Смысл названия рассказа материнское сердце. Материнское сердце. Шукшин В.М. Сообщение темы и целей урока

Ничипоров И. Б.

С ранних рассказов начала 60-х гг. образ матери раскрывается в интерьере бытовой лирической зарисовки, пронизанной автобиографическими ассоциациями. В «Далеких зимних вечерах» (1961) это изображение деревенской жизни детей Ваньки и Наташки с матерью в условиях военных лишений, причем, по воспоминаниям Н.М.Зиновьевой (Шукшиной), некоторые из выведенных здесь бытовых подробностей, как, например, «стряпание» домашних пельменей, имеют реальную подоснову . В художественном плане центральной в рассказе становится образно-символическая антитеза тепла и холода, уюта и хаоса, что связано с постижением гармонизирующего воздействия матери и на детские души, и на картину бытия в целом: «Родной, веселый голос ее сразу наполнил всю избу; пустоты и холода в избе как не бывало… началась светлая жизнь» . Образ матери раскрывается в щедрой детализации как предметно-бытового («стрекот швейной машинки»), так и речевого характера. Ее сочувственные, «задумчивые» слова о воюющем на фронте отце детей воссоздают трагедийный исторический фон действия, сводят единичное и эпохальное, вселенское в целостном духовно-нравственном пространстве: «Отцу нашему тоже трудно там… Небось в снегу сидят, сердешные… Хоть бы уж зимой-то не воевали» .

Углубление психологического анализа при создании образов матерей соотнесено у Шукшина с художественным познанием неизбывного драматизма их отношений с сыновьями, что становится магистральным сюжетом рассказов «Племянник главбуха», «Сураз», «Крепкий мужик» и др. В «Племяннике главбуха» (1961) личность матери предстает в воспоминаниях юного героя, покинувшего дом и тоскующего в городе. При том, что Витька с матерью зачастую «не понимали друг друга», поскольку мать воплощала охранительное, домашнее начало, а Витьке «нравилась жизнь вольная» , – его восприятие матери оказывается значительно шире бытовых, повседневных отношений. В подробностях ее поведения, речи он интуитивно распознает высокую культуру родственного обращения с домашним, природным универсумом: «Он вспомнил, как мать разговаривает с предметами… с дождиком… матушкой дороженькой… с печкой…» . Как будет показано в рассказе «В профиль и анфас» (1967), подобное материнское одухотворение близкого и дальнего пространства обладало немалым педагогическим потенциалом, преподносило герою урок сыновства. Она заставляла сына перед отъездом проститься с печью, «всякий раз… напоминала, как надо говорить»: «Матушка печь, как ты меня поила и кормила, так благослови в дорогу дальнюю» .

В «Племяннике главбуха» щемящие воспоминания о матери помогают герою ощутить присутствие материнской ипостаси в природе, в бескрайней степи: «Матушка степь, помоги мне, пожалуйста… Стало легче оттого, что он попросил матушку степь» . Посредством утонченной психологической детализации в произведении передается хрупкость, трепетность материнско-сыновних отношений – в частности, растерянность, неловкость матери при разговоре с подрастающим сыном о возможном втором замужестве. Использованное в финале драматургическое положение «одной на сцене» позволяет изнутри высветить антиномичный душевный мир героини, передать мудрое прозрение ею остро драматичных ритмов бытия: «Плакала и сама не понимала отчего: от радости ли, что сын помаленьку становится мужчиной, от горя ли, что жизнь, кажется, так и пройдет…» .

Драматизм отношений матери с непутевым, не укоренившимся в жизни сыном еще более рельефно прорисовывается в рассказе «В профиль и анфас»: и в подвижной пластике диалогов, и в горьком укоре материнского обобщения («Пошто же, сынок, только про себя думаешь?.. Про матерей-то пошто не думаете?» ), и в несобственно прямой речи сына, напоминающей психологическую ремарку к напряженному «драматургическому» действию: «Они настойчивые, матери. И беспомощные» . Эта антиномия силы, величия матери – и ее уязвимости, беспомощности запечатлена в «жестовой» детализации финального эпизода расставания с сыном: «Бездумно, не то задумчиво глядела в ту сторону, куда поедет сын… голова ее затряслась у него на груди… перекрестила его» . Лейтмотив этого эпизода («А мать все стояла… Смотрела вслед ему») замедляет ритм повествования, представляя сиюминутные коллизии на фоне немеркнущих ценностных ориентиров.

Творческая попытка изобразить личность матери в эволюции, в призме ее переживаний высветить сложный, исполненный болезненных противоречий душевный склад центрального героя осуществлена в рассказе «Сураз» (1969). Внешние поступки еще молодой матери, «немилосердно выпоровшей» сына за школьные проказы, а затем «ночь рвавшей на себе волосы и вывшей над сыном», получают глубокую психологическую мотивировку: «Прижила Спирьку от «проезжего молодца» и болезненно любила и ненавидела в нем того молодца» . Отголоски этой женской, материнской драмы раскроются в сюжетной динамике рассказа в деструктивном мироощущении самого Спирьки Расторгуева. В зрелые же годы мать героя становится воплощением устойчивого, домашнего начала («жалела, стыдилась, что он никак не заведет семью» ). Ее суд над ним – любящий и милостивый – пробуждает тайные струны в душе героя, проступающие как во внешнем поведении, так и в сокровенной сердечной работе: «Нашел впотьмах голову матери, погладил по жидким теплым волосам. Он, бывало, выпимши ласкал мать» . Невольное возвращение Спиридона к внутренней молитве, мыслям о матери, о ее страданиях за него становится лейтмотивом всего рассказа и являет незримую силу противодействия общей трагедийной логике судьбы: «вот кого больно оставлять в этой жизни – мать», «все хотелось отвязаться от мысли о матери», «вспомнилась мать, и он побежал, чтоб убежать от этой мысли – о матери» . Этими внутренними метаниями исподволь обусловлена в рассказе и история сложных отношений героя с манящей его стихией женственности – от болезненного вожделения к замужней учительнице до подлинной героики самоотверженного спасения погибавшей от голода матери двух малолетних детей.

В системе нравственно-философских координат шукшинского рассказа личность матери становится воплощением охранительного начала, судьба же центрального героя подчас раскрывается в призме ее восприятия и оценок, что составляет важнейший ракурс изображения картины мира.

В одном из ключевых эпизодов рассказа «Крепкий мужик» (1969) мать разрушившего сельскую церковь бригадира Шурыгина занимает позицию сурового, вовсе не снисходительного, в отличие от сюжетной ситуации рассказа «Сураз», нравственного суда над впавшим в духовное беспамятство сыном. В ее ярком речевом самовыражении проступают не попираемые никакими извне приходящими обстоятельствами глубины народного религиозного сознания. Просветляющее, укорененное в многовековой традиции видение церкви как родного дома («она сил прибавляла») сочетается в речах матери с апокалипсическими нотами грозного пророчества сыну о Высшем возмездии за совершенный грех: «То ли дома окочурисся в одночасье, то ли где лесиной прижмет невзначай» .

Пророческий потенциал материнского слова обнаруживается и в рассказе «Беспалый» (1972), где контуры назревающей семейной драмы героя обозначаются через сочувственный взгляд матери. В проходном, казалось, эпизоде ее внешне сугубо бытового столкновения с невесткой звучит мудрое материнское слово об устроении супружеских отношений, заключающее в себе невольное предвидение («Не век ты собралась с мужем жить» ). А в рассказе «Ванька Тепляшин» (1972) в остроконфликтной драматургии «больничного» эпизода, «нелепого» происшествия художественно постигается антиномия житейской незащищенности матери – и ее потаенной мудрости. На уровне композиционной организации повествования данная антиномия раскрывается в контрастном наложении двух точек зрения на мир – сына и матери. В живом, любяще-сыновнем восприятии Ваньки Тепляшина, емко отраженном авторской «ремаркой» («так она вольно вскрикнула, радость человеческая» ), набрасываются психологические штрихи к первоначальному портрету матери: «Пробирается через улицу, оглядывается – боится…» . В узловом конфликтном эпизоде с больничным охранником индивидуализированные черты этого портрета обретают расширительный, архетипический смысл, в них просматривается тягостная инерция вековой социальной униженности простой русской женщины: в образе просящей, «взмолившейся» матери, в передаче ее «заученно-жалкого, привычно-жалкого» голоса, в «жестовой» детализации ее поведения: «Мать сидела на скамеечке… и вытирала полушалком слезы» . В финальном же диалоге материнское слово, проникнутое «горькой думой» о сыне, открывает высоту зоркого обобщения о жизненной драме героя, тупиках его максималистского мировосприятия и неустроенности («Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться» ). Комментирующая этот разговор лаконичная ремарка («Мать никогда не переговорить») знаменует пересечение взглядов героя и повествователя, в ситуативном выдает присутствие вечного и дорастает до уровня афористично выраженной житейской мудрости.

Для поздних рассказов Шукшина оказывается весьма характерным насыщение порой эскизных, связанных с матерями эпизодов потенциалом бытийных, социальных обобщений. Так, в рассказе «Боря» (1973) напряженное ожидание прихода матери пребывающим в больничной палате героем высветляет сокровенные пласты его душевной жизни, а наблюдения повествователя за ним откристаллизовываются в философское размышление об иерархии нравственных ценностей, о величии обычной жалости к человеку, квинтэссенцией которой является сострадательная по своей природе материнская любовь: «Мать – самое уважаемое, что ни есть в жизни, самое родное – вся состоит из жалости. Она любит свое дитя, уважает, ревнует, хочет ему добра – много всякого, но неизменно, всю жизнь – жалеет» . Этически направленная авторская мысль обращена к природной тайне самой личности матери, непостижимым образом способствующей гармонизации мира: «Оставь ей все, а отними жалость, и жизнь в три недели превратится во всесветный бардак» . Симптоматичное проявление подобной гармонизации выхвачено из потока повседневности в рассказе «Други игрищ и забав» (1974). Здесь возникает уникальный в шукшинской характерологии образ еще совсем юной матери Алевтины, переживающей под воздействием свершившегося события глубинное, пока не осознанное для нее самой изменение, преображение внутреннего существа. Материнская ипостась как знак душевного превосходства, свыше ниспосланный дар вступает в стремительной событийной динамике рассказа в резкий контраст с поведением суетящихся, выясняющих отношения родственников: «Она, как стала матерью, сразу как-то поумнела, осмелела, часто баловалась со своим Антоном и смеялась» .

Гетмановой Юлия, 8 класс (2014 г.)
Конкурс «Золотое перышко»

Расставьте все знаки препинания: укажите цифру(-ы), на месте которой(-ых) в предложении должна(-ы) стоять запятая(-ые).

Шукшин в рассказе «Материнское сердце» встаёт на сторону главных героев (1) и (2) хотя оспаривать нарушенный закон трудно и даже невозможно (3) в произведении на первое место выходит материнская

любовь (4) которая не поддаётся никаким писаным законам (5) и неистребимая вера в человека.

Пояснение (см. также Правило ниже).

Расставим знаки препинания.

{Шукшин в рассказе «Материнское сердце» встаёт на сторону главных героев}, (1) [ и, (2) (хотя оспаривать нарушенный закон трудно и даже невозможно), (3) в произведении на первое место выходит материнская любовь), (4) (которая не поддаётся никаким писаным законам), (5) и неистребимая вера в человека].

4 предложения, все отделяются запятыми

В опасном месте на стыке союзов И ХОТЯ зпт нужна, нет второй части «ТО»

Ответ: 12345.

Ответ: 12345

Актуальность: Текущий учебный год

Правило: Задание 20. Знаки препинания в предложении с разными видами связи

ЗАДАНИЕ 20 ЕГЭ. ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ В ПРЕДЛОЖЕНИИ С РАЗНЫМИ ВИДАМИ СВЯЗИ

В задании 20 учащиеся должны уметь расставлять знаки препинания в сложном предложении, состоящем из 3-5 простых.

Это сложнейшее задание проверяет умение выпускника применять на практике следующие знания:

1) на уровне простого предложения:

Понимание, того, что предложения без основы не бывает;

Знание особенностей основы односоставных предложений (безличных и др.)

Понимание того, что в простом предложении могут быть однородные сказуемые и подлежащие, знаки препинания между которыми ставятся по правилам однородных членов.

2) на уровне сложноподчинённого предложения:

Умение определять главное и придаточное в составе СПП по вопросу;

Умение видеть союзы (союзные слова) в придаточном предложении;

Умение видеть указательные слова в главном

Умение видеть однородные придаточные, при которых знаки препинания ставятся так, как и однородных членах.

3) на уровне сложносочинённого предложения:

Умение видеть части ССП и разделять их запятой. Общего второстепенного члена в этом задании не бывает.

4) на уровне всего предложения в целом:

Умение видеть те места в предложении, в которых встретились два союза: может быть рядом два подчинительных или сочинительный и подчинительный.

Соберём все базовые пунктуационные правила, важные при выполнения задания и пронумеруем их для удобства.

Как видно, правила 5 и 6 очень похожи: выбираем-либо писать ТО (НО...), либо ставить запятую.

Рассмотрим предложения из базы РЕШУЕГЭ и алгоритм работы над предложением.

[Утвер­жда­ют](1) что? (что бра­зиль­ские кар­на­ва­лы вос­хи­ща­ют и за­во­ра­жи­ва­ют)(2) и (3) (когда (4) когда? то сами убе­ди­лись (5) в чём? (на­сколь­ко правы были оче­вид­цы).

1. Выделяем основы.

1- Утвер­жда­ют (односоставное, сказуемое)

2- кар­на­ва­лы вос­хи­ща­ют и за­во­ра­жи­ва­ют

3- мы увидели

4- сами убедились

5- правы очевидцы

2. Выделяем союзы и соотносительные слова. Обращаем внимание, что рядом стоят И и КОГДА и на то, что есть ТО.

3. Помечаем придаточные предложения: все предложения, в которых есть подчинительные союзы, берём в круглые скобки.

(что бра­зиль­ские кар­на­ва­лы вос­хи­ща­ют и за­во­ра­жи­ва­ют)

(когда мы впер­вые уви­де­ли его не­по­вто­ри­мую яркую кра­со­ту)

(на­сколь­ко правы были оче­вид­цы).

4. Устанавливаем, к каким главным относятся придаточные. Для этого ставим вопросы от главных к предполагаемым придаточным.

[Утвер­жда­ют] что? (что бра­зиль­ские кар­на­ва­лы вос­хи­ща­ют и за­во­ра­жи­ва­ют). 1 компонент найден. Запятая 1 ставится по правилу 4 [ = ], (что- = и =).

Остались два придаточные и одно без подчинительного союза. Проверяем, можно ли от него поставить вопросы.

[то сами убе­ди­лись] когда? (когда мы впер­вые уви­де­ли его не­по­вто­ри­мую яркую кра­со­ту)

[сами убе­ди­лись] в чём? (на­сколь­ко правы были оче­вид­цы). Второй компонент найден. Запятые 4 и 5 ставятся по правилу 4.

(когда - =), [то- = ], (насколько - =) Два разных придаточных к одному главному, придаточное времени очень часто стоит ПЕРЕД главным.

1 и 2 компоненты связаны сочинительным союзом И в одно сложносочинённое предложение. Это запятая 2.

Схема: |[ = ], (что- = и =)|, и |(когда - =), [то- = ], (насколько - =)|

Осталось выяснить, нужна ли запятая 3. Между И и КОГДА по правилу 6 запятая не нужна, так как после придаточного находится идёт ТО.

«Наука поведения» в рассказе В.М. Шукшина

«Материнское сердце».

Цели урока:

обучающая: рассмотреть духовный мир героев рассказа В.М. Шукшина «материнское сердце» (работа по восприятию и осмыслению нравственных проблем произведения, дальнейшее обучение навыкам работы с прозаическим текстом)

развивающая: расширять круг читательских интересов учащихся, умение выделить главное в художественном тексте.

воспитывающая: формирование нравственных черт характера – ответственность за свои поступки перед близкими, обществом, осознание себя как личности.

Тип урока – урок закрепления и совершенствования знаний, умений, навыков.

Вид урока - урок – размышление.

Метод – частично – поисковый, аналитическая беседа

Формы – работа с ключевыми понятиями, решение проблемных заданий

Оборудование- портрет писателя, репродукции картин, словарь С.И.Ожегова, музыкальная фонограмма, раздаточный материал.

«Есть прекраснейшее существо, у которого

Мы в долгу – это мать» Н. Островский

Ход урока.

1. Организационный момент.

Слайд №1 Мы продолжаем изучение творчества В.М.Шукшина. Сегодня на уроке для анализа рассказ «Материнское сердце». Тема урока «Наука поведения» в рассказе В.М.Шукшина «Материнское сердце» (запись в тетради темы, эпиграфа)

Слайд №2 «Есть прекраснейшее существо, у которого мы в долгу – это мать» Н.Островский

1. Слово учителя (музыка)

Образ матери… К нему обращались во все времена поэты и писатели, композиторы и художники, потому что это самый близкий нам человек – это мать.

Слайд №3 Полотна Леонардо Да Винчи, Боровиковского, Маргерит Жерар и другие произведения искусства воспели этот образ и продолжают воспевать.

Матери… Матери… Им всегда более дорог свой ребёнок – пусть он не Моцарт, не прославленный учёный, не полководец – победитель, пусть он не очень удачливый, даже убогий.

Их бескорыстие, их верность и преданность своему долгу поистине безграничны. Способность к такой самоотверженности раздвигает стены старого дома, границы одной семьи – женщина, отдающая себя без остатка своим детям, создаёт вокруг климат сердечности, доброты. Таково свойство подлинной человечности. Быть сыном или дочерью тоже высокое предназначение.

«Берегите матерей!» - провозгласил Р. Гамзатов. Можно добавить: берегите так, как они берегут нас! Этот призыв был бы красивым, но нереальным: то, что может мать, может только она. И всё же… Дарить покой и радость – в наших руках.

3. Знакомство с новым.

Короткий рассказ В.М.Шукшина «Материнское сердце» поднимает именно эту проблему – проблему долга, проблему ответственности за своё предназначение на Земле – быть сыном матери.

Обратимся к рассказу . Беседа по вопросам текста. Слайд №4

- Кратко расскажите сюжет рассказа.

Почему рассказ называется «Материнское сердце», ведь речь идёт о поведении молодого человека? (очень много переживаний выпало на долю матери).

Подтвердите текстом переживания матери и её мытарства по освобождению сына.(Мать испугалась, взмолилась, заметалась по селу, пришла в милицию, воскликнула, мать поняла и замолчала, перекрестила сына и т.д.)

«Каждое слово - в сердце отдаёт»

Поразмышляем о значении слова «сердце» Слайд №5

Определение к слову сердце:

1. Центральный орган кровообращения в виде мускульного мешка (у человека с левой стороны грудной клетки, груди). Сердце бьётся. Порок сердца (одна из болезней).
2. Переносное значение. Этот орган как символ переживаний, чувств, настроений человека. Золотое сердце у кого – нибудь (об очень добром человеке).
3. Переносное значение. Важнейшее место чего – нибудь, средоточие. Москва – сердце нашей Родины. (Словарь Ожёгова)

Запись в тетрадях лексического 2 значения слова сердце.

Беседа:

Есть ли ещё в рассказе кто – нибудь из близких родственников, кто помог Витьке в его беде? (Мать одна. И это беда, которая на неё свалилась. Ей трудно. Она прошла все инстанции, нигде не нашла помощи.)

К кому ещё обращается мать за помощью? (К Богу)

Почему мать, обращаясь к Богу, говорит: «Забегу, свечку Николаю Угоднику поставлю, попрошу его»? (Николай Угодник помогает именно таким, как Витька)

Слово учителя: На Руси Николая Угодника называют Николай Заступник, Николай Чудотворец, он помогает осуждённым, а именно оступившимся.

Каким образом оступился Витька? (Напился, подрался, попал в КПЗ, теперь ему грозит суд).

Каково теперь состояние Витьки, после случившегося? (по тексту)

(Витька переживает, ему стыдно, но почему же случилось то, что случилось? (безответственность, легкомыслие).

Каким было воспитание Витьки?

Судя по тому, что в каком возрасте, уже собрался жениться, обзавестись семьёй, можно предположить, каким сыном был Витька? (Не совсем послушным, не всегда внимательным, не всегда обязательным).

Почему Витька, а не Виктор?

1) Это деревенское обращение, уже устоявшееся в обиходе деревенских людей.

2) Видимо, нет уважения со стороны автора к нему. Само обращение подтверждает, что перед ними не всегда серьёзный, не особо пользующийся авторитетом человек в деревне.

Да, необдуманный поступок, итог – бесконечные страдания матери. Каждый человек стремится к душевному равновесию, гармонии (согласованность, стройность). Если поставить на весы всё происходящее, какая несоразмерная картина получается.

Слайд №6 Задание: разместить из данного списка отрицательные и положительные качества, которые составляют поведение человека(искушение, ответственность, любовь к матери, легкомыслие, излишняя доверчивость, алкоголизм, искренность, целеустремлённость)

С одной стороны – легко, запросто совершённый поступок сына, а с другой стороны – такие страдания и мытарства матери. Ведь мать постоянно в действии.

Можно ли назвать поведение Витьки только поступком? (Это серьёзное отступление от норм поведения, предстоит суд)

Как тогда можно назвать Витьку, если он перешёл нормы поведения? Слайд №7

Обратимся к словарю (отступник – неодобрительный человек, который отступил от прежних убеждений) Словарь Ожегова. Запись в тетрадь.

Безмерные страдания матери, теперь уже явные бессонные ночи, дальнейшие хождения по инстанциям (ведь рассказ заканчивается на её решении действовать дальше). Вот итог его отступления.

Какое чувство теперь переживает Витька? (Чувство вины, совести) Обратимся к словарю Слайд №8 (Совесть – чувство нравственной ответственности за своё поведение перед окружающими людьми, обществом) Запись в тетради.

Совесть – высшее мерило человеческой ценности. Она заговорила в Витьке.

- Какова окончательная позиция автора по отношению к Витьке? (Раз в нём заговорила совесть – есть надежда на нравственное возрождение. Автор даёт шанс своему герою понять цену отступничества, обсудить до конца своё поведение, ещё раз задуматься над собой.)

Кого ещё можно назвать отступником? (Риту).

Подумаем, как можно охарактеризовать её поведение? (Безнравственным).

Слово отступник, отступление чаще встречается в библейских мотивах. Если мы обратимся к Библии, к его Завету, то найдём следующую заповедь, она считается 5-ой

заповедью Божия: Слайд №9 «Чти отца твоего и мать твою, да благо ли будет, и долголетен будеши на Земли» (прочесть и записать в тетради)

Какова связь между рассказом и 5 –ой заповедью Божия? (Все беды Витьки от нарушения этой заповеди).

Почему, говоря о нормах поведения, говорят о «Науке»? (В её основе лежат секреты этой науки, которые заложены в Библии).

Какова главная идея рассказа? (Ответственность человека за свои поступки. Запись в тетради)

Какой теперь можно сделать вывод? (Таким образом, Шукшин призывает своих героев и читателей к нравственным ориентирам, которыми должен овладеть человек, умеющий ценить и высоко нести честь семьи. Запись в тетради)

Вы, стоящие на пороге семейной жизни, должны помнить: все проступки детей оставляют на материнском сердце раны, отметины.

Слайд №10 Обратимся к эпиграфу. Почему мы в долгу у матерей? (Она дала нам жизнь, мы должны сохранить ей жизнь, продлить её, а значит, не нарушать её покой, не причинять ей беды, горести, страдания)

Слайд №11 Стихотворение В. Романчина «У матерей священные права»

У матерей священные прав:

Казнить и миловать,

Надеяться и плакать,

И жребий свой.

Приобретя едва

Нести сквозь радости,

Сомнения и слякоть.

У матерей обязанность одна:

Себя забыв,

В заботах распыляться.

И плоть, и душу

Выложив до дна

Душой и плотью

В ком – то повторяться.

И ничего не требовать взамен!

Лишь жертвенно

Надеяться и верить,

Любя такой любовью без измен,

Что мерками земными не измерить.

У матерей и чаянья одни:

Самоотверженно у жизни на исходе

Стоять за жизнь

И в чём – то тут сродни

Они великой Матери – Природе.

И пусть за всё

Воздастся щедро ей!

Собрав в букет

Любовь и откровенье,

Придите, дети,

К матери своей

И станьте перед нею

На колени.

Слово учителя: Помните, ребята, что среди всех сердец на Земле Материнское сердце – особенное. У него особенное предназначение – принадлежать матери. Жертвенность материнского сердца естественна, но естественной должна быть и ваша готовность оградить и защитить это сердце, и тем самым с честью выполнять свой долг – быть настоящим сыном или дочерью.

Слайд №12 Стихотворение С. Киплинг «Владей собой среди толпы смятенной, останься честен, говоря с толпой»

Владей собой среди толпы смятенной

Останься честен, говоря с толпой.

Будь прям и твёрд с врагами и друзьями,

Пусть все в свой час считаются с тобой.

Наполни смыслом каждое мгновенье,

Часов и дней неумолимый бег,

Тогда весь мир ты примешь во владенье,

Тогда, мой сын, ты будешь Человек! С.Киплинг.

Итог:

Так как, по мысли В.Шукшина, нельзя жить?

Какие жизненные принципы он не принимает?

Против каких нравственных пороков он восстаёт?

О чём заставил думать?

Какие вопросы, поднятые писателем, актуальны сегодня?

Слайд №13 Дом. задание: прочитать самостоятельно и подумать над произведением В.М.Шукшина «Живёт такой парень»

Оценки

Комментарий оценок.

Десять заповедей человечности.

1. Не убий и не начинай войны.
2. Не помысли народ врагом других народов.
3. Не укради и не присваивай труда ближнего своего.
4. Ищи в науке только истину и не пользуйся ею во зло.
5. Уважай мысли и чувства братьев своих.
6. Чти родителей и прародителей своих и всё, сотворённое ими, сохраняй и почитай.
7. Чти природу как мать свою и помощницу.
8. Пусть труд и мысли твои будут трудом и мыслями свободного творца, а не раба.
9. Пусть живёт всё живое и мыслится всё мыслимое.
10. Пусть свободным будет всё, ибо всё рождается свободным.

Сердце – 1.Центральный орган кровообращения в виде мускульного мешка (у человека с левой стороны грудной полости, груди). Сердце бьётся. Порок сердца. 2. Перен. Этот орган как символ переживаний, чувств, настроений человека. Золотое сердце у кого – нибудь. 3. перен. Важнейшее место чего – нибудь, средоточие. Москва – сердце нашей Родины.

Отступник – (неодобрит.) Человек, который отступил от прежних убеждений.

Совесть – чувство нравственной ответственности за своё поведение перед окружающими людьми, обществом.

Ничипоров И. Б.

С ранних рассказов начала 60-х гг. образ матери раскрывается в интерьере бытовой лирической зарисовки, пронизанной автобиографическими ассоциациями. В «Далеких зимних вечерах» (1961) это изображение деревенской жизни детей Ваньки и Наташки с матерью в условиях военных лишений, причем, по воспоминаниям Н.М.Зиновьевой (Шукшиной), некоторые из выведенных здесь бытовых подробностей, как, например, «стряпание» домашних пельменей, имеют реальную подоснову . В художественном плане центральной в рассказе становится образно-символическая антитеза тепла и холода, уюта и хаоса, что связано с постижением гармонизирующего воздействия матери и на детские души, и на картину бытия в целом: «Родной, веселый голос ее сразу наполнил всю избу; пустоты и холода в избе как не бывало… началась светлая жизнь» . Образ матери раскрывается в щедрой детализации как предметно-бытового («стрекот швейной машинки»), так и речевого характера. Ее сочувственные, «задумчивые» слова о воюющем на фронте отце детей воссоздают трагедийный исторический фон действия, сводят единичное и эпохальное, вселенское в целостном духовно-нравственном пространстве: «Отцу нашему тоже трудно там… Небось в снегу сидят, сердешные… Хоть бы уж зимой-то не воевали» .

Углубление психологического анализа при создании образов матерей соотнесено у Шукшина с художественным познанием неизбывного драматизма их отношений с сыновьями, что становится магистральным сюжетом рассказов «Племянник главбуха», «Сураз», «Крепкий мужик» и др. В «Племяннике главбуха» (1961) личность матери предстает в воспоминаниях юного героя, покинувшего дом и тоскующего в городе. При том, что Витька с матерью зачастую «не понимали друг друга», поскольку мать воплощала охранительное, домашнее начало, а Витьке «нравилась жизнь вольная» , – его восприятие матери оказывается значительно шире бытовых, повседневных отношений. В подробностях ее поведения, речи он интуитивно распознает высокую культуру родственного обращения с домашним, природным универсумом: «Он вспомнил, как мать разговаривает с предметами… с дождиком… матушкой дороженькой… с печкой…» . Как будет показано в рассказе «В профиль и анфас» (1967), подобное материнское одухотворение близкого и дальнего пространства обладало немалым педагогическим потенциалом, преподносило герою урок сыновства. Она заставляла сына перед отъездом проститься с печью, «всякий раз… напоминала, как надо говорить»: «Матушка печь, как ты меня поила и кормила, так благослови в дорогу дальнюю» .

В «Племяннике главбуха» щемящие воспоминания о матери помогают герою ощутить присутствие материнской ипостаси в природе, в бескрайней степи: «Матушка степь, помоги мне, пожалуйста… Стало легче оттого, что он попросил матушку степь» . Посредством утонченной психологической детализации в произведении передается хрупкость, трепетность материнско-сыновних отношений – в частности, растерянность, неловкость матери при разговоре с подрастающим сыном о возможном втором замужестве. Использованное в финале драматургическое положение «одной на сцене» позволяет изнутри высветить антиномичный душевный мир героини, передать мудрое прозрение ею остро драматичных ритмов бытия: «Плакала и сама не понимала отчего: от радости ли, что сын помаленьку становится мужчиной, от горя ли, что жизнь, кажется, так и пройдет…» .

Драматизм отношений матери с непутевым, не укоренившимся в жизни сыном еще более рельефно прорисовывается в рассказе «В профиль и анфас»: и в подвижной пластике диалогов, и в горьком укоре материнского обобщения («Пошто же, сынок, только про себя думаешь?.. Про матерей-то пошто не думаете?» ), и в несобственно прямой речи сына, напоминающей психологическую ремарку к напряженному «драматургическому» действию: «Они настойчивые, матери. И беспомощные» . Эта антиномия силы, величия матери – и ее уязвимости, беспомощности запечатлена в «жестовой» детализации финального эпизода расставания с сыном: «Бездумно, не то задумчиво глядела в ту сторону, куда поедет сын… голова ее затряслась у него на груди… перекрестила его» . Лейтмотив этого эпизода («А мать все стояла… Смотрела вслед ему») замедляет ритм повествования, представляя сиюминутные коллизии на фоне немеркнущих ценностных ориентиров.

Творческая попытка изобразить личность матери в эволюции, в призме ее переживаний высветить сложный, исполненный болезненных противоречий душевный склад центрального героя осуществлена в рассказе «Сураз» (1969). Внешние поступки еще молодой матери, «немилосердно выпоровшей» сына за школьные проказы, а затем «ночь рвавшей на себе волосы и вывшей над сыном», получают глубокую психологическую мотивировку: «Прижила Спирьку от «проезжего молодца» и болезненно любила и ненавидела в нем того молодца» . Отголоски этой женской, материнской драмы раскроются в сюжетной динамике рассказа в деструктивном мироощущении самого Спирьки Расторгуева. В зрелые же годы мать героя становится воплощением устойчивого, домашнего начала («жалела, стыдилась, что он никак не заведет семью» ). Ее суд над ним – любящий и милостивый – пробуждает тайные струны в душе героя, проступающие как во внешнем поведении, так и в сокровенной сердечной работе: «Нашел впотьмах голову матери, погладил по жидким теплым волосам. Он, бывало, выпимши ласкал мать» . Невольное возвращение Спиридона к внутренней молитве, мыслям о матери, о ее страданиях за него становится лейтмотивом всего рассказа и являет незримую силу противодействия общей трагедийной логике судьбы: «вот кого больно оставлять в этой жизни – мать», «все хотелось отвязаться от мысли о матери», «вспомнилась мать, и он побежал, чтоб убежать от этой мысли – о матери» . Этими внутренними метаниями исподволь обусловлена в рассказе и история сложных отношений героя с манящей его стихией женственности – от болезненного вожделения к замужней учительнице до подлинной героики самоотверженного спасения погибавшей от голода матери двух малолетних детей.

В системе нравственно-философских координат шукшинского рассказа личность матери становится воплощением охранительного начала, судьба же центрального героя подчас раскрывается в призме ее восприятия и оценок, что составляет важнейший ракурс изображения картины мира.

В одном из ключевых эпизодов рассказа «Крепкий мужик» (1969) мать разрушившего сельскую церковь бригадира Шурыгина занимает позицию сурового, вовсе не снисходительного, в отличие от сюжетной ситуации рассказа «Сураз», нравственного суда над впавшим в духовное беспамятство сыном. В ее ярком речевом самовыражении проступают не попираемые никакими извне приходящими обстоятельствами глубины народного религиозного сознания. Просветляющее, укорененное в многовековой традиции видение церкви как родного дома («она сил прибавляла») сочетается в речах матери с апокалипсическими нотами грозного пророчества сыну о Высшем возмездии за совершенный грех: «То ли дома окочурисся в одночасье, то ли где лесиной прижмет невзначай» .

Пророческий потенциал материнского слова обнаруживается и в рассказе «Беспалый» (1972), где контуры назревающей семейной драмы героя обозначаются через сочувственный взгляд матери. В проходном, казалось, эпизоде ее внешне сугубо бытового столкновения с невесткой звучит мудрое материнское слово об устроении супружеских отношений, заключающее в себе невольное предвидение («Не век ты собралась с мужем жить» ). А в рассказе «Ванька Тепляшин» (1972) в остроконфликтной драматургии «больничного» эпизода, «нелепого» происшествия художественно постигается антиномия житейской незащищенности матери – и ее потаенной мудрости. На уровне композиционной организации повествования данная антиномия раскрывается в контрастном наложении двух точек зрения на мир – сына и матери. В живом, любяще-сыновнем восприятии Ваньки Тепляшина, емко отраженном авторской «ремаркой» («так она вольно вскрикнула, радость человеческая» ), набрасываются психологические штрихи к первоначальному портрету матери: «Пробирается через улицу, оглядывается – боится…» . В узловом конфликтном эпизоде с больничным охранником индивидуализированные черты этого портрета обретают расширительный, архетипический смысл, в них просматривается тягостная инерция вековой социальной униженности простой русской женщины: в образе просящей, «взмолившейся» матери, в передаче ее «заученно-жалкого, привычно-жалкого» голоса, в «жестовой» детализации ее поведения: «Мать сидела на скамеечке… и вытирала полушалком слезы» . В финальном же диалоге материнское слово, проникнутое «горькой думой» о сыне, открывает высоту зоркого обобщения о жизненной драме героя, тупиках его максималистского мировосприятия и неустроенности («Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться» ). Комментирующая этот разговор лаконичная ремарка («Мать никогда не переговорить») знаменует пересечение взглядов героя и повествователя, в ситуативном выдает присутствие вечного и дорастает до уровня афористично выраженной житейской мудрости.

Для поздних рассказов Шукшина оказывается весьма характерным насыщение порой эскизных, связанных с матерями эпизодов потенциалом бытийных, социальных обобщений. Так, в рассказе «Боря» (1973) напряженное ожидание прихода матери пребывающим в больничной палате героем высветляет сокровенные пласты его душевной жизни, а наблюдения повествователя за ним откристаллизовываются в философское размышление об иерархии нравственных ценностей, о величии обычной жалости к человеку, квинтэссенцией которой является сострадательная по своей природе материнская любовь: «Мать – самое уважаемое, что ни есть в жизни, самое родное – вся состоит из жалости. Она любит свое дитя, уважает, ревнует, хочет ему добра – много всякого, но неизменно, всю жизнь – жалеет» . Этически направленная авторская мысль обращена к природной тайне самой личности матери, непостижимым образом способствующей гармонизации мира: «Оставь ей все, а отними жалость, и жизнь в три недели превратится во всесветный бардак» . Симптоматичное проявление подобной гармонизации выхвачено из потока повседневности в рассказе «Други игрищ и забав» (1974). Здесь возникает уникальный в шукшинской характерологии образ еще совсем юной матери Алевтины, переживающей под воздействием свершившегося события глубинное, пока не осознанное для нее самой изменение, преображение внутреннего существа. Материнская ипостась как знак душевного превосходства, свыше ниспосланный дар вступает в стремительной событийной динамике рассказа в резкий контраст с поведением суетящихся, выясняющих отношения родственников: «Она, как стала матерью, сразу как-то поумнела, осмелела, часто баловалась со своим Антоном и смеялась» .

С годами в прозе писателя возникают особые рассказы – портреты матерей, где пути художественного воплощения центрального образа оказываются весьма разнообразными и могут быть основаны на использовании фольклорных архетипов, на сказовом самораскрытии героини, на объективном авторском повествовании.

Из многовековой фольклорной традиции прорастает образ страждущей за сына матери в рассказе «В воскресенье мать-старушка…» (1967). Его лейтмотивом становится прочувствованное исполнение слепым народным певцом Ганей песни про «мать-старушку», принесшую в тюрьму «передачку… родному сыну» . Эта популярная в военные годы песня становится значимым коммуникативным событием, ибо в воображении самого «сказителя», слушателей дорисовывались подробности картины, когда «виделось, как мать-старушка подошла к воротам тюрьмы» . Прямое речевое самовыражение матери, заключающее в себе обобщение народного опыта («А то люди говорят…»), таит ее глубинное, постигаемое уже на надсловесном уровне переживание, которое и образует смысловую кульминацию Ганиной песни:

Повернулась мать-старушка,

От ворот тюрьмы пошла…

И никто про то не знает –

На душе что понесла .

Примечательна сопряженность образного ряда данного рассказа с непосредственным общением Шукшина с матерью, которая выслала сыну слова этой помнившейся ему лишь по мотиву песни . Подобным автобиографизмом пронизан и рассказ «Сны матери» (1973; первоначальное название «Сны моей матери»), где в сказовой форме материнского повествования («рассказывала она их не один раз» ), в живой диалогической ткани, с характерными особенностями народного говора рисуются грани ее личности, выявляются потаенные душевные искания.

Эти пять снов в самом деле объединены темой «потустороннего мира» , однако было бы неточным трактовать их исключительно в свете переживания «суеверного страха» перед загадками бытия. За попытками заглянуть в таинственные, подчас пугающие письмена судьбы, растворенные в бытовых реалиях, – как, например, в экспозиционном сне или в пророчестве о гибели мужа – проступают незамутненные источники народной веры, прозрение надматериального измерения Божьего мира. Именно христианским сознанием продиктованы здесь и восприятие явившихся во сне «двух мальчиков в сутаночках», передающих для сестры героини призыв не плакать без меры об умерших дочерях; и стремление выполнить наказ умерших «Авдотьиных девочек» о помощи бедным. Смиренное осознание собственного несовершенства приходит к героине в сновидческой встрече с рано ушедшей из жизни подругой, где в духовном озарении перед земным взором приоткрываются различные уровни загробного бытия.

Актуализация надрационального сновидческого измерения при постижении глубин материнской души происходит и в экспозиционной части рассказа «Письмо» (1970), где старуха Кандаурова остро ощущает духовную недостаточность человеческого существования вне Богообщения («Да где же у меня Бог-то?» ). Как и в «Снах матери», здесь наблюдается прямое сказовое самораскрытие матери в ее письме к дочери, зятю и внукам. Сила материнского догляда, позволяющего интуитивно воссоздать конкретные эпизоды не вполне благополучной семейной жизни дочери, обнаруживает в монологичной, казалось, форме письма «драматургический» потенциал живого действия. Знаменитая «всеохватывающая диалогичность шукшинского рассказа» выразилась здесь в разнонаправленном, эмоционально гибком, мудром материнском слове. Это и исповедальные проекции на собственный детский опыт («Мы тоже када-то росли у отца с матерей, тоже, бывало, не слушались ихного совета, а потом жалели, но было поздно» ), и воспоминания о своем несчастливом замужестве, и вразумляющий юмор в обращении к зятю: «Еслив ты опять приедешь такой задумчивый, огрею шумовкой по голове, у тебя мысли-то перестроютца» . В миросозерцании героини совершается антиномичное переплетение радостно-торжественного видения жизни («Господи, думала старуха, хорошо, хорошо на земле, хорошо» ) – и заключенного в финальном психологическом штрихе самоиронического модуса, противоположного наивной восторженности: «Старая! – сказала она себе. – Гляди-ко, ишо раз жить собралась!.. Видали ее!» .

По портретному принципу строится и рассказ «На кладбище» (1972). Психологически подробно воссозданный разговор рассказчика со старушкой на могиле ее сына являет соприкосновение преходящего и надвременного, которое изначально проистекает от мистического восприятия матерью места погребения сына как сокровенного, заповедного пространства, не терпящего присутствия чужого. Раздумья героини о Высшем предначертании, свершившемся в безвременной потере («не нам это решать дадено, вот беда» ), взыскательные нравственные оценки нынешней жизни служат композиционным обрамлением звучащего из ее уст «рассказа в рассказе», который образует смысловое ядро произведения. Посредством речевой, жестовой пластики здесь передано то, как на место привычной угнетенности «постоянным» горем у старушки в момент рассказывания выдвигается совсем иное, одухотворенное, проясненное восприятие мира («глядя на меня ясными умытыми глазами» ). В ее легендарном повествовании о чудесной встрече солдата с плачущей на кладбище женщиной рисуется священное, свободное от житейских напластований воплощение жертвенного материнства, впервые явленного самой Богородицей: «Я есть земная божья мать и плачу об вашей непутевой жизни» . Это взаимопроникновение чудесного и обыденного (у солдата «на гимнастерке-то образ божьей матери») чутко ощущается и самим рассказчиком, в связи с чем примечательным становится его импульс «снять пиджак и посмотреть – нет ли и там чего» . Данный «вставной» рассказ высветляет в произведении черты житийного жанра, которые сфокусированы на «праведном образе матери, актуализирующем богородичные черты, связанном с функцией защиты и заступничества, наполненном жалостью и милосердием к свои детям» .

Художественное постижение глубин материнского сознания в призме объективного авторского повествования осуществляется в рассказе «Материнское сердце» (1969). Остросюжетная история с Витькой Борзенковым воспроизведена здесь отрывистым пунктиром, лишь как композиционно необходимая увертюра к центральной теме – материнского сердца. С момента введения этой темы в рассказе заметно замедляются повествовательный ритм, течение художественного времени, а авторское слово насквозь «пропитывается» материнским мировидением: «Мать Витькина узнала о несчастье на другой день…» [i] .

Многомерными предстают в рассказе речевые средства раскрытия внутреннего мира матери. Краткая, в немалой степени типичная для своего времени предыстория («родила пятерых детей», муж погиб на фронте) сменяется яркими речевыми самовыражениями матери, так ни разу и не названной по имени, а предстающей в своем изначальном, высшем природном качестве. В ее прямых, насыщенных колоритом народного слова обращениях («батюшки-святы», «андел ты мой господний», «сыночки вы мои милые», «сжальтесь вы над ним», «анделы вы мои, люди добрые») предпринимается отчаянная попытка утвердить приоритет общегуманистических, христианских принципов над иными формами регуляции человеческой жизни: «Да способитесь вы как-нибудь с вашей обидушкой – простите вы его, окаянного» . Художественным «нервом» шукшинского повествования становится то, как в сфере несобственно прямой речи героини, где рациональному знанию предпочтены вера и сердечное понимание («поняла, что этот длинный враждебно настроен к ее сыну», «поняла, что и этот невзлюбил ее сына» ), материнское слово сочувственно подхватывается и вместе с тем объективируется, исподволь корректируется словом повествователя. Исходный для повествователя нравственный посыл («Материнское сердце, оно – мудрое» ) не препятствует ему вновь и вновь подвергать аналитическому осмыслению душевные устремления героини, искусно – при помощи повторов, инверсий – сохранять при этом напряженно-взволнованное звучание ее голоса: «Она вызволит сына, она верила в это, верила. Она всю жизнь свою только и делала, что справлялась с горем… Странно, мать ни разу не подумала о сыне – что он совершил преступление, она знала одно: с сыном случилась большая беда» . Подобное многозначительное пересечение веры матери с раздумьями повествователя происходит и в финальной реплике, сообщая речевой ткани рассказа художественное единство: « «Ничего, добрые люди помогут». Она верила, помогут» .

Композиционно рассказ «смонтирован» из «драматургически» напряженных сцен, где за внешним речевым поведением персонажей скрывается мощный психологический подтекст. Среди них выделяются эпизод в милиции, разговор матери с прокурором и особенно ее встреча с заключенным сыном, обрисованная в своем исконном, повторяющемся в веках значении, которое состояло в том, что «рядом сидел ее ребенок, виноватый, беспомощный» . Поразительна творческая энергия отношения матери к речи, воспринимаемой как орудие протеста против отчаяния – особенно в связи с оптимистичным «перетолковыванием» ею заведомо неутешительных слов прокурора. Теплящийся у матери опыт народной веры, выразившийся в искреннем призыве сына к молитве, несколько подтачивается, однако, проявлениями сиюминутного прагматизма («Со всех сторон будем заходить» ), изображение чего способствует объективности авторского художественного познания характеров и обстоятельств.

Итак, образы матерей, и шире – тема материнства составляют один из существенных проблемно-тематических уровней художественного мира Шукшина. Творя на протяжении более десятка лет галерею этих образов, писатель отталкивался от автобиографических воспоминаний и, сверяясь с ними, двигался к масштабным обобщениям социального опыта, к воплощению нравственных, онтологических интуиций. Образы матерей запечатлены в шукшинских рассказах и в портретно-монографическом плане, и в «драматургии» напряженных, конфликтных отношений с прочими персонажами, социальными обстоятельствами, бытийными закономерностями. Опора на восходящие к древнейшей культуре архетипические представления о материнстве органично соединилась у Шукшина с разработкой оригинальных повествовательных стратегий, изобразительно-выразительных средств создания образов матерей – в единстве исторически определенного и вечного.есь вы как-нибудь с вашей обидушкой - простите общегуманистических, христианских принципов над иными формами регуляции мент рассказывания выдвигается совсем иное, одухотворенное, проясненное восприятие мира (" место привычнойатери"альное название " " которая по просьбе сына выслала ему слова этой помнившейся лишь по мотиву песни. Подобным авни, наваются весьма разнообразными и могут быть основаны на использовании фольклоркает уникальный в шукшинской характерологии образ еще совсем юной матери Алевтины, переживающей под воздейст

Список литературы

1. Шукшин В.М. Собрание сочинений: В 3-х т. Т.2. Рассказы 1960 – 1971 годов / Сост. Л.Федосеева-Шукшина; Коммент. Л.Аннинского, Л.Федосеевой-Шукшиной. М., Мол. гвардия, 1985.

2. Шукшин В.М. Собрание сочинений: В 3-х т. Т.3. Рассказы 1972 – 1974 годов. Повести. Публицистика / Сост. Л.Федосеева-Шукшина; Коммент. Л.Аннинского, Л.Федосеевой-Шукшиной. М., Мол. гвардия, 1985.

3. Шукшин В.М. Надеюсь и верую: Рассказы. Киноповесть «Калина красная». Письма. Воспоминания. М., Воскресенье, 1999.

4. Бобровская И.В. Агиографическая традиция в творчестве В.М.Шукшина. Автореф. дис… канд. филол. наук. Барнаул, 2004.

5. Глушаков П.С. О некоторых «суеверных мотивах» в творчестве Василия Шукшина // Шукшинские чтения. Феномен Шукшина в литературе и искусстве второй половины ХХ века. Сб. матер. музейной науч.-практич. конф. 1 – 4 октября 2003 г. Барнаул, 2004. С.61 – 66.

6. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Василий Шукшин // Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: В 3-х кн. Кн.2: Семидесятые годы (1968 – 1986): Уч. пособие. М., Эдиториал УРСС, 2001. С.57 – 66.