Юный бакалавр Фредерик Моро осенью 1840г. возвращается из Парижа домой в Ножан - на - Сене. На пароходе он знакомится с четой Арну. Господин Арну - хозяин газеты, рассказывающей о живописи, и художественного салона. Его жена Мария поразила юношу красотой и утонченностью. Фредерик считал себя человеком совершенным, достойным счастья и жил в ожидании его. Встреча с Марией взволновала его, он полюбил ее на всю жизнь.
Дома он встретился с Шарлем Делорье. Несмотря на разное материальное положение, они дружили, учась в колледже, строили общие планы на жизнь в Париже. В колледже Шарль мечтал стать известным философом, но из-за бедности не смог продолжить учебу. Он говорил о неизбежности революции. Фредерик хотел стать писателем.
Фредерик Моро, сын богатых родителей, в Париже вел светскую жизнь. Иногда он писал книгу, изображая героем себя, а дамой его сердца – Марию. Однажды он пошел в гости к Арну. В их доме бывали люди, увлеченные политикой и искусством. Но Моро интересовала лишь хозяйка дома, он молча страдал от любви.
Шарль переехал в Париж. Мечтая быть политиком, ведущим за собой толпу, он жил с Фредериком на деньги его матери и завидовал ему. Через несколько лет друзья защитили диссертации. Мать Моро состарилась и не могла больше поддерживать сына. Он вернулся в провинцию, хотя в Париже уже были связи, работа, любовь. Дома он сдружился с дочерью управляющего столичного банкира Дамреза – Луизой Рокк.
Через 3 года умер дядя Фредерика, и он стал богатым наследником. Моро пообещал матери сделать карьеру дипломата. Вернувшись в Париж, он узнал, что в семье Арну уже растут двое детей, их бизнес стал убыточным, поэтому они начали продавать фаянс. Мария по-прежнему вела себя сдержанно.
Фредерик поселился в красивом особняке, общался с богатыми людьми. Не забывал и старых бедных друзей – республиканца Дюссардье и социалиста Сенекаля, которым иногда помогал. Фредерик надеялся прославиться. Он увлекался то литературой, то живописью, то историей. Но все увлечения были недолгими. Неспособность сосредоточиться на чем-то одном объяснял неразделенной любовью.
Герой сблизился с семьей Арну. Став приятелем г-на Арну, узнает о его интрижках на стороне, об имущественных делах. Моро, понимая, что Жак обманывает жену, страдает. Пытается забыться в салонах, театрах и ресторанах. Знакомится с подружкой Арну Розанеттой и пользуется покровительством банкирши Дамрез.
Шарль мечтает о газете, чтобы так заработать состояние и положение в обществе; просит у Моро денег на нее. Фредерик согласен поддержать друга, но отдает большую сумму Арну, чтобы спасти его семью от разорения. Любовь к Марии была возвышенной; в то же время он сближается с Розанеттой – для плотских утех и мечтает о банкирше, чтобы упрочить свое положение в обществе.
Приехав в Ножан, он встречается с Луизой Рокк, ставшей богатой невестой. Все думают, что они поженятся, но Фредерик уезжает в Париж. До Марии дошли слухи о скорой женитьбе Моро, она поняла, что любит его, и разрешает себя поцеловать. Выкинув из головы всех женщин, Фредерик счастлив. Г-жа Арну согласилась встретиться с ним, но не пришла: заболел сын. Набожная женщина увидела в этом плохое предзнаменование. В меблированные комнаты Фредерик привел Розанетту. Проснувшись от выстрелов, они узнали, что провозглашена республика. Страна ликует. Радовался и Фредерик, написавший в газету статью, восхвалявшую революцию. Он тоже приобщился к политике, стал ходить на митинги. Шарль был назначен комиссаром в провинцию. Моро решил баллотироваться в Законодательное собрание, но не прошел как аристократ.
Все парижане торопились назвать себя республиканцами, хотя заботились только о том, чтобы сохранить свою привычную жизнь. Летом рабочие взбунтовались. Фредерику нравилось проводить время с Розанеттой. Но, прочитав в газете, что Дюссардье ранен, он вернулся в Париж и увидел всю жестокость революции.
Луиза, беспокоясь о Фредерике, приехала в столицу. Встретилась с ним у банкира Дамреза. На фоне парижанок она показалась Моро не такой привлекательной, как раньше. Луиза поняла, что он не женится на ней. У Розанетты родился ребенок, но вскоре умер. Моро разлюбил ее и сблизился с женой банкира. Женщины любили его, а он любил Марию.
Продолжалась революция. На глазах Фредерика от руки полицейского, которым оказался Сенекаль, был убит Дюссардье. Герой был горько разочарован. Он путешествовал, влюблялся, но не женился, смирившись с одиночеством. Через 20 лет встретился с г-жой Арну. Они пообщались как старые друзья. Увиделся он и с Делорье, который вел жизнь буржуа, равнодушного к политике. Говоря о жизни, оба отметили, что она сложилась у них не так, как они хотели.
Роман учит нас, что жизнь проходит гораздо быстрее, чем мы можем себе предположить. Надо не только мечтать, но и пытаться что-то делать для осуществления своей мечты. Нужно успеть реализовать себя.
Картинка или рисунок Флобер - Воспитание чувств
В этом рассказе идет речь о добром и трудолюбивом школьнике Васе Рубцове. Мальчик любил ходить в школу, с удовольствием читал книги и хотел принести пользу в этот мир. Он жил со своим отцом и матерью
Гюстав Флобер
Воспитание чувств
(История одного молодого человека)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Около шести часов утра 15 сентября 1840 года пароход «Город Монтеро», готовый отчалить от набережной св. Бернара, выпускал густые клубы дыма.
Спешили запыхавшиеся люди; бочки, канаты, бельевые корзины загораживали дорогу; матросы никому не отвечали; все толкались; тюки лежали горой в проходе около машин, и шум сливался с гудением пара; вырываясь через отверстия в обшивке труб, он заволакивал все белесоватой пеленой, а колокол на баке не переставая звонил.
Наконец судно отвалило, и берега, застроенные складами, верфями и мастерскими, потянулись, медленно развертываясь, точно две широкие ленты.
Молодой человек, лет восемнадцати, с длинными волосами, неподвижно стоял около штурвала, держа подмышкой альбом. Сквозь мглу он всматривался в какие-то колокольни, в какие-то неизвестные здания; потом в последний раз обвел глазами остров св. Людовика, Старый город, собор Богоматери и, наконец, глубоко вздохнул: Париж исчезал из глаз.
Г-н Фредерик Моро, недавно получивший диплом бакалавра, возвращался в Ножан-на-Сене, где ему предстояло томиться целых два месяца, прежде чем он уедет «изучать право». Мать, снабдив сына необходимой суммой денег, отправила его в Гавр - навестить дядю, который, как она надеялась, мог оставить ему наследство; Фредерик приехал оттуда только накануне и, не имея возможности остановиться в столице, вознаградил себя тем, что возвращался домой самым длинным путем.
Суматоха улеглась; все разошлись по своим местам; кое-кто стоя грелся у машины; а труба с медленным ритмическим хрипением выбрасывала дым, поднимавшийся черным султаном; на медных частях появились капельки, стекавшие по ним; палуба дрожала от легкого внутреннего сотрясения, и колеса, быстро вращаясь, разбрасывали брызги.
Река была окаймлена песчаными мелями. По пути встречались то плоты, которые начинали раскачиваться на волнах от парохода, то какая-нибудь лодка без парусов и в ней человек, удивший рыбу; вскоре зыбкая мгла рассеялась, показалось солнце, холм, возвышавшийся на правом берегу Сены, стал постепенно понижаться, а на противоположном берегу, еще ближе к реке, появился новый холм.
Он увенчан был деревьями, среди которых мелькали приземистые домики с итальянскими крышами. Вокруг них - сады, спускающиеся по склону и отделенные друг от друга новыми оградами, железные решетки, газоны, теплицы и вазы с геранью, симметрично расставленные на перилах, где можно было облокотиться. Не один путешественник, завидев эти нарядные приюты отдохновения, жалел, что не он их владелец, и рад был бы прожить здесь до конца своих дней с хорошим бильярдом, лодкой, женой или каким-нибудь другим предметом мечтаний. Удовольствие, которое испытывали впервые совершавшие путешествие по воде, способствовало излияниям. Весельчаки уже начинали шутить. Многие пели. Было весело. Кое-кто приложился уже к рюмке.
Фредерик думал о комнате, в которой он будет жить, о плане драмы, о сюжетах для картин, о будущих любовных увлечениях. Он находил, что счастье, которого заслуживало совершенство его души, медлит. Он декламировал про себя меланхолические стихи; нетерпеливо расхаживал по палубе; дошел до конца ее, где висел колокол, и здесь, среди пассажиров и матросов, увидел господина, который развлекал комплиментами какую-то крестьянку и при этом вертел золотой крестик, висевший у нее на груди. Мужчина был весельчак, курчавый, лет сорока. Коренастую фигуру плотно облегала черная бархатная куртка, две изумрудные запонки сверкали на его батистовой сорочке, а из-под широких белых панталон видны были какие-то необыкновенные сапоги из красного сафьяна с синими узорами.
Присутствие Фредерика не смутило его. Он несколько раз к нему оборачивался и подмигивал, словно хотел с ним заговорить; потом угостил всех стоявших вокруг сигаретками. Но, соскучившись, видимо, в этой компании, он вскоре отошел, Фредерик последовал за ним.
Вначале разговор касался различных сортов табака, потом самым естественным образом перешел на женщин. Господин в красных сапогах дал молодому человеку несколько советов; он излагал теории, рассказывал анекдоты, ссылался на собственный опыт и вел свой развращающий рассказ отеческим, забавно простодушным тоном.
Он считался республиканцем, много путешествовал, был знаком с закулисной жизнью театров, ресторанов, газет и со всеми артистическими знаменитостями, которых фамильярно называл по имени; Фредерик вскоре поделился с ним своими планами; он их одобрил.
Но, внезапно прервав разговор, он взглянул на трубу парохода, потом, быстро бормоча, стал производить длинные вычисления, чтобы узнать, «сколько получится, если поршень сделает в минуту столько-то ходов», и т. д. А когда цифра была определена, начал восхищаться пейзажем. По его словам, он был счастлив, что бросил все свои дела.
Фредерик чувствовал некоторое почтение к нему и не устоял против желания узнать, как его зовут. Незнакомец ответил скороговоркой:
Жак Арну, владелец «Художественной промышленности» на бульваре Монмартр.
Слуга в фуражке с золотым галуном подошел к нему и сказал:
Не пройдете ли вниз, сударь? Мадмуазель плачет.
Он исчез.
В «Художественной промышленности», предприятии смешанном, объединялись газета, посвященная живописи, и лавка, где торговали картинами. Это название Фредерику неоднократно приходилось читать в родном городе у книготорговца на огромных объявлениях, где имя Жака Арну занимало видное место.
Солнце стояло над самой головой, в его лучах сверкали железные скрепы мачт, металлическая обшивка судна и поверхность воды; от носа парохода расходились две борозды, тянувшиеся до самых лугов. При каждом повороте реки взгляд вновь встречал все те же ряды серебристых тополей. Берега были совсем безлюдны. В небе застыли белые облачка, и скука, смутно разлитая во всем, казалось, замедляла движение парохода и придавала путешественникам еще более невзрачный вид.
За исключением нескольких буржуа, ехавших в первом классе, все это были рабочие и лавочники с женами и детьми. В ту пору принято было похуже одеваться в дорогу; поэтому почти все были в каких-то старых шапках или вылинявших шляпах, в обтрепанных черных фраках, истершихся за канцелярскими столами, или же в сюртуках, так долго служивших их владельцам за прилавком магазина, что вся материя на пуговицах продралась; иногда под жилетом с отворотами виднелась коленкоровая рубашка, забрызганная кофе; галстуки, превратившиеся в лохмотья, были заколоты булавками из накладного золота; матерчатые туфли придерживались штрипками. Два-три проходимца, с бамбуковыми тростями на кожаных петлях, косились по сторонам, а отцы семейств таращили глаза и приставали ко всем с вопросами. Одни разговаривали стоя, другие - присев на свои пожитки; некоторые спали, забившись в угол; кое-кто занялся едой. На палубе валялись ореховая скорлупа, окурки сигар, кожура от груш, обрезки колбасы, принесенной в бумаге; три столяра-краснодеревца в блузах не отходили от буфетной стойки; арфист в лохмотьях отдыхал, облокотившись на свой инструмент; по временам слышно было, как в топку бросают уголь, раздавались возгласы, смех; а капитан, не останавливаясь, шагал по мостику от одного кожуха к другому. Чтобы пройти к своему месту, Фредерик толкнул дверцу первого класса, потревожив двух охотников с собаками.
Воспитание чувств
Осенью 1840 г. восемнадцатилетний Фредерик Моро возвращался пароходом в родной город Ножан-на-Сене. Он уже получил звание бакалавра и вскоре должен был отправляться в Париж изучать право. Мечтательный, способный к наукам и артистичный, "он находил, что счастье, которого заслуживает совершенство его души, медлит". На пароходе он познакомился с семьей Арну. Муж был общительным здоровяком лет сорока и владел "Художественной промышленностью" - предприятием, соединявшим газету, посвященную живописи, и магазин, где торговали картинами. Жена его, Мария, поразила Фредерика необычной красотой. "Словно видение предстало ему... Никогда не видел он такой восхитительной смуглой кожи, такого чарующего стана, таких тонких пальцев". Он влюбился в госпожу Арну романтической и в то же время страстной любовью, еще не зная, что это на всю жизнь.
В Ножане он встретился с Шарлем Делорье, своим приятелем по коллежу. Из-за бедности Шарль вынужден был прервать образование и служить клерком в провинции. Оба друга собирались жить вместе в Париже. Но средства на это пока были только у Фредерика, которого ссужала мать. В коллеже друзья мечтали о великих деяниях. Фредерик - о том, чтобы стать знаменитым писателем, Шарль - о том, чтобы создать новую философскую систему. Сейчас он предрекал скорую революцию и сожалел, что бедность мешает ему развернуть пропаганду.
Поселившись в Париже, Фредерик перебрал набор обычных светских развлечений, обзавелся новыми знакомствами и вскоре "впал в совершеннейшую праздность". Правда, он сочинял роман в духе Вальтера Скотта, где героем был он сам, а героиней - госпожа Арну, но это занятие недолго его вдохновляло. После нескольких неудачных попыток случай помог ему войти в дом к Арну. Расположенная на Монмартре, "Художественная промышленность" была чем-то вроде политического и артистического салона. Но для Фредерика главным оставалась его безумная любовь к госпоже Арну, которой он боялся признаться в своем чувстве. Делорье, к этому времени уже приехавший в Париж, не понимал увлечения друга и советовал ему добиваться своего или выкинуть страсть из головы. Он делил с Фредериком кров, жил на его деньги, но не мог побороть зависти к приятелю - баловню судьбы. Сам он мечтал о большой политике, о том, чтобы руководить массами, тянулся к социалистам, которые были в их молодежной компании.
Прошло время, и оба приятеля защитили диссертации, причем Шарль с блеском. Мать Фредерика уже не могла присылать сыну необходимую сумму, к тому же она старела и жаловалась на одиночество. Молодому человеку пришлось покинуть столицу, с которой были связаны все его привязанности и надежды, и устроиться работать в Ножане. Постепенно он "привыкал к провинции, погружался в нее, и даже сама его любовь приобрела дремотное очарование". В это время единственной отрадой Фредерика стала Луиза Рокк - соседская девочка-подросток. Ее отец был управляющим крупного парижского банкира Дамреза и успешно увеличивал собственный капитал. Так прошло еще три года. Наконец умер престарелый дядюшка Фредерика, и герой стал наследником немалого состояния. Теперь он снова смог вернуться в Париж, пообещав матери сделать там дипломатическую карьеру. Сам же он в первую очередь думал о госпоже Арну.
В Париже выяснилось, что у Арну уже второй ребенок, что "Художественная промышленность" стала приносить убытки и её пришлось продать, а взамен начать торговлю фаянсом. Госпожа Арну, как и раньше, не давала Фредерику никаких надежд на взаимность. Не обрадовала героя и встреча с Делорье. У того не складывалась адвокатская карьера, он проиграл несколько дел в суде и теперь слишком явно хотел присоединиться к наследству друга и слишком зло говорил о людях, занимающих какое-то положение. Фредерик поселился в уютном особняке, отделав его по последней моде. Теперь он был достаточно богат, чтобы войти в избранные столичные круги. Однако по-прежнему любил старых друзей, среди которых были и совсем неимущие - например вечный неудачник, ярый социалист Сенекаль или республиканец Дюссардье - честный и добрый, но несколько ограниченный.
Фредерик по натуре был мягок, романтичен, деликатен, он не отличался расчетливостью и порой бывал по-настоящему щедр. Не лишенный честолюбия, он тем не менее так и не мог выбрать достойного применения своему уму и способностям. То он принимался за литературный труд, то за исторические изыскания, то обучался живописи, то обдумывал министерскую карьеру. Ничего он не доводил до конца. Он находил объяснение в своей несчастной любви, которая парализовала его волю, однако не мог противиться обстоятельствам. Постепенно он все больше сближался с семейством Арну, стал самым близким человеком в их доме, постоянно общался с мужем и знал все о его тайных похождениях и финансовых делах, но это только прибавляло ему страданий. Он видел, что боготворимая им женщина терпит обман не лишенного обаяния, но вульгарного и заурядного дельца, каким был Жак Арну, и ради детей хранит мужу верность.
Сердечная тоска, однако, не мешала герою вести светский образ жизни. Он посещал балы, маскарады, театры, модные рестораны и салоны. Он был вхож в дом куртизанки Розанетты, по прозвищу Капитанша, - любовницы Арну, и при этом стал завсегдатаем у Дамрезов и пользовался благосклонностью самой банкирши. У Делорье, который по-прежнему вынужден был довольствоваться обедами за тридцать су и поденно трудиться, рассеянная жизнь друга вызывала злость. Шарль мечтал о собственной газете как о последнем шансе обрести влиятельное положение. И однажды напрямую попросил на нее денег у Фредерика. И хотя тому потребовалось снять крупную сумму с основного капитала, он сделал это. Но в последний день отнес пятнадцать тысяч франков не Шарлю, а Жаку Арну, которому грозил суд после неудачной сделки. Он спасал от разорения любимую женщину, чувствуя вину перед другом.
В обществе накануне революции было смятение, в чувствах Фредерика - тоже. Он по-прежнему благоговейно любил госпожу Арну, однако при этом желал стать любовником Розанетты. "Общение с этими двумя женщинами составляло как бы две мелодии; одна была игривая, порывистая, веселящая, другая же - торжественная, почти молитвенная". А временами Фредерик мечтал еще о связи с госпожой Дамрез, которая придала бы ему веса в обществе. Он был дитя света - и вместе с тем уже успел почувствовать холод и фальшь его блеска.
Получив письмо от матери, он опять уехал в Ножан. Соседка Луиза Рокк к тому времени стала богатой невестой. Она с отрочества любила Фредерика. Их брак был как бы молчаливо решен, и все-таки герой медлил. Он вновь вернулся в Париж, обещав девушке, что уезжает ненадолго. Но новая встреча с госпожой Арну перечеркнула все планы. До нее дошли слухи о планах Фредерика, и она была этим потрясена. Она поняла, что любит его. Теперь он отрицал все - и увлечение Розанеттой, и скорую женитьбу. Он клялся ей в вечной любви - и тогда она впервые позволила ему поцеловать себя. Они фактически признались в любви друг к другу и какое-то время встречались как истинные друзья, испытывали тихое счастье. Но сблизиться им было не суждено. Однажды госпожа Арну уже дала согласие на свидание с ним, однако Фредерик тщетно прождал её несколько часов. Он не знал, что ночью тяжело заболел маленький сын госпожи Арну и она восприняла это как Божий знак. В специально снятые комнаты он со злости привел Розанетту. Это было февральской ночью 1848 г.
Они проснулись от ружейных выстрелов. Выйдя на Елисейские поля, Фредерик узнал, что король бежал и провозглашена республика. Двери Тюильри были открыты. "Всеми овладела неистовая радость, как будто исчезнувший трон уступил уже место безграничному будущему счастью". Магнетизм восторженной толпы передался и Фредерику. Он написал восторженную статью в газету - лирическую оду революции, вместе с друзьями стал ходить в рабочие, клубы и на митинги. Делорье выпросил у новых властей назначение в провинцию комиссаром. Фредерик попытался выдвинуть свою кандидатуру в Законодательное собрание, но был освистан как аристократ.
В светских кругах шла стремительная смена политических симпатий. Все немедленно объявили себя сторонниками республики - от легкомысленной Капитанши до Государственного совета, Дамрезов и архиепископа Парижского. На самом деле знать и буржуа беспокоили лишь заботы о сохранении привычного образа жизни и собственности. Провозглашение республики не решило проблем низших сословий. В июне начался рабочий мятеж.
В это время Фредерик, уже остывший к политике, переживал что-то вроде медового месяца с Розанеттой. Она была взбалмошна, но естественна и непосредственна. В Париже строились баррикады, гремели выстрелы, а они уезжали за город, жили в сельской гостинице, целыми днями бродили по лесу или лежали на траве. Политические волнения "казались ему ничтожными по сравнению с их любовью и вечной природой". Однако, узнав из газеты о ранении Дюссардье, Фредерик бросился в Париж и снова попал в самую гущу событий. Он увидел, как безжалостно подавлялось восстание солдатами. "С торжеством заявило о себе тупое, звериное равенство; установился одинаковый уровень кровавой подлости, аристократия неистовствовала точно так же, как и чернь... общественный разум помутился". Заядлые либералы теперь заделались консерваторами, а радикалы оказались за решеткой - например Сенекаль.
В эти дни Луиза Рокк, умирая от тревоги за возлюбленного, приехала в Париж. Она не нашла Фредерика, который жил с Розанеттой на другой квартире, и встретилась с ним только на обеде у Дамрезов. Среди светских дам девушка показалась ему провинциальной, он говорил с ней уклончиво, и она с горечью поняла, что их брак отменяется.
У Делорье комиссарская карьера закончилась бесславно. "Так как он консерваторам проповедовал братство, а социалистам - уважение к закону, то одни в него стреляли, другие же принесли веревку, чтобы его повесить... Он стучался в двери демократии, предлагая служить ей пером, речью, своей деятельностью, но всюду был отвергнут..."
Розанетта родила ребенка, но вскоре он умер. Фредерик постепенно остывал к ней. Теперь у него начался роман с госпожой Дамрез. Он обманывал и ту и другую, но в ответ их любовь к нему становилась лишь сильней. А в мыслях его всегда жила еще и госпожа Арну. Когда банкир Дамрез - один из самых крупных взяточников своего времени - умер от болезни, вдова над гробом мужа сама предложила Фредерику жениться на ней. Он понимал, что брак этот откроет ему много возможностей. Но и этой свадьбе не суждено было осуществиться. Снова потребовались деньги, чтобы спасти от тюрьмы Арну. Фредерик одолжил их у новой невесты, естественно не говоря о цели. Та узнала и решила отомстить с присущим ей коварством. Через Делорье она пустила в ход старые векселя и добилась описи имущества Арну. Да еще приехала на аукцион, когда вещи шли с молотка. И на глазах Фредерика, вопреки его отчаянной просьбе, купила безделушку, с которой у него были связаны дорогие воспоминания. Сразу после этого Фредерик расстался с ней навсегда. Порвал он и с Капитаншей, которая искренне его любила.
Волнения в Париже продолжались, и однажды он случайно стал свидетелем уличной потасовки. На его глазах от руки полицейского погиб - с криком "Да здравствует республика!" - Дюссардье. "Полицейский оглянулся, обвел всех глазами, и ошеломленный Фредерик узнал Сенекаля..."
Фредерик путешествовал, пережил еще не один роман, но так и не женился, и "острота страсти, вся прелесть чувства были утрачены. Годы шли, он мирился с этой праздностью мысли, косностью сердца". Через двадцать лет он еще раз увидел госпожу Арну, которая жила теперь в провинции. Это была грустная встреча старых друзей. Встретился Фредерик и с Делорье. Тот в свое время женился на Луизе Рокк, но скоро она сбежала от него с каким-то певцом. Оба приятеля вели теперь скромную жизнь добропорядочных буржуа. Оба были равнодушны к политике. Подводя итоги своей жизни, они признали, что "обоим она не удалась - и тому, кто мечтал о любви, и тому, кто мечтал о власти".
Около шести часов утра 15 сентября 1840 года пароход «Город Монтеро», выпуская густые клубы дыма, готовился отчалить от набережной Святого Бернара.
Спешили запыхавшиеся люди; бочки, канаты, бельевые корзины загораживали дорогу; матросы никому не отвечали; все толкались; в проходе около машин горой лежали тюки, шум сливался с гудением пара; вырываясь через отверстия в обшивке труб, он все заволакивал белесоватой пеленой, а колокол на баке, не переставая, звонил.
Наконец судно отвалило, и берега, застроенные складами, верфями и мастерскими, медленно потянулись, развертываясь, точно две широкие ленты.
Молодой человек лет восемнадцати с длинными волосами неподвижно стоял около штурвала, держа под мышкой альбом. Сквозь мглу он всматривался в колокольни, в неизвестные ему здания; потом в последний раз обвел глазами остров Святого Людовика, Старый город, собор Богоматери и, наконец, глубоко вздохнул: Париж исчезал из глаз.
Фредерик Моро, недавно получивший диплом бакалавра, возвращался в Ножан-на-Сене, где ему предстояло томиться целых два месяца, прежде чем он уедет «изучать право». Мать, снабдив сына необходимой суммой денег, отправила его в Гавр – навестить дядю, который, как она надеялась, мог оставить ему наследство. Фредерик приехал оттуда только накануне и, не имея возможности задержаться в столице, вознаграждал себя тем, что возвращался домой самым длинным путем.
Суматоха улеглась; все разошлись по своим местам; кое-кто стоя грелся у машины; а труба с медленным ритмическим хрипением выбрасывала дым, поднимавшийся черным султаном; по ее медным частям стекали капельки воды; палуба дрожала от легкого внутреннего сотрясения; колеса, быстро вращаясь, разбрасывали брызги.
Река была окаймлена песчаными отмелями. По пути встречались то плоты, качавшиеся на волнах от парохода, то какая-нибудь лодка без парусов, а в ней – человек, удивший рыбу; вскоре зыбкая мгла рассеялась, показалось солнце, холм, возвышавшийся на правом берегу Сены, стал постепенно понижаться, а на противоположном берегу, еще ближе к реке, появился новый холм.
Он увенчан был деревьями, среди них мелькали приземистые домики с крышами в итальянском вкусе. По склону спускались сады, отделенные друг от друга новенькими оградами, виднелись железные решетки, газоны, теплицы и вазы с геранью, симметрично расставленные на перилах, на которые можно было облокотиться. Не один путешественник, завидев эти нарядные приюты отдохновения, жалел, что не он их владелец, и рад был бы прожить здесь до конца своих дней с хорошим бильярдом, лодкой, подругой или каким-нибудь иным предметом мечтаний. Удовольствие, которое испытывали совершавшие первый раз путешествие по воде, способствовало сердечным излияниям. Шутники начинали балагурить. Неслись песни. Было весело. Кое-кто уже приложился к рюмке.
Фредерик думал о комнате, в которой ему предстояло жить, о плане драмы, о сюжетах для картин, о будущих увлечениях. Он находил, что счастье медлит вознаградить его совершенства. Он декламировал про себя грустные стихи; нетерпеливо расхаживал по палубе; дошел до конца ее, где висел колокол, и здесь, среди пассажиров и матросов, увидел господина, который развлекал комплиментами крестьянку и вертел золотой крестик, висевший у нее на груди. Мужчина был весельчак, курчавый, лет сорока. Коренастую фигуру его плотно облегала черная бархатная куртка, на манжетах батистовой сорочки сверкали две изумрудные запонки, а из-под широких белых панталон видны были какие-то необыкновенные сапоги из красного сафьяна с синими узорами.
Его не смутило присутствие Фредерика. Он несколько раз к нему оборачивался и подмигивал, словно хотел с ним заговорить; потом угостил сигарами всех стоявших вокруг. Но, соскучившись, видимо, в этой компании, вскоре отошел. Фредерик последовал за ним.
Вначале разговор касался различных сортов табака, потом самым естественным образом перешел на женщин. Господин в красных сапогах дал молодому человеку несколько советов; он развивал теории, рассказывал анекдоты, ссылался на собственный опыт и вел свой развращающий рассказ отеческим, забавно простодушным тоном.
Он называл себя республиканцем; он много путешествовал, был знаком с закулисной жизнью театров, ресторанов, газет и со всеми знаменитыми артистами, которых фамильярно называл по имени; Фредерик вскоре поделился с ним своими планами; он их одобрил.
Но, внезапно прервав разговор, взглянул на трубу парохода, потом, что-то бормоча, стал производить вычисления, дабы узнать, «сколько всего получится ударов, если поршень делает их столько-то в минуту», и т.д. А когда цифра была определена, начал восхищаться пейзажем. По его словам, он был счастлив, что теперь отдыхает от всяких дел.
Фредерик невольно почувствовал уважение к нему и не устоял против желания узнать, как зовут собеседника. Тот ответил, не переводя дыхания:
– Жак Арну, владелец «Художественной промышленности» на бульваре Монмартр.
Слуга в фуражке с золотым галуном, подойдя к нему, сказал:
– Не пройдете ли вниз, сударь? Мадемуазель плачет.
И удалился.
В «Художественной промышленности», предприятии смешанном, объединялись газета, посвященная живописи, и лавка, где торговали картинами. Это название Фредерику неоднократно приходилось читать в родном городе на огромных объявлениях у книготорговца, где имя Жака Арну занимало видное место.
Солнце стояло над самой головой, в его лучах сверкали железные скрепы мачт, металлическая обшивка судна и поверхность воды; от носа парохода расходились две борозды, тянувшиеся до самых лугов. При каждом повороте реки взгляд вновь встречал все те же ряды серебристых тополей. Берега были безлюдны. В небе застыли белые облачка; разлитая повсюду скука, казалось, замедляла движение парохода и придавала путешественникам еще более невзрачный вид.
За исключением нескольких буржуа, ехавших в первом классе, все это были рабочие и лавочники с женами и детьми. В ту пору принято было похуже одеваться в дорогу, поэтому почти все были в каких-то старых шапках или вылинявших шляпах, в обтрепанных черных фраках, истершихся за канцелярскими столами, или же в сюртуках, так долго служивших их владельцам за прилавком магазина, что продралась вся материя на пуговицах; кое у кого под жилетом с отворотами виднелась коленкоровая рубашка, забрызганная кофе; галстуки, превратившиеся в тряпки, были заколоты булавками из накладного золота; матерчатые туфли придерживались штрипками. Какие-то подозрительные личности с бамбуковыми тростями на кожаных петлях оглядывались по сторонам, отцы семейств таращили глаза и приставали ко всем с вопросами. Одни разговаривали стоя, другие – присев на свои пожитки; некоторые спали, забившись в угол; кое-кто занялся едой. На палубе валялись ореховая скорлупа, окурки сигар, кожура от груш, обрезки колбасы, принесенной в бумаге; три столяра, одетых в блузы, не отходили от буфетной стойки; арфист в лохмотьях отдыхал, облокотившись на свой инструмент; по временам слышно было, как в топку бросают уголь, раздавались возгласы, смех; а капитан все время шагал по мостику от одного кожуха к другому. Чтобы пройти к своему месту, Фредерик толкнул дверцу в первый класс, потревожив двух охотников с собаками.
И словно видение предстало ему.
Она сидела посередине скамейки одна; по крайней мере, он больше никого не заметил, ослепленный сиянием ее глаз. Как раз когда он проходил, она подняла голову; он невольно склонился и только потом, когда сам занял место несколько дальше, с той же стороны, что и она, стал смотреть на нее.
На ней была соломенная шляпа с широкими полями и розовыми лентами, развевавшимися по ветру за ее спиной. Гладко причесанные черные волосы, собранные очень низко, спускались на щеки, касаясь длинных бровей, и, словно ласковыми ладонями, сжимали ее овальное лицо. Платье из светлой кисеи с мушками ложилось пышными складками. Она что-то вышивала; ее прямой нос, ее подбородок, вся ее фигура вырисовывались на фоне голубого неба.
Англия рубежа 60-х. Шестнадцатилетняя Дженни (Кэрри Маллиган) - умница, отличница и примерная дочь своих родителей (Альфред Молина , Кара Сеймур) - читает Камю, слушает французский шансон и мечтает поступить в Оксфорд, но пока что вынуждена мокнуть под дождем на автобусной остановке в обнимку с виолончелью. На продрогшую барышню кладет глаз Дэвид (Питер Сарсгаард) - плейбой с безупречными манерами и взглядом змеи, ехавший мимо в спортивной тачке. Под воздействием этого рокового мужчины Оксфорд как-то скрючился: к неудовольствию папы с мамой и ужасу учителей Дженни открывает для себя дивный новый мир больших соблазнов - секса, хороших ресторанов, лондонских аукционов и поездок в Париж на выходные.
Искать в «Воспитании чувств» Лоне Шерфиг последствий романа с датской «Догмой», отлившегося десять лет назад в «Итальянский для начинающих» /Dogme #12 – Italiensk for begyndere/ (2000) - занятие такое же безнадежное, как и придумывать научную теорию, за что ее новому фильму так сильно подфартило на «Сандэнсе» и «Оскаре». Даже хипстерский ингредиент, гарантирующий сейчас минимальный успех чему угодно, выражен в картине как-то вяло: на рубеже 60-х гвоздем момента были тедди-бои, эпоха лондонских модов только начиналась, однако важную смену трендов, из которой можно было вытянуть массу интереснейших деталей, фильм в упор не замечает - авторы полностью сконцентрировались на вопросе, нужно ли симпатичным барышням высшее образование, или достаточно музицирования на виолончелях. По логике сюжета, не окажись герой Сарсгаарда мерзавцем, втоптавшим в грязь семейный идеал, ответ на него вышел бы однозначно отрицательным. «Оскар» одобрил эту логику тремя номинациями на лучшую картину, лучший адаптированный сценарий и лучшую женскую роль. Зрительского одобрения, собственно, заслуживает лишь последняя: Кэрри Маллиган действительно прекрасна. Оставшиеся две - весьма сомнительны.
Как выяснилось, модный литератор Ник Хорнби адаптировал на скорую руку даже не книгу британской эмансипе Линн Барбер, которая к тому моменту еще не вышла, а какой-то мелкий мемуар в журнале, описывающий ее детскую интрижку с обаятельным евреем, торговавшим в Лондоне 50-х ворованным антиквариатом. Отсюда - явный дефицит фактуры, которую Хорнби, в 60-х гулявший под столом, не решился высасывать из пальца. А зря. Имевшейся оказалось достаточно лишь для просто ностальгического, просто воспитательного, просто старомодного английского кино, тянущего не больше, чем на «очень мило»: Би-Би-Си всегда умело делать такие вот хорошие, крепкие картины, оставляющие устойчивый привкус сериала, не запущенного в производство из-за сокращения бюджета. Впрочем, от похода на фильм отговаривать не будем: Кэрри Маллиган этого заслуживает.