходящую в головокружительную кабалетту).

Кроме того, в опере Дича уже вовсю используется такой приём, как лейтмотивы. А заканчивается она апофеозом, где души главных героев уносятся в небеса под звуки арфы, то есть точно так же, как это происходит… в окончательной редакции «Летучего голландца» Вагнера. Тут Дич Вагнера опередил, ведь Медонская рукопись завершается резко и безо всяких сантиментов – самоубийством Сенты. И никаких арф в оркестровке первой редакции попросту нет.

Вообще, слушая обе эти оперы подряд, приходишь к неожиданному выводу, что по любому формальному критерию опера Дича лучше оперы Вагнера! Она интереснее сюжетом, мелодически богаче, вокально разнообразнее…

Но когда слушаешь вагнеровского «Летучего голландца», то слышишь пронизывающий морской ветер, завывающий в обветшавших снастях, чувствуешь запах гнилых водорослей и вкус солёных морских брызг. А когда слушаешь «Корабль-призрак», то на ум приходят обитые пыльным бархатом ложи, позолоченная лепнина и громадные люстры.

И снова возникают эти вечные вопросы. Что такое гений? В каких единицах его измерять? Какой алгеброй поверять? И, главное, как распознать, не дожидаясь прошествия двухсот лет?

Всё это, однако, говорится отнюдь не в обиду Дичу. На мой взгляд, его опера совсем не плоха, и заслуживает того, чтобы быть не только записанной, но и поставленной. А пока же я горячо рекомендую всем своим читателям этот комплект из четырёх дисков. Вполне возможно, что вы, как и я, получите большое удовольствие. Ну а как минимум, это чрезвычайно любопытно.

Осуществлённая Минковским юбилейная запись опер-двойняшек невольно заставляет задуматься и над другими вопросами, уже из области альтернативной истории. Что было бы, если бы Пийе не отверг вагнеровского «Летучего голландца» а открыл ему путь на парижскую сцену? Что если бы, ничтоже сумняшеся, этот офранцуженный «Голландец» имел успех? Как бы это отразилось на дальнейшей судьбе Вагнера? А на истории французской оперы? А на истории мировой оперы?

А что было бы, если бы тот же Пийе не поскупился на декорации для «Корабля-призрака» и первая опера Дича была встречена публикой несколько более благосклонно? Что было бы если композитор, воодушевлённый этим успехом, написал ещё несколько опер? Творчество какого композитора ни возьми, первая опера редко оказывается его главным шедевром. Если сравнивать только самые первые опусы, то Пьер-Луи Дич даст фору очень и очень многим. Так не потеряли ли мы в его лице выдающегося оперного композитора?

Интересно жить на этом свете, господа!

Прочитал достаточно мало известное нашему читателю произведение Генриха Гейне «Из мемуаров господина Шнабелевопского». Это образчик блестящей публицистики: наблюдения, размышления, заметки. Внимание его привлекла глава, в которой Гейне описывал некий спектакль, виденный им в Амстердаме, в сюжете которого была интересно использована легенда о Летучем Голландце. Неизвестный автор пьесы развил этот сюжет о голландском капитане, который в бурю поклялся, что обогнет мыс Доброй Надежды, хотя бы пришлось вечность не сходить на землю вместе с экипажем. Примерно так звучит классическая версия легенды.

Автор пьесы добавил романтическую деталь. Дьявол, принимая этот вызов капитана, выставил условие, что заклятие будет снято, если какая-нибудь женщина полюбит этого капитана и докажет ему свою верность. Ну, а если уж такое условие предложено, следует и предоставить возможность его осуществления. И дьявол разрешает экипажу раз в семь лет сойти на землю, чтобы капитан мог найти эту свою верную женщину. А дальше разворачивается мистический сюжет с любовью и гибелью.

Видимо, романтику Вагнеру такая интерпретация легенды запала в душу. Но воплотилась не сразу.

Через пять лет в 1839 году Вагнер плыл на паруснике из Риги в Лондон. Парусник попал в сильную бурю. Вот тогда-то и припомнилась композитору эта изложенная Генрихом Гейне легенда.

Либретто буквально из под руки выхватил у Вагнера модный в то время композитор Луи Дич, и в 1841 году состоялась премьера его оперы.

Вагнера это не смутило. Он еще посидел над текстом, доработал и дополнил его и за семь недель написал оперу «Летучий Голландец».

Опера была поставлена в 1843 году в Дрездене, но особого восторга у публики не вызвала. Музыка была непривычной, арии были далеки от общепризнанных канонов благозвучности. Не спас даже мистический сюжет.

«Доросла» публика до прозведений Вагнера лишь через 50 лет. А сам Вагнер буквально до конца жизни работал над этой оперой, без конца шлифуя, дорабатывая инструментовку, меняя и расширяя увертюру, в наше время часто исполняемую как отдельное произведение.

Действие оперы происходит в Норвегии в семнадцатом веке. Во время бури в норвежской бухте укрылся корабль капитана Даланда. Ночь. Команда Даланда после сражения с бурей отдыхает. А в это время в бухту входит корабль Летучего Голландца. Сегодня как раз тот день, который бывает раз в семь лет, когда Голландец может сойти на берег, чтобы найти возлюбленную. Но не верит он в это счастье. Немыслимо найти такую, которая будет ждать его следующие семь лет. А если изменит ему, то будет проклята так же, как и он. А значит, вечно скитаться ему по морям до самого Страшного суда.

Но на берегу встречается Летучий Голландец с капитаном Даландом, представляется ему богатым купцом. И возникает у капитана мысль выдать за богача свою дочь Сенту. Вот он счастливый случай для Летучего Голландца! Узнав о дочери Даланда, он просит ее руки и получает согласие.

А в это время в доме Даланда еще ничего не знают о предстоящей свадьбе. Девушки прядут под народную песню, а Сента смотрит на картину на стене. На картине Летучий Голландец, легенду о котором девушка хорошо знает. Она любит этого несчастного капитана и поет о том, что если бы он взял ее в жены, то она сохранила бы ему верность и любила бы всю жизнь.

Вдруг радостные крики. Корабль отца подплывает к берегу. Все бросаются встречать корабль. Но в это время в дом входит молодой охотник Эрик. Он любит Сенту и в мечтах видит ее своей женой. Хотя она просто добра к нему, он не теряет надежды. Только страшный сон он увидел этой ночью, как будто пришел какой-то черный мрачный человек, забрал с собой Сенту куда-то в море и пропал там вместе с ней. Эрик с тревогой рассказывает Сенте свой сон, а она с радостью видит в этом свою судьбу.

В дом входит капитан Далланд, он ведет с собой Летучего Голландца. Представляет друг другу жениха и невесту и оставляет их одних. Летучий Голландец рассказывает девушке о том, как она может спасти его, и Сента клянется жениху в верности.

Вот и день свадьбы. С утра на берегу веселье. Жених с невестой еще только собираются обвенчаться, а юноши и девушки уже поют и танцуют. Они пытаются вовлечь в свое веселье и экипаж корабля призрака. Но матросы хранят молчание. Молодежь поднимает их на смех. Тогда вдруг поднялся ветер, забурлило море, и запели матросы свою страшную песню.

А Сенту тем временем преследует Эрик. Он уговаривает ее отказаться от свадьбы, напоминает, что она всегда была к нему, Эрику, благосклонна и, как ему кажется, любила его.

Разговор этот слышит Летучий Голландец. Теперь он уже не уверен, что Сента сможет сохранить ему верность. А значит, если свадьба состоится, то она, изменив мужу, будет проклята. И вот, чтобы спасти девушку, которую он уже полюбил, Летучий Голландец бросается с экипажем на свой корабль и отплывает от берега.

Сента в отчаянии поднимается на высокую скалу, чтобы криком остановить жениха. Ее пытаются остановить отец и Эрик. Но она, видя, что корабль исчезает вдали, бросается со скалы в море и погибает.

Но в эту же минуту заклятие снято. Девушка доказала небесам свою верность. Корабль-призрак наконец тонет, а две любящие души Голландца и его невесты соединяются в любви и покое.