Тибальди певица личная жизнь. Биография. – Это правда, будто вы помешаны на туфлях

Так называли её, и недаром: когда пела она, залы театров всегда бывали переполнены – "Все думают, будто я очень счастливая женщина, и никогда не знала никаких проблем, а на самом деле столько пришлось пережить трудностей, огорчений и тяжёлых мук" – В детстве одни лишь тяжёлые болезни – Драма из-за распада родительской семьи – Экзамен у Тосканини – Двести лир за первую сольную партию – Дебют под бомбами – Непередаваемые страдания от того, что нет детей

– Как-то я призналась своей подруге: "Страдаю от одиночества, часто чувствую себя такой одинокой". Она удивилась: "Ну, этого же быть не может? Ты совсем не одинока, у тебя же такая большая семья: твои поклонники, миллионы и миллионы во всём мире, они всегда рядом с тобой и все так любят тебя".

Это верно, у меня много друзей, но дома чувствую себя одинокой. Особенно после того, как умерла мама. Она обладала даром заполнять собой весь дом. И вот мы остались без неё – я, Тина (моя горничная) и пудель Нью. Друзья придут, поболтают немного и уходят. Мы остаемся втроём, и становится тихо, и дом кажется пустым.

Я отдала всю свою жизнь искусству. Музыка приносила мне огромное удовлетворение, но она требовала и больших жертв. Прежде не думала об этом, теперь же начинаю ощущать, сколь велики они оказались.

Так исповедуется . Она сидит на диване в своём миланском доме и держит на руках неразлучного пуделя. Квартира обставлена старинной мебелью, собранной со всего света. На рояле портреты Тосканини, Чилеа, Митропулоса, все с дарственными посвящениями. Есть тут и фотография Джона Кеннеди с женой Жаклин. На стенах – картины и драгоценные веера. В застеклённой горке – десятки статуэток из яшмы.

Рената Тебальди дебютировала во время войны, и с тех пор её карьера сплошной успех: она считалась одной из самых великих оперных певиц всех времён. В её голосе нет ни малейших шероховатостей, и оценивая её исполнение, критики почти всегда используют только один эпитет: "великолепное".

"Тайм" посвятил ей обложку, назвав великой личностью современной истории точно так же, как Эйзенхауэра, Эйнштейна, Фолкнера, Кеннеди, Никсона, Картера. Один из её спектаклей – "Тоска" в "Метрополитен" – до сих пор удерживает рекорд по сборам.

В Хэртфорде, штат Коннектикут, в память о выступлении певицы в "Силе судьбы" её именем назвали площадь: "Сквер Ренаты Тебальди". В Америке её величают "Мисс Аншлаг".

Артуро Тосканини назвал её голос "ангельским". Только за одно её выступление все крупнейшие театры мира готовы платить астрономические цифры.

Певица носит почётное звание Коммендаторе Итальянской республики, она почётный гражданин множества городов. Каждый день она получает письма со всех концов мира, так как слава её не знает границ и не подвластна времени.

– Конечно, я понимаю, что немногим достаётся такая известность, – говорит певица. – Но, наверное, люди полагают, будто жизнь знаменитой женщины невероятно счастливая. Когда же я думаю об этом, то вижу, что мне пришлось испытать столько страданий, решить столько проблем… Может быть, даже больше горестей, нежели радостей. И они оставили во мне глубокий след.

– Значит, и вам приходилось преодолевать множество трудностей в своей карьере?

– Нет, карьера не составляла для меня проблемы. Она возникла да и развивалась почти непроизвольно. Я читала, что многие певцы прилагают немало усилий, чтобы заявить о своём таланте. Мария Каллас, например.

Я должна благодарить Бога за то, что он дал мне исключительный голос неповторимой чистоты и тембра. Мне стоило лишь открыть рот, чтобы все тотчас начинали кричать о чуде. Мой труд состоял лишь в том, чтобы воспользоваться этим удивительным даром.

– Когда вы решили стать певицей?

– Это не я решила, это сам голос заявил о себе и почти заставил выбрать карьеру. Предполагалось, что я стану пианисткой. После начальной школы я училась в профессиональной школе. Родилась я в Пезаро, но почти всегда жила в Лангирано, в доме дедушки и бабушки, родителей матери.

Когда мне исполнилось тринадцать лет, она сказала: "Теперь тебе пора определить, что ты станешь делать в этой жизни". В Лангирано у бабушки с дедушкой имелся магазин и кроме того, они владели почтовым офисом. Я могла стать почтальоном или продавщицей. У мамы не хватало средств отправить меня учиться в лицей и университет.

В семье нашей, однако, жила прочная музыкальная традиция. Мой отец играл на виолончели, а у бабушки по отцовской линии был красивейший голос. Одна из моих двоюродных сестёр, Эдвидже Тебальди, с успехом начала карьеру оперной певицы, но скончалась молодой. Семья моей матери славилась знаменитым скрипачом и композитором – Пьетро Вентурини, который многие годы сидел за первым пультом в театре "Карло Феличе" в Генуе. У моей мамы и бабушки тоже был изумительные голоса, но они не имели средств на учёбу.

В годы моей молодости существовало множество предрассудков о женщинах, посвящавших себя театру. Я тоже очень любила музыку. Приходский священник в Лангирано приглашал меня петь в церкви. В школе меня заставляли задавать тональность при исполнении фашистских гимнов.

В то время на каком-то городском празднике меня даже заставили выступить в театре в небольшой опере. Многие советовали мне учиться пению, но тогда я была влюблена в фортепиано. Я не посмела попросить маму разрешить мне учиться, но дала ей понять. "Нам придётся многим пожертвовать, – сказала она, – но я счастлива, что ты научишься играть на фортепиано".

В Парме жила двоюродная сестра Ренаты Тебальди Джузеппина Пассани, учительница музыки, и она стала заниматься с будущей певицей. Каждый день девушка поднималась в пять часов утра, садилась в поезд до Пармы, шла на урок к своей кузине и вечером возвращалась домой.

Она отдавалась учёбе с огромным увлечением. Её мать была рада и надеялась, что со временем дочь станет концертирующей пианисткой или будет преподавать музыку, как сестра. Чтобы дочь могла учиться, синьора Тебальди шла на многие жертвы. Она зарабатывала вышиванием, нередко проводя за этой работой ночи напролёт.

– Когда я училась играть на рояле, – рассказывает Рената Тебальди, – то нередко сопровождала игру пением, и моя кузина, слушая меня, изумлялась. "У тебя необыкновенный тембр", – говорила она. А однажды добавила: "Ты никогда не думала, что могла бы стать оперной певицей?" "Мне нравится рояль", – ответила я. На том разговор и окончился, но моя кузина всякий раз, слушая меня, снова и снова заводила разговор о пении.

Наконец, она уговорила меня пойти к её знакомому преподавателю вокала в консерватории и узнать его мнение. Это оказался профессор Брануччи, хорошо помню его. "Голос сырой, необработанный, но удивительный", – сказал он. – Было бы грешно не обработать его. Вам надо попробовать поступить в консерваторию и начать заниматься вокалом".

Все подобные комплименты меня волновали. Я тоже начала подумывать о возможности быть певицей. Мне пришлось рассказать маме о прослушивании и о мнении профессора. Она ответила: "Не позволяй отвлекать себя от занятий. Рояль может стать для тебя со временем надёжным заработком. А театр – дело ненадёжное и весьма сложное".

И я уже готова была больше не возвращаться к этому, но моя кузина и профессор Брануччи настаивали. Пришлось снова поговорить с мамой, и она, добрейшая душа, уступила. "Ну ладно, – согласилась она, – только ты должна пообещать мне, что будешь по-прежнему заниматься роялем". Я пообещала, тем более, что мне так или иначе следовало заниматься роялем как дополнительным предметом.

Поступив в консерваторию, Рената Тебальди начала заниматься вокалом у профессора Этторе Кампогаллиани. Она делала успехи, но ничто не предвещало, что она станет знаменитой певицей. Удивительная перемена с нею произошла после одной случайной встречи.

Однажды она отправилась встречать Новый год к своему дяде в Пезаро, и там сказали: "Знаешь, а ведь у нас тут есть консерватория, имени Россини. Там преподаёт Кармен Мелис, а маэстро Дзандонаи – директор. Это наши друзья. Если нужно, можем помочь тебе".

Кармен Мелис прославилась как одна из величайших исполнительниц опер Пуччини. Знакомство с нею могло оказаться очень полезным.

Тётушка Ренаты договорилась о встрече и на следующий день привела племянницу в гости к Кармен Мелис.

– Это была необыкновенно красивая женщина, – вспоминает Рената Тебальди, – с огромными чёрными, изумительными глазами. Она сказала: "У тебя чудесный голос, необыкновенный тембр. Есть пока ещё много недостатков, но я быстро избавлю тебя от них. Приходи ко мне каждый день. Буду счастлива проводить с тобой всё свободное от консерватории время. Моя сестра станет тебе аккомпанировать, а я многому научу тебя".

Меня очаровали восторженность и открытость этой женщины. Почти все каникулы я провела у неё в доме. Мы беспрестанно пели. Она обучала меня правильному дыханию, показывала, как держать губы, как владеть горлом, чтобы избежать неприятных звучаний и достичь более чистых.

За две недели я буквально преобразилась. Когда вернулась в Парму, то в первый же день занятий профессор спросил меня: "Можно узнать, что ты с собой сделала? Тебя просто не узнать!" Он попросил исполнить одну арию, которую я как раз готовила с Кармен Мелис, и мои подруги прибежали со двора: они не верили, что это пела я, а не какая-то новая студентка с незнакомым голосом.

Я не могла забыть Кармен Мелис. Когда закончился учебный год, сразу же вернулась в Пезаро. Мне снова захотелось повидать преподавательницу. Я не смела просить её ещё позаниматься со мной, но дала понять, что всё время вспоминала дни, проведённые вместе с нею в Рождество.

Моя тётушка тоже поняла, что мне хочется опять позаниматься с Мелис и пошла навстречу. "Почему бы тебе не остаться в Пезаро? – сказала она. – Маэстро Дзандонаи мог бы помочь тебе. Ты же нам как родная дочь. У нас ведь очень большая семья, и тебе будет хорошо здесь с двоюродными братьями и сёстрами".

Однако мама всё ещё весьма сомневалась в моём артистическом будущем. И решила узнать мнение такого авторитетного судьи и выдающегося музыканта как Риккардо Дзандонаи. Кармен Мелис договорилась о встрече с маэстро. И на этот раз мой голос тоже произвёл исключительно сильное впечатление.

Дзандонаи сказал моей матери: "Такой голос, как у вашей дочери, встречается раз в пятьдесят или семьдесят лет. Ставить препятствия для её карьеры было бы ошибкой, я бы даже сказал почти что преступлением". Мама больше не возражала и с тех пор стала моей самой верной и восторженной сторонницей. Я оставила консерваторию в Парме, переехала в Пезаро и продолжила занятия под руководством Кармен Мелис и маэстро Дзандонаи.

– Когда же вы дебютировали?

– Дело в том, что когда я переехала в Пезаро, начались бомбардировки. В 1942 году консерватория закрылась. Нам пришлось покинуть город и найти прибежище в небольшом селе Карточето. Кармен Мелис и маэстро Дзандонаи не теряли меня из виду, всячески подбадривали, хоть и письменно. Я занималась по много часов в день самостоятельно.

Маэстро Дзандонаи организовал концерт в Урбино и включил меня в афишу. Таким образом я получила свой первый гонорар – двести лир. Вторая мировая война между тем была в полном разгаре. Мы не могли больше оставаться в Карточето. Решили вернуться в Лангирано со всем нашим багажом, который состоял из двух небольших чемоданов. Давала о себе знать зима – мороз стоял ужасный, а мы оказались в лёгкой одежде.

Поезда не ходили. Мы решили добраться на попутках и нашли место в одном грузовике, перевозившем сельскохозяйственный инвентарь. Путешествие это оказалось просто ужасным. Чтобы не умереть от холода, мы с мамой тесно прижались друг к другу. Проехали Болонью, спустя несколько часов после бомбардировки; там ещё дымились руины, и раненые лежали под обломками зданий. В Парме наша кузина, преподаватель музыки, сказала, что нет смысла ехать в Лангирано, потому что наш дом реквизировали. Тогда мы направились в Траверсетоло, к маминой сестре и попросили у неё убежища.

Я старалась не потерять контакты с Кармен Мелис, и она тоже, хоть и находилась далеко от нас, и имела, как все тогда, немало проблем, не забывала обо мне. Весной 1944 года она сообщила, что наконец-то устроила мой дебют в оперном театре в Ровиго. Мне предстояло петь там партию Елены в "Мефистофеле" Бойто. Мне очень повезло, потому что дирижировал оперой великий маэстро Джузеппе Дель Кампо.

Я очень обрадовалась предложению Мелис и в мае отправилась в Ровиго. Мама, естественно, поехала со мной. Это оказалось ещё одно ужасное путешествие. Поезд обстреливали с воздуха. И почти всё время нам пришлось лежать под сиденьями и слушать, как люди вокруг вопили от страха, когда самолёты шли в пике и выпускали пулемётную очередь по составу.

Репетиции тоже нередко прерывались воздушными налётами. То и дело звучал сигнал тревоги, и всем приходилось бежать в убежище. Наконец настал день премьеры. Нервы у меня совершенно расшатались. По своей природе я человек робкий и опасливый. Можете себе представить, что со мной делалось в тот вечер, когда мне предстояло впервые выйти на сцену, к тому же после нескольких бессонных от волнения ночей, после всех этих страхов из-за воздушных налётов.

Мой ангел-хранитель, Кармен Мелис, предусмотрела всё. Она согласилась, чтобы я пела партию Елены именно потому, что считала её подходящей для дебюта такой робкой девушки, как я. И в самом деле, Елене не приходится много перемещаться по сцене, она почти всё время совершенно невозмутимо сидит на троне. Так что не стало проблем с мизансценами, и это упрощало дело, но я всё равно боялась.

Когда занавес начал раздвигаться, меня охватило нестерпимое желание убежать. Я уже хотела было подняться с трона, но Кармен Мелис, стоявшая в кулисах, сумела пригвоздить меня жутким взглядом. Вступил оркестр, и это спасло меня.

У меня есть одна особенность, которая оказалась необычайно полезной на протяжении всей моей карьеры: как только начинает звучать музыка, я забываю про всё на свете. Словно переношусь в какой-то иной мир и не ведаю, что происходит вокруг. В такие моменты мы существуем только вдвоём с музыкой.

Вот так состоялся мой дебют. Как только зазвучал оркестр, я уже ни о чём больше не думала. Страх исчез, и я пела так, словно находилась в своей маленькой комнате в Траверсетоло или в гостиной у Кармен Мелис. Успех оказался огромный Дебют прошел с огромным успехом, но газеты ничего не написали о нём, так как происходили другие, куда более серьёзные события, которые сильнее интересовали публику.

Я вернулась в Траверсетоло и оставалась там до конца войны.

Зимой 1945 года я переехала в Милан, конечно, вместе с мамой. Мы устроились в небольшом пансионе на виа Броджи, и я начала думать о карьере.

Я ходила на прослушивания, но мой голос не всегда оценивали по-настоящему. Как и все, я тоже начинала подниматься с самой низкой ступеньки и мечтала о контракте, который помог бы мне решить финансовые проблемы. Я пела в Парме и Брешии, а в Триесте выступила в "Отелло".

Весной 1946 года вернулся в Милан великий Тосканини. Он каждый день прослушивал певцов, готовя торжественный концерт на открытии восстановленного после бомбардировки театра.

Певцы, которым удавалось попасть к нему на прослушивание, все уже имели имя. И у молодой Ренаты Тебальди не оставалось никакой надежды.

Кто-то, однако, обратил на неё внимание Тосканини. И однажды, в мае 1946 года, Рената получила письмо, приглашавшее её придти в субботу на прослушивание к великому маэстро.

– Как прошла ваша встреча с Тосканини? – спрашиваю я.

– Меня предупреждали, что маэстро необыкновенно требователен и ворчлив, – вспоминает певица. – Все ужасно боялись его. Получив такое письмо, мы с мамой потеряли всякий покой. И с волнением ожидали этой субботы.

Накануне ночью мне не удалось сомкнуть глаз. Около пяти утра поднялась с постели, потому что просто не могла больше лежать без сна. Приехать в "Ла Скала", в "красную гостиную", следовало к десяти часам, но я пришла к театру уже в восемь утра. Уходя из дома, сказала маме: "Пойду пешком, так быстрее пройдёт время". Она обняла меня. И я отправилась шагать с виа Броджи до площади "Ла Скала". По дороге я останавливалась, рассматривая витрины, но всё равно пришла слишком рано. Тогда я сделала ещё один круг – по виа Мандзони, виа Монтенаполеоне и возвратилась к "Ла Скала" без десяти минут десять.

Я сказала швейцару, что мне назначена встреча с маэстро Тосканини. "Пройдите на второй этаж, – объяснил он, – когда нужно, вас позовут". Я поднялась в вестибюль. Чтобы выглядеть более уверенно, стала читать газету. Ноги уже не держали меня, и я присела на диванчик.

Ровно в десять дверь открылась, и какой-то строгий человек громко произнёс: "Синьор Ренато Тебальди, проходите". В вестибюле кроме меня никого не оказалось. Я покраснела и сказала: "Наверное, тут какая-то ошибка. Должно быть, приглашают меня. Меня зовут Рената Тебальди". "Какая разница, – ответил тот, – проходите".

Знаменитая "красная гостиная" произвела на меня сильное впечатление. Впоследствии мне часто приходилось бывать тут, на репетициях, и я всегда вспоминала тот день, когда впервые вошла сюда. Стены гостиной затянуты красным шёлком, и массивный стол тоже. Тосканини сидел во главе него, рядом доктор Гирингелли и бухгалтер Ольдани.

Когда я вошла, маэстро посмотрел на меня, опустив голову, чтобы видеть поверх очков. Я поздоровалась. Тосканини спросил: "Как тебя зовут?" Голос его звучал резко. Потом он поинтересовался, где я училась, у каких педагогов и наконец сказал: "Что ты нам споёшь?" "Я приготовила несколько арий, – ответила я. – Я могла бы начать с "La mamma morta" (Мама умерла - итал.) из "Андре Шенье". "Хорошо, послушаем", – согласился маэстро.

Я подошла к роялю. Незнакомый пианист готов был аккомпанировать мне. Я глубоко вздохнула, но вдох не получился. Возникло ощущение, будто грудь сдавлена, и я вообще не могу дышать. "Если издам сейчас хоть какой-то звук, это будет просто чудо", – подумала я. Никогда раньше мне не приходилось испытывать подобный страх, да и впоследствии не переживала такого леденящего ужаса.

Вообще-то я предполагала, что со мной произойдёт нечто подобное, и именно поэтому, зная свой характер, выбрала эту арию из Андре Шенье. Она начинается с длинного речитатива и до основной мелодии, той, что должна показать мои вокальные достоинства, у меня имелось немного времени –– времени, чтобы забыть о присутствии Тосканини и о страхе, чтобы музыка полностью захватила меня и – спасла.

Манёвр удался. Как только зазвучал рояль, я сосредоточилась на музыке. Не помню, как спела первые ноты, но уже через десять секунд обрела абсолютное спокойствие и дышала нормально. Подойдя же к самой арии, я почувствовала себя уже совершенно уверенно.

Когда закончила арию, наступила тишина. И я опять задрожала от страха. "Если он попросит спеть ещё что-нибудь, значит, я понравилась ему", – подумала я. Мнение Тосканини было равнозначно диплому, признаваемому во всём мире. Провал у него означал провал окончательный, очевидно, уже навсегда.

Я ждала, а он молчал. Наконец, спустя какое-то время, которое показалось мне вечностью, он спросил: "А ещё что ты нам споёшь? Ты же сказала, что приготовила несколько арий". Сердце бешено забилось, от волнения моё лицо вспыхнуло. С безрассудностью, которую до сих пор не могу объяснить сама себе, я сказала: "Маэстро, если хотите, могу спеть арию из Отелло". "Отелло"? – переспросил Тосканини, обратив на меня жуткий взгляд. "Да, – подтвердила я. – Я знаю всю оперу, могу спеть третий акт, если хотите". «Весь третий акт с "Canzone del salice" (В традиционном переводе – Песнь ивы.) и "Ave Maria?» – спросил он. "Да", – ответила я. «Хорошо, начни с "Canzone del salice"».

Это чудесная ария, но необычайно трудная, и только ничего не понимающий в вокале человек может показывать её на прослушивании. Я запела. После нескольких тактов Тосканини поднялся. Ему не нравился темп, взятый аккомпаниатором, и он начал сам рукой вести меня. Я покорно следовала за ним. Пела абсолютно спокойно, свободно.

Маэстро смотрел на меня и, похоже, не без волнения. Я спела всю "Canzone del salice", а потом и "Ave Maria", завершив её знаменитым ля бемоль , на пианиссимо, что звучит долго и очень тихо. Я никогда не пела так хорошо. Тосканини вернулся на своё место и спросил, как это получилось, что я училась пению в Парме. Я объяснила: "Я родилась в Пезаро, но в Парме я как приёмная дочь, потому что это родина моей матери". Он улыбнулся в усы и сказал, что я могу идти. Направляясь к двери, я услышала, как он сказал доктору Гирингелли: "Запомните хорошенько имя этой девушки, она доставит нам много радости".

Фраза эта, произнесённая Тосканини, потрясла меня. Я села в трамвай, чтобы поскорее вернуться к маме. Слёзы текли по лицу, и люди с удивлением смотрели на меня. Я бегом поднялась по лестнице нашего пансиона, споткнулась, упала, поранила колено, потекла кровь, но я не чувствовала боли. Поспешила дальше и оказалась в объятиях матери.

Я рассказала ей, что произошло, и что сказал Тосканини. "Получилось, получилось! – повторяла я. – Я уверена". Я плакала от радости, и мама тоже плакала. Получилась почти комическая сцена. Мы оставались в пансионе целый день и все обсуждали случившееся, строя разные планы.

Через два дня раздался долгожданный телефонный звонок. Бухгалтер Орланди сказал: "Я рад сообщить вам важную новость. Вы покорили Тосканини. Никогда ещё маэстро так не восхищался молодой певицей. Он настолько доволен, что пожелал поместить ваше имя в афишу концерта, которым откроется театр "Ла Скала" после восстановления. Вам поручается очень маленькая роль, но это так важно – петь с Тосканини. Приходите в "Ла Скала" в будущий понедельник".

В концерте мне предстояло петь "Молитву" из Моисея Россини и небольшую партию в Te Deum Верди. В Te Deum нужно подхватить ноту, которой завершалось звучание тромбона. Трудно спеть её с той же окраской, но мне легко удалось это сделать.

На репетиции Тосканини сказал: "Я хочу, чтобы этот ангельский голос исходил с неба, поэтому поместите девушку как можно выше". Меня заставили подняться на леса, над хором.

Этот вечер я запомнила на всю жизнь. Театр переполнен. Люди стояли в проходах, в коридорах – повсюду. Когда появился Тосканини, раздались нескончаемые аплодисменты. Многие плакали, глядя на великого маэстро, вернувшегося после войны в "Ла Скала", спустя столько лет. Для меня это был огромный успех. С того момента во всём мире меня стали называть "Ангельский голос", восхитивший Тосканини.

– Рассказывая о своей жизни, вы часто упоминаете о матери, – замечаю я, – и никогда не говорите об отце. Почему? - Певица какое-то время молчит, потом еле слышно говорит:

– Мама была для меня всем на свете. Мы всегда жили вместе, вдвоём страдали или же радовались моим успехам.

Когда вспоминаю о страданиях, пережитых в детстве, то это связано вовсе не с трудностями, учёбой, финансовыми сложностями, даже не с тем, что приходилось вставать в пять утра, чтобы вовремя попасть в консерваторию. На всё это я легко соглашалась, потому что люблю музыку и ради неё с лёгким сердцем могла преодолевать любые препятствия.

Страдания, какие оставили след в моей душе, вовсе не мои собственные, а те, что пережила из-за меня мама. На ее долю выпали поистине огромные и несправедливые испытания, именно поэтому так переживала за неё и я.

Мама была добрейшей женщиной, очень мягкой, преданной, влюблённой в своего мужа. А ему, напротив, весьма нравились разные любовные приключения.

Мне исполнилось всего три месяца, когда отец ушёл к другой женщине, оставив маму в очень трудном положении, и ей пришлось вернуться к своим родителям в Лангирано. Ей тогда исполнилось тридцать пять лет, совсем ещё молодая, и после ухода мужа вся её жизнь превратилась в одно нескончаемое страдание.

Да и я с раннего детства тоже доставляла ей множество забот, потому что всё время болела, росла плохо, не хотела ничего есть. В три года я заболела полиомиэлитом и не могла ходить до шести лет. Каждый день мне делали несколько инъекций, и с трудом удерживали во время этой процедуры.

Мама всерьёз опасалась, что я на всю жизнь останусь калекой. Чтобы оплачивать лекарства и визиты врачей, к тому же покупать мне какие-то игрушки, она трудилась не покладая рук. Сколько бедной женщине пришлось сделать разных вышивок, прежде чем я, наконец, совершенно выздоровела!

Когда мне исполнилось десять лет, отец вернулся. Мама простила его, семья вновь соединилась, но тишь и покой длились недолго.

Вскоре отец опять покинул нас. Я уже училась в консерватории и думала бросить учёбу, чтобы не доставлять маме проблем, но она не позволила. Она пошла на новые жертвы, взяла другую работу и делала её, всегда улыбаясь, довольная, что помогает мне осуществить мою мечту.

Во время войны маме пришлось сделать операцию по поводу мастоидита, и чтобы не потратить деньги, предназначенные на мою учёбу, она обратилась к недорогому врачу, который, оперируя, случайно перерезал ей какой-то нерв, отчего возник парез лица.

В те времена, когда всех выселяли из домов, она тоже многого лишала себя лишь ради того, чтобы я могла спокойно учиться. Она поехала вместе со мной в Ровиго, на мой дебют и рисковала в случае провала умереть вместе со мной.

Это была удивительная женщина: без неё я никогда ничего не достигла бы. Видя каждый день её необычайное благородство, её терпение, понимая, на какие жертвы она идёт без единого слова упрёка, я не могла не восхищаться ею, не любить всей душой. Я буквально обожала её, жила только для неё.

Когда ко мне пришла слава, и жизнь моя изменилась, я стала позволять себе роскошь, о какой прежде не могла даже мечтать. Я путешествовала с огромным багажом, с десятками пар обуви, множеством дорогих платьев и шуб. Мама, наверное, не одобряла всего этого, но никогда ничего не говорила. Она по-прежнему оставалась верной своей обычной трудовой и скромной жизни.

Мама стала моим секретарём, моим ангелом-хранителем. Она собирала чемоданы, устраивала поездки, следила, чтобы никто не беспокоил меня перед началом спектакля, и я могла бы выйти на сцену абсолютно спокойной. Она же стояла за кулисами или оставалась в гримуборной, готовила для меня чай либо кофе, чтобы могла попить между сценами.

Кто-то из моих коллег называл её "карабинером", но она была поистине ангелом. Ей я доверяла всё: свои сердечные увлечения, ошибки, надежды, планы. Когда влюблялась в кого-то, в кого вовсе не стоило бы, она предупреждала: "Будь осторожна, малышка: в конце концов это всё может обернуться бедой для тебя".

Она умерла в Нью-Йорке в 1957 году. Меня пригласили петь в "Метрополитен", и она хотела быть рядом со мной, чтобы я ни в чём не ощущала недостатка, чтобы позаботиться обо мне, как делала всю жизнь. В дороге она плохо чувствовала себя, но не жаловалась.

Её смерть стала для меня ужасным ударом. Я расторгла все контракты и уединилась у себя дома. Мне очень захотелось умереть. Полгода я не хотела ни петь, ни заниматься музыкой. Нескольким моим близким подругам и друзьям покойной матери удалось вырвать меня из этой апатии. Я продолжала повторять себе: "Думай о своей маме, о жертвах, на которые она пошла, чтобы ты могла учиться. Подумай о том, как она гордилась твоей карьерой, твоими успехами. А бросив всё, ты доставляешь ей огорчение. Ради её счастья тебе следует вернуться на сцену и продолжать петь".

Именно эти слова спасли меня. Я знала, что мама смотрит на меня с неба и защищает меня. Эта вера придала мне силы. Я снова начала заниматься самостоятельно, а потом вернулась в театр.

Первый спектакль оказался сплошным мучением. Я привыкла видеть маму за кулисами и в гримуборной с чашкой горячего чая. Теперь её там не было. Постепенно я привыкла ощущать её невидимое присутствие и продолжала петь для неё. И сегодня, вспоминая о маме, я нахожу силы жить дальше и совершенствоваться себя. Я знаю, что когда-нибудь мы встретимся с нею и навсегда останемся вместе.

Потеряв маму, я обратила всю свою любовь на моего отца, – продолжает рассказ Рената Тебальди. – До этого момента у меня с отцом складывались трудные отношения. Я не могла простить ему, что он бросил маму. И поэтому всегда старалась избегать встречи с ним. После войны и после его второго бегства из семьи он обосновался в Реджо Эмилия, где я не раз пела. И я знаю, что он всегда приходил в театр слушать меня, но никогда не искал встречи. Когда мама бывала рядом, мне удавалось забывать отца, даже не чувствовать потребности в отцовской любви. Но когда я осталась одна, во мне снова проснулось огромное желание увидеть его.

– Когда же вы увидели его в первый раз?

– Я уже сказала, что мой отец покинул семью, когда мне исполнилось три месяца. Мама вернулась к своим родителям, и я росла с ними. Никто никогда не говорил со мной о нём до девяти лет, и я никогда не спрашивала, почему я совсем не знала отца.

На Рождество я, как все дети, писала родителям письма, которые обычно кладут им под тарелки. Я писала такие письма дедушке, маме, дяде. И вот тут за несколько дней до Рождества, в девять лет, я узнала правду о положении моей семьи. Один школьный товарищ спросил меня: "Пишешь рождественское письмо?" "Да, – ответила я, – своему дяде. А ты?" "Я пишу папе". "Я не могу написать папе, потому что я никогда не знала его", – сказала я. Мальчик засмеялся и заявил: "Не притворяйся, будто не знаешь. Всем известно, что твой папа живёт с другой женщиной. Не веришь, спроси у своей мамы".

Эти слова невероятно ранили меня. Я была ребёнком. Я расплакалась. Пришла учительница, и я рассказала ей об этом разговоре. Но учительница всё знала, и про то, что мама ждёт удобного случая, чтобы сказать мне правду. Она постаралась успокоить меня и повела домой, чтобы сообщить маме о случившемся.

Дома я с плачем бросилась маме на шею и плакала очень долго. Когда же я успокоилась, она с присущей ей необыкновенной нежностью рассказала мне всё. "Я не спешила говорить тебе об этом, потому что ждала, когда ты повзрослеешь. Мне не хотелось расстраивать тебя раньше времени. Теперь ты знаешь, что у тебя есть папа, и если хочешь, можешь написать и ему".

Вместе с болью во мне родилась и невероятная радость оттого, что узнала о существовании своего отца. Весь день я только о нём и думала, воображала, как встречусь с ним, пыталась представить его. Разумеется, он рисовался мне очень красивым – сильным, высоким мужчиной.

Вечером села за стол, за которым готовила уроки, и написала рождественское письмо своему отцу. Я помню всё, что произошло в тот вечер. Запомнила всё, что написала ему. Это невероятно – обнаружить в девять лет, что у тебя есть отец.

Моё письмо дошло до адресата, и, думаю, отец тоже обрадовался, получив его. Он ответил мне, и я снова написала ему. С этого времени началось сближение моих родителей. Другой незабываемый момент – моя первая встреча с отцом, когда я смогла обнять его, поцеловать, посмотреть ему в лицо, увидеть, что мы похожи.

Через несколько месяцев папа и мама помирились и снова стали жить вместе. Как я уже говорила, счастье это длилось недолго: спустя несколько лет мой отец ушёл, снова доставив мне огромное горе.

Его второе бегство вызвало в моей душе чувство протеста и гнева. Я уже повзрослела, мне хотелось иметь полноценную семью. Я сочла это поступок предательством и больше не могла думать об отце с любовью. Однако после смерти мамы всё внезапно изменилось. Я почувствовала, что мне хочется видеть его рядом, как тогда, в детстве.

– Как же произошло ваше второе примирение?

– Отец начал писать мне, но я не отвечала. Считала, что мама огорчилась бы, если б я вернулась к нему. Я растерялась: с одной стороны возникло желание видеть отца, а с другой стороны мне не хотелось сделать что-то такое, что мама не одобрила бы. Несколько месяцев пыталась я разрешить эту дилемму. Помог один мой дорогой друг. Он объяснил, что у мамы уже не может возникнуть никаких упрёков, ни к кому на этом свете. Тогда я успокоилась и ответила на письма отца, но не поехала к нему тотчас же. Ожидала подходящего случая.

Зимой 1959-1960 года в Милане я пела в "Ла Скала". Однажды моя кузина Тильде позвонила и сказала, что папу отвезли на скорой в больницу в Реджо Эмилия. Я так беспокоилась, что не могла уснуть всю ночь. Меня мучили угрызения совести. Хотелось тут же ночью поспешить в Реджо Эмилия, чтобы как можно быстрее увидеть его, но стояла ужасная погода – ветер и снег, дороги занесены. Утром я позвонила двум подругам и вместе с ними поехала на машине в Реджо Эмилия.

Из-за погоды это путешествие оказалось ужасным. Когда приехала в больницу, то обнаружила, что там меня уже ожидают фотографы, и даже подумала, что вся эта ситуация подстроена, так как в то время меня надоедливо преследовали репортёры. В первую минуту хотела вернуться в машину и возвратиться в Милан, но мысль о больном отце перевесила и позволила выдержать "вспышки" фотографов.

Его состояние оказалось нетяжёлым. У него случилось кровотечение, которое врачи с трудом остановили, но вскоре ему стало лучше. Встреча получилась необыкновенно волнующей. По правде говоря, мне никогда так и не удалось вовсе не любить этого человека, хотя он и доставил столько страданий моей маме и бросил меня как раз тогда, когда я так нуждалась в его поддержке. Я смотрела на отца, лежащего на кровати, видела следы страданий и старости на его лице и мысленно повторяла: "Прошлое не имеет никакого значения, надо всё забыть: это мой отец, и я люблю его".

С тех пор я больше не теряла его из виду. И навещала его всякий раз, когда возвращалась в Италию. Однажды он сказал мне, что хотел бы жить в Парме. Я нашла ему квартиру, и свои последние годы он провёл там. Отец умер через десять лет после смерти мамы, в 1967 году. Я находилась тогда в Нью-Йорке. Его кончина оставила в моей душе безмерную пустоту.

– Газеты нередко писали о его личной жизни, – говорю я Ренате Тебальди, – он много раз обручался с разными женщинами и девушками, и иногда казалось, что вот-вот состоится свадьба, но он так больше и не женился.

– Я - женщина, и у меня была своя бурная личная жизнь, – продолжает певица. - С юных лет я невероятно легко влюблялась. Своего первого жениха я встретила в Трастевере, когда нас выселили из дома во время войны. Это был студент-медик, славный молодой человек, и я очень любила его. Он всерьёз хотел жениться на мне. Однако он возражал против моей артистической карьеры и потому в один прекрасный день мне пришлось сделать выбор: или брак с ним, или артистическая карьера.

Я находилась в самом начале творческого пути и уже испытала радость первого успеха. Я не могла бросить театр, чтобы стать домохозяйкой: моё призвание - музыка, и я рассталась с женихом.

Потом я влюблялась ещё очень часто. Довольно длительное время у меня сложились близкие отношения с одним дирижёром. Причём весьма бурные отношения. Я по-настоящему любила его, и он тоже, но маэстро был женат. Какое-то время нам удавалось скрывать наши чувства. Потом фотографы узнали всё, и наступил конец света. Тосканини назвал меня "голосом ангела", публика создавала из меня легенду, но я не ангел и не собиралась стать им. Я оставалась женщиной со всеми присущими женщине желаниями и недостатками.

Мне пришлось выдержать трудную борьбу, которая испортила мне нервы и развеяла чувства, какие связывали меня с этим человеком. Наши встречи делались чересчур бурными. Мы решили расстаться, но вскоре он, раскаявшись, захотел вернуть меня с помощью рекламы. Он заявил журналистам, что намерен жениться на мне и уже готовит нужные бумаги. Я находилась тогда в Америке и, прочитав его заявление, ужасно рассердилась. Я всё опровергла, и наша связь разорвалась окончательно.

В любви я щедра. Люблю заботиться о любимом человеке, делать ему подарки и, к сожалению, это всегда оборачивалось для меня каким-нибудь огорчением. Однако я ни разу ни о чём не пожалела.

– Но почему вы никогда не соглашались выйти замуж?

– Из-за моей работы. Я всем пожертвовала ради музыки, искусства, даже браком. Я не сумела найти компромисс между профессией певицы и нормальной семейной жизнью. Может быть, и можно что-то придумать. Я знаю некоторых певиц, которые счастливо вышли замуж и даже имеют детей. Но я не смогла бы жить, как они, оставляя дома мужа и доверяя детей дедушкам и бабушкам либо няням.

В ранней юности, когда влюблялась, то буквально теряла голову. Помню несколько случаев, когда я уже собиралась окончательно бросить карьеру ради замужества. Но потом я научилась владеть своими чувствами, и тогда мне стало ясно, что свадьба и артистическая карьера несовместимы.

Я люблю повелевать любимым мужчиной и очень ревнива. Я никогда не решилась бы оставить мужа одного дома. Если бы я вышла замуж, то моему супругу пришлось бы следовать за мной повсюду. А значит, оставить свою карьеру, жить в моей тени и стать "господином Тебальди". Это стало бы унизительно и для него, и для меня. Других возможных решений тут нет.

Кое-кто утверждал, будто я закомплексована из-за того, что пережила в детстве, так как росла в неполной семье. Отчасти это верно. Я очень переживала из-за распрей моих родителей и, наверное, в моём подсознании с тех пор навсегда осталась ненависть к замужеству. Я боролась сама с собой, лишь бы не уступить и не согласиться на брак, опасаясь повторить ошибку моих родителей.

Кое-кто даже говорил, будто я не вышла замуж, потому что отличаюсь жадностью, и будто именно страх, что придётся делить свои деньги с каким-то мужчиной, удерживал меня от брачных уз. Это скверный наговор, конечно же, это не так.

Я никогда не испытывала жадности к деньгам. Более того, я ужасная транжира, всегда и всем готова делать подарки. Одно из моих развлечений – придумывать, что бы подарить друзьям и даже незнакомым людям. Радость, которую вижу в их глазах, делает меня счастливой, и это нередко побуждает меня совершать настоящие безумства.

– Вы не жалеете, что у вас не было детей?

– Жалею, конечно, жалею. Самая большая ошибка в моей жизни именно в том, что у меня нет детей. Иногда так страдаю от этого, что испытываю едва ли не физическую боль, словно отсутствие детей – это настоящая рана. Обожаю малышей, но, к сожалению, лишена радости иметь даже племянников. Я не была бы хорошей матерью для моих детей. Я стала бы баловать их, во всём потакать, ни в чём не отказывать. Покупала бы подарки, игрушки, но любила бы их невероятно сильно, это точно.

– Вы только что назвали себя транжирой. Что вы имели в виду?

– Что у меня дырявые руки. Когда иду по улицам какого-нибудь города, меня постоянно привлекают витрины, и я непременно заглядываю в магазин, а выхожу оттуда с целым ворохом дорогих и совершенно ненужных покупок. Однако делать их мне очень приятно, я получаю от этого большое удовольствие и даже начинаю лучше чувствовать себя. Бывает, утром просыпаюсь в отвратительном настроении, и тогда, чтобы придти в норму, отправляюсь по магазинам. Покупка шляпы столь же благотворна для меня, как чашка кофе.

Но иногда печаль и плохое настроение настолько сильны, что просто беда. Однажды купила сразу пять норковых шуб. В другой раз принесла домой целых двадцать шляп. Помню случай, когда купила драгоценность, стоившую несколько миллионов.

– Это правда, будто вы помешаны на туфлях?

– Думаю, не больше, чем любая женщина, а поскольку у меня есть возможность покупать всё, что нравится, у меня их действительно немало.

– Сколько?

– Не знаю. Наверное, пар сто, может, больше. К каждому платью имеются свои туфли и своя сумочка. Думаю, что здесь в Милане, у меня, должно быть, не меньше сотни платьев. И ещё столько же в Нью-Йорке. Наверное, слишком много, но это единственное, что доставляет мне удовольствие. Ещё очень люблю старинную мебель и покупаю её в разных странах. Такой обстановкой украшен мой дом. Получаю огромное удовольствие, глядя на эту мебель и понимая, что всё это – результат моих трудов.

– Одно время вы были полной, а потом похудели. Вы провели специальный курс?

– Нет, я ничего для этого не делала. Просто подвергла себя испытанию за столом. Очень люблю поесть. Обожаю макароны и сладости. Особенно мне нравятся "lasagne" (широкая лапша) и "tortellini di magro" (разновидность пельменей). Но вскоре заметила, что слишком полнею, жирок даже мешает двигаться по сцене.

Мне не хотелось однако прибегать к каким-либо средствам для похудения. Я опасалась, что слишком резкая потеря веса скажется на голосе. Некоторые певицы теряли голос после таких процедур. Я исключила из своего рациона макароны, сладости, сахар. И меню свелось к жареному мясу, овощам и фруктам.

– Вы курите?

– Я курила только три года. Начала после смерти мамы. Я переживала тогда очень трудный период, не спала ночами, находилась в сильнейшем нервном напряжении. Бывая у друзей, которые курили, я последовала их примеру. И стала заядлой курильщицей: по две пачки в день.

Как-то пришла к своему врачу, только что выкурив сигарету, и он почувствовал запах. "Вы курите?" – спросил он с невероятным изумлением. "Всего несколько сигарет в день", – ответила я. "Да вы с ума сошли! – воскликнул он. – Хотите петь и курите?" Он был из тех докторов, что лечат по старинке, очень хороший врач, но ужасный ворчун. "Если хотите оставаться моей пациенткой, – предупредил он, – вы должны немедленно прекратить курить. Могу позволить только одну сигарету в день". И объяснил, какой вред наносит певица своему голосу этой злосчастной привычкой. Я испугалась, выслушав такие катастрофические пророчества, и немедленно бросила курить.

Мне оказалось ужасно трудно сделать это. И я не могу понять, как некоторые известные певцы, оставаясь заядлыми курильщиками, сохраняют свой прекрасный голос. Ферруччо Тальявини, например, всегда держал сигарету во рту Он вынимал её лишь за несколько мгновений до выхода на сцену и тотчас зажигал другую, едва возвращался за кулисы. Чезаре Сьепи тоже чадил, как фабричная труба, и тенор Малипьеро всегда держал во рту толстую сигару.

– Вам бы хотелось преподавать пение?

– Я не гожусь для этого, у меня не хватит терпения. Поэтому никогда не преподавала и не буду этого делать.

– Если б вы могли начать жизнь сначала, то стали бы оперной певицей?

– Несомненно. Однако я немного изменила бы способ действия. Я всегда была непритязательна в повседневной жизни, постоянно стремилась работать, старалась уважать других и не претендовала на многое. Вот тут, мне думается, я ошибалась. Будь я немного понапористее, умей иногда показать когти, то меньше страдала бы и достигла бòльшего.

– Когти вы однако показывали, во всяком случае вашей непосредственной сопернице – Марии Каллас . Между вами всегда шла непримиримая война.

– История моего соперничества с Марией Каллас придумана журналистами и нашими поклонниками. Мы с Марией отнюдь не питали вражды друг к другу. К сожалению, мы тоже стали жертвами всего, что читали о себе, и нередко оказывались вовлечёнными в неприятные ситуации, но против своей воли.

– Как возникло это соперничество?

– Думаю, всё началось с того, что Мария неправильно поняла меня. Я находилась в Бразилии, выступала в Сан Пауло, а Мария пела в Рио-де-Жанейро. Не знаю почему, но руководители театра, которые ангажировали Марию, передали несколько её спектаклей мне. Я в то время делала карьеру и обрадовалась, что получила больше выступлений, чем рассчитывала. Но Мария обиделась. Она подумала, что это я сама так подстроила, чтобы занять её место. И поклялась отомстить. С тех пор наши отношения всегда оставались напряжёнными, более того, просто очень плохими.

Дело осложнилось тем, что любители оперы разделились на две партии – "каллассистов" и "тебальдийцев". И люто ненавидели друг друга. В барах, на площадях, возле театров постоянно велись нескончаемые споры. Каждый день у меня раздавались анонимные звонки. От поклонников Марии. Они оскорбляли меня самым непристойным образом. Потом пошли письма, телеграммы, угрозы.

Мария тоже страдала от моих поклонников. Наша жизнь стала невозможной. Накал страстей выражался в совершенно неприемлемых формах. Должно быть, измученные таким непрестанным напряжением, мы с Марией оказались вовлечёнными в эти споры и позволили себе далеко не лестные заявления в адрес друг друга.

Прочитала в какой-то газете, что Мария сравнила свой голос с шампанским, а мой с кока-колой. Я обиделась и в долгу не осталась. Каллас набросилась на меня с другими оскорблениями, и я снова ответила ей. Наверное, наше соперничество возникло из-за какого-то недоразумения, но обстоятельства заставили нас на какое-то время превратиться в непримиримых соперниц.

– Именно ради того, чтобы не сталкиваться с Марией Каллас, вы в какой-то момент покинули Италию и не пожелали больше петь в "Ла Скала"?

– Мария тут не причём. В "Ла Скала" я к тому времени пела уже давно и многое отдала этому театру. Но потом появилась она. Места там хватило бы обеим, если б оказались справедливыми дирижёры. Но они позволили наводить свои порядки той, что пришла в театр позже.

Мария славилась очень сильным характером. Она начала командовать, и все повиновались ей. В "Ла Скала" она делала всё, что хотела. Распоряжалась режиссёрами, дирижёрами, певцами. Меня такое не устраивало, и я уехала в Америку.

– Это верно, что однажды Эльза Максвелл предложила вам с Каллас помириться необычным образом: спеть в одном большом концерте и отдать сбор на благотворительные цели?

– Верно, как верно и то, что я отказалась, сказав, что подобный вид милосердия не понравился бы даже самому Господу Богу.

– В 1968 году вы, однако, помирились с Каллас. Вы встретились в Нью-Йорке и обнялись. Как прошла такая встреча?

– Я находилась в Нью-Йорке и пела в "Адриенне Лекуврер" на открытии "Метрополитен". Этого события все очень ждали. Я готовилась к нему особенно тщательно. Весь мир знал, что на моём спектакле будет присутствовать Мария Каллас. Газеты разнесли столь неожиданную новость по всему свету. И только я не знала об этом. Руководители "Метрополитен" опасались, что подобное известие обеспокоит меня, огорчит, разволнует, поэтому приказали ничего не сообщать мне. Не показывали газет, держали от меня подальше фотографов и журналистов, и мои близкие тоже ничего не говорили мне о таком событии.

Я преспокойно провела спектакль, и он имел огромный успех. В театре находилось много знаменитостей. По окончании оперы звучало множество восторженных аплодисментов, публика продолжала вызывать меня, не помню уж сколько раз мы выходили на вызовы.

И вдруг ко мне подходит Рудольф Бинг, художественный руководитель "Метрополитен", и говорит: "Многие зрители хотели бы лично приветствовать тебя, но мне хочется, чтобы ты познакомилась с одним человеком. Это моя подруга и в каком-то смысле твоя тоже". "В такой прекрасный вечер, – сказала я, – я не могу никому ни в чём отказать". "Ты серьёзно говоришь?" – спросил Бинг, радостно улыбаясь. "Ну, конечно, почему я должна отказать человеку, который хочет познакомиться со мной? Кто это?" "Это Мария Каллас", – ответил Бинг.

Очевидно, я не расслышала имя, которое он назвал, и продолжала отвечать на приветствия гостей, собравшихся вокруг. "Ты поняла, что он сказал? – спросила Тина, моя горничная. – Это Мария Каллас хочет поговорить с тобой". Я на минуту растерялась, а потом ответила: "В такой чудесный праздничный день, как этот, почему я должна отказать коллеге?" И добавила, обращаясь к Бингу: "Если Каллас будет настолько любезна, что подождёт, пока закончатся вызовы на сцену, буду рада видеть её у себя в гримуборной".

Бинг, обрадовавшись, поспешил к Каллас, которая где-то ждала моего ответа. Вскоре я вернулась в свою гримуборную, и Мария пришла приветствовать меня. Мы обнялись, а фотографы не переставали щёлкать своими вспышками.

Мне никогда не удавалось понять, в чём же скрывалась причина столь жестокого соперничества между нами. Мы совершенно разные певицы, мы почти никогда не встречались, и голоса, и репертуар у нас тоже совершенно различные. Она умела исполнять оперы, за какие я никогда бы и не взялась, – "Медею", например, а "Пуритан" она могла выучить за три дня. Мы вполне могли бы довольствоваться собственными возможностями и не ссориться. Однако воевали, словно два петуха в одном курятнике.

В конечном итоге подобное соперничество оказалось на пользу нам обеим. Не платя ни одной лиры за рекламу, мы оказались в самом центре всеобщего внимания. Наши спектакли, наши пластинки широко разрекламировали газеты. Если бы мы не ссорились, возможно, и не стали бы такими знаменитыми.

Каждый раз, когда кто-либо из нас давал интервью, в каком бы уголке мира это ни происходило, нам непременно задавали вопрос о сопернице. Если выходила статья о Каллас, я не сомневалась, что в ней говорилось и обо мне. Если статья посвящалась моей работе, непременно шла речь и о Марии.

Перевод с итальянского Ирины Константиновой

Отрывок из книги Ренцо Аллегри «Звезды мировой оперной сцены рассказывают » любезно предоставлен нам её переводчицей

В детстве будущая певица училась игре на фортепиано у частного педагога, затем поступила на фортепианный факультет Пезарской консерватории. Продолжала музыкальное образование уже на вокальном отделении Пармской консерватории у Д. Кампогальяни. Закончив его в 1943 году, она еще некоторое время занималась со знаменитой певицей Кармен Мелис.

Дебют Тебальди на сцене оперного театра города Ровиго состоялся в 1944 году; в опере "Мефистофель" Бойто двадцатидвухлетняя певица спела партию Елены. Но подлинное признание начинающей вокалистке принесло участие в концерте Артуро Тосканини, когда в мае 1946 года он впервые после войны дирижировал оркестром миланского театра "Ла Скала". Певица исполнила отрывки из оперы "Моисей" Россини и "Реквиема" Верди. Крупный успех у публики и поддержка прославленного маэстро позволили молодой артистке сразу же войти в состав труппы театра.

Начиная с сезона 1946/47 года Тебальди выступает на подмостках миланской оперы. Исполнение партий Аиды, Виолетты, Дездемоны ("Аида", "Травиата", "Отелло" Верди), Тоски, Мими ("Тоска", "Богема" Пуччини), Мадлен ("Андре Шенье" Джордано) принесло ей огромную популярность. Эти роли признаны высшими достижениями певицы. Критики называли ее голос "чудом", особенно поражаясь тому, как сочетаются в нем драматическая сила и лирическая выразительность.

С 1950 года Рената Тебальди начала гастролировать за рубежом. Лучшие оперные театры Западной Европы и Америки наперебой приглашали ее, но все же большую часть времени артистка проводила в Италии. Кроме Милана, она пела в оперных театрах Рима, Неаполя, Флоренции и других крупнейших итальянских городов.

Как раз в этот период ею особенно заинтересовались американские антрепренеры. Начиная с 1955 года, когда Тебальди дебютировала в нью-йоркском театре "Метрополитен опера", певицу чаще всего слушают американские любители музыки.

Расцвет артистической деятельности Ренаты Тебальди приходится на вторую половину пятидесятых - начало шестидесятых годов. Она поет на сценах Венской государственной оперы, лондонского театра "Ковент-Гарден", парижской "Гранд опера", западно-берлинского театра "Дойче опер", часто выступает с сольными концертами.

В середине 60-х годов размах ее артистической деятельности несколько ослабевает, хотя и в эти годы она много записывается на пластинки. Однако в оперном театре уже выступает реже, основное внимание уделяя концертному исполнительству. В качестве камерной певицы Рената Тебальди посетила Россию осенью 1975 года. Ее концерты в Москве, Ленинграде и Киеве прошли с триумфальным успехом. В следующем году знаменитая певица прекратила артистическую деятельность.

Искусство Ренаты Тебальди служит высоким образцом преемственности лучших традиций итальянской вокальной культуры. Как певица она имела в Италии не много равных себе и, по единодушному мнению, обладает одним из замечательных голосов нашего столетия.

Лучшие дня

Вокальные средства, которыми располагает Тебальди, позволяли ей проявить себя в самом разнообразном репертуаре; она могла стать превосходной "моцартовской" или даже, может быть, "вагнеровской" певицей, прославиться как исполнительница произведений эпохи Беллини-Доницетти, требующих настоящего "бельканто".

Но Рената Тебальди выбрала другой путь: в историю вокального искусства она вошла как "вердиевская" певица.

Вердиевская вокальная школа, ставившая своей задачей создание полнокровного вокально-сценического характера на оперной сцене, придавала важное значение выразительности вокальной декламации, строго индивидуальному подходу к каждому музыкальному образу. Искусство Тебальди восходит к более поздним образцам вердиевской вокальной школы, обогащенной в конце 90-х годов прошлого столетия завоеваниями веризма. Непосредственной предшественницей Тебальди поэтому следует считать знаменитую итальянскую певицу Клаудию Муцио (1892-1936).

Почти весь свой оперный репертуар Тебальди записала на грампластинки. Среди грамзаписей Тебальди есть и сцена письма Татьяны из "Евгения Онегина" - в этой опере певица выступала в "Ла Скала" в 50-х годах.

Тонкое вокальное мастерство певицы, большое исполнительское обаяние, какая-то особая грациозность и непосредственность, с которыми Тебальди держалась на концертной эстраде, глубокое проникновение в эмоциональную сущность художественного образа - все это привлекало к камерным вечерам певицы не меньший интерес любителей музыки, чем к оперным спектаклям с ее участием. В историю вокальной культуры XX века Рената Тебальди вписала яркую, блистательную страницу.

Для каждого, кто слышал Тебальди, в ее триумфах не было загадки. Они объяснялись, прежде всего, выдающимися, прямо-таки уникальными вокальными данными. Ее редкому по красоте и силе лирико-драматическому сопрано были подвластны любые виртуозные трудности, но в равной степени и любые оттенки выразительности. Итальянская критика называла ее голос чудом, особо подчеркивая, что драматические сопрано редко достигают гибкости и чистоты сопрано лирического.

Рената Тебальди родилась 1 февраля 1922 года в Пезарро. Ее отец был виолончелистом и играл в маленьких оперных театрах страны, а мать - певицей-любительницей. С восьми лет Рената начала заниматься на фортепиано у частного педагога и обещала стать неплохой пианисткой. В семнадцать лет она поступила учиться в Пезарскую консерваторию по классу фортепиано. Однако вскоре специалисты обратили внимание на ее выдающиеся вокальные данные, и Рената стала заниматься у Кампогалльяни в Пармской консерватории уже как вокалистка. Далее она берет уроки у знаменитой артистки Кармен Мелис, а также изучает оперные партии с Дж. Паисом.

23 мая 1944 года в Ровиго дебютирует в роли Елены в «Мефистофеле» Бойто. Но только по окончании войны Рената смогла продолжить выступления в опере. В сезоне 194546 года молодая певица поет в пармском театре «Реджио», а в 1946 году выступает в Триесте в «Отелло» Верди. То было начало блистательного пути артистки «Песня об иве» и молитва Дездемоны «Ave Maria» произвели на местную публику большое впечатление. Успех в этом небольшом итальянском городке дал ей шанс выступить в «Ла Скала». Рената попала в список вокалистов, представленных Тосканини в период его подготовки к новому сезону. В концерте Тосканини, состоявшемся на сцене «Ла Скала» в знаменательный день 11 мая 1946 года, Тебальди оказалась единственной солисткой, незнакомой прежде миланской аудитории.

Признание Артуро Тосканини и громадный успех в Милане открыли перед Ренатой Тебальди широкие возможности в короткий срок «La divina Renata», как называют артистку в Италии, стала общей любимицей европейских и американских слушателей. Сомнений не было - итальянская оперная сцена обогатилась выдающимся талантом. Молодая певица была сразу принята в труппу и уже в следующем сезоне пела Елизавету в «Лоэнгрине», Мими в «Богеме», Еву в «Тангейзере», а затем и другие ведущие партии. Вся последующая деятельность артистки была тесно связана с лучшим театром Италии, на сцене которого она выступала из года в год.

С театром «Ла Скала» связаны крупнейшие достижения певицы - Маргарита в «Фаусте» Гуно, Эльза в «Лоэнгрине» Вагнера, центральные сопрановые партии в «Травиате», «Силе судьбы», «Аиде» Верди, «Тоске» и «Богеме» Пуччини.

Но наряду с этим Тебальди с успехом пела уже в 40-х годах во всех лучших театрах Италии, а в 50-х - за рубежом в Англии, США, Австрии, Франции, Аргентине и других странах. На протяжении длительного периода она совмещала обязанности солистки «Ла Скала» с регулярными выступлениями в «Метрополитен-опера». Артистка сотрудничала со всеми крупнейшими дирижерами своего времени, много концертировала, записывалась на пластинки.

Но даже в середине 50 х годов далеко не все восторгались Тебальди. Вот что можно прочитать в книге итальянского тенора Джакомо Лаури-Вольпи «Вокальные параллели»:

«Будучи певицей особого плана, Рената Тебальди, применяя спортивную терминологию, проходит дистанцию в одиночестве, а тот, кто бежит один, всегда приходит к финишу первым. Она не имеет ни подражательниц, ни соперниц... Некому не то что встать на ее пути, но даже составить ей хоть какое-то подобие конкуренции. Все это вовсе не означает попытки принизить достоинства ее вокала. Наоборот, можно утверждать, что даже одна лишь «Песня об иве» и следующая за нею молитва Дездемоны свидетельствуют, каких высот музыкальной экспрессии способна достичь эта одаренная артистка. Однако это не помешало ей в миланской постановке «Травиаты» испытать унижение провала, и как раз в ту минуту, когда она вообразила, что бесповоротно завладела сердцами публики. Горечь этого разочарования глубоко травмировала душу молодой артистки.

К счастью, прошло совсем немного времени и, выступая в той же опере в неаполитанском театре «Сан-Карло», она познала слабость триумфа.

Пение Тебальди навевает покой и ласкает ухо, оно полно мягких оттенков и светотеней. Личность ее растворена в ее вокале, подобно тому как сахар растворяется в воде, делая ее сладкой и не оставляя видимых следов».

Но прошло пять лет, и Лаури-Вольпи вынужден был признаться, что его прошлые наблюдения нуждаются в существенных поправках. «Сегодня, - пишет он, - то есть в 1960 году, в голосе Тебальди есть всё: он нежен, тепел, плотен и ровен во всем диапазоне». Действительно, со второй половины 50-х годов слава Тебальди нарастает от сезона к сезону. Успешные гастроли в крупнейших европейских театрах, покорение Американского континента, громкие триумфы в «Метрополитен-опера»... Из партий, исполненных певицей, число которых приближается к пятидесяти, необходимо отметить партии Адриенны Лекуврер в одноименной опере Чилеа, Эльвиры в «Дон Жуане» Моцарта, Матильды в «Вильгельме Телле» Россини, Леоноры в «Силе судьбы» Верди, мадам Баттерфляй в опере Пуччини, Татьяны в «Евгении Онегине» Чайковского. Непререкаем авторитет Ренаты Тебальди в театральном мире. Единственная ее достойная соперница - Мария Каллас. Их соперничество подогревало воображение оперных болельщиков. Обе они внесли грандиозный вклад в сокровищницу вокального искусства нашего столетия.

«Неотразимая сила искусства Тебальди, - подчеркивает известный знаток вокального искусства В.В. Тимохин, - в исключительном по красоте и силе голосе, необыкновенно мягком и нежном в лирических моментах, а в драматических эпизодах захватывающем огненной страстностью, и, кроме того, в замечательной технике исполнения и высокой музыкальности... У Тебальди - один из самых прекрасных голосов нашего века. Это поистине чудесный инструмент, даже грамзапись живо передает его обаяние. Голос Тебальди восхищает и эластичным «сверкающим», «искрящимся» звуком, удивительно чистым, одинаково красивым как в фортиссимо, так и в волшебных пианиссимо в верхнем регистре, и протяженностью диапазона, и ярким тембром. В эпизодах, исполненных сильного эмоционального напряжения, голос артистки звучит так же легко, свободно, непринужденно, как и в спокойной, плавной кантилене. Регистры его равно превосходного качества, а богатство динамических оттенков в пении, великолепная дикция, мастерское использование певицей всего арсенала тембровых красок еще в большей мере содействуют огромному впечатлению, производимому ею на аудиторию.

Тебальди чуждо желание «блеснуть звуком», непременно продемонстрировать специфически «итальянскую» страстность пения вне зависимости от характера музыки (чем нередко грешат даже некоторые видные итальянские артисты). Она во всем стремится следовать хорошему вкусу и художественному такту. Хотя и в ее исполнении встречаются порой недостаточно прочувствованные «общие» места, в целом пение Тебальди всегда глубоко волнует слушателей.

Трудно забыть интенсивные звуковые нарастания в монологе и сцене прощания с сыном («Мадам Баттерфляй»), необычайный эмоциональный подъем в финале «Травиаты», характерные «замирания» и трогательную задушевность заключительного дуэта в «Аиде» и мягкий, грустный колорит «угасания» в прощании Мими. Индивидуальный подход артистки к произведению, отпечаток ее художественных устремлений чувствуется в каждой спетой ею партии».

Певица всегда успевала вести активную концертную деятельность, исполняя и романсы, и народные песни, и многие арии из опер; наконец, участвовать в записи оперных произведений, в которых ей не доводилось выходить на сцену; любители грампластинки признали в ней великолепную мадам Баттерфляй, так и не увидев ее в этой роли.

Благодаря строгому режиму она в течение долгих лет умела сохранять отличную форму. Когда незадолго до своего пятидесятилетия артистка стала страдать от излишней полноты, она за несколько месяцев сумела сбросить более двадцати лишних килограммов веса и снова предстала перед публикой, как никогда элегантной и изящной.

Слушатели нашей страны встретились с Тебальди лишь осенью 1975 года, уже на излете ее карьеры. Но певица оправдала большие ожидания, выступая в Москве, Ленинграде, Киеве. Она с покоряющей силой исполнила арии из опер и вокальные миниатюры. «Мастерство певицы не подвластно времени. Ее искусство все так же пленяет своей грацией и тонкостью нюансировки, отточенностью техники, ровностью звуковедения. Шесть тысяч любителей пения, заполнивших в этот вечер громадный зал Дворца съездов, горячо приветствовали замечательную певицу, долго не отпускали ее со сцены», - писала газета «Советская культура».

Один из самых сильных женских оперных голосов ХХ века, умерла в ночь на субботу, в 3.30, в своем доме в Сан-Марино. "Синьорина Тебальди" - как ей нравилось, чтобы ее называли - родилась в Пезаро в феврале 1922 года. В возрасте трех лет ее поразил полиомиелит, но после нескольких лет лечения ей удалось выздороветь. После учения она окончательно поправилась. Она училась на сопрано сначала в Пармской консерватории, а затем - в Пезаро. В 1944 году она дебютирует в Ровиго в роли Елены из "Мефистофеля" Бойто, а в 1946 участвует в концерте, посвященном открытию "Ла Скала", под управлением Артуро Тосканини. Именно он-то и назвал ее "ангельским голосом" - определение, которое следовало за ней на протяжении всей ее карьеры. В 1948 году она выступает в Римской Опере и на веронской Арене и с этого года вплоть до 1955-го она постоянно выступает и в "Ла Скала" с широчайшим репертуаром. С 1951-го года она каждый год поет в нью-йоркском Метрополитен-Опера, членом которого она была с 1954 по 1972 годы. В этот же период выступает она и в Париже, Буэнос-Айресе, Рио, Барселоне, Чикаго, Сан-Франциско, Вене и Лос-Анжелесе. Это годы творческого соперничества с другой дивой сцены - Марией Каллас. Тебальди пела с 74-мя дирижерами (среди которых Де Сабата, Джулини, Тосканини, Сольти и Караян). Она простилась со сценой в 1976 году, после благотворительного вечера в "Ла Скала", средства от которого направлялись пострадавшим от землетрясения во Фриули.
Государственный похороны состоятся завтра в Сан-марино, в той же церкви dei Frati Minori di Valdragone, где сейчас выставлен для прощания ее прах. Послезавтра состоится церемония в "Ла Скала"; погребение же намечена в Лангирано (Парма), где покоится и мать знаменитой сопрано, в фамильном склепе.

"Будь со мной рядом. Прошу тебя, Тина, будь рядом". И она осталась там, рядом с огромной постелью, с розой, которая была еще бледнее обычного, с "синьориной Ренатой, с моей Ниной".
Как это было всю жизнь. Вместе до конца, "сильно сжимая ее руку. Пока она не отошла. Спокойная, счастливая, с достоинством, несмотря на болезнь: она всегда была такой". Ровно в 3.30 ночи. 73-летняя Эрнестина Вигано, уроженка Монцы, бывшая для всех "синьорой Тиной", даже в последние минуты жизни заботилась о Ренате Тебальди, "ставшей со временем моей единственной семьей". Точно так же, как произошло это и с Джузеппиной - мамой сопрано, в ноябре 1957 года в Нью-Йорке, когда она умирала, шепча ноты из "Манон Леско" - последней работы дочери. "С того дня я стала следовать и жить с синьориной Ренатой". Никогда не покидая ее.

Тина - это маленькая скала: короткие серебристые волосы, забранные сзади, грустная улыбка и лицо, отмеченное морщинами. И болью. Болью, которая, как кажется, ударами воспоминаний разрушает эту скалу, которая на третьем этаже дома № 3 по улице Убертино ди Карра в местечке Кастелло Борго Маджоре в Сан-Марино вспоминает многочисленные моменты, прожитые за сорок семь лет совместной жизни. "Она хотела провести здесь последние месяцы, чтобы со своего балкона любоваться морем и этим кусочком Романьи, который синьорина Рената так любила", - говорит она очень тихо, показывая на нескончаемое освещенное побережье.
Тина была очень привязана к Тебальди: "Это была почти что миссия", - признается она с улыбкой, полной любви. Она защищала ее, помогала ей во всем, она была для нее сестрой. Движимая сначала восхищением, а затем - почти симбиотическим процессом. "Когда мне было 12 лет, я написала в своем дневнике, что пошла бы жить к важной персоне". И она говорит о судьбе. Или же о Провидении: "Когда в 1949 году, в 18 лет, я услышала, как она поет в "Отелло" в "Ла Скала", я сразу же поняла, что персона из моей фантазии - именно она". Зимой того же года состоялась первая встреча: "Я подарила ей портрет на выходе из Театра. Я была хорошей миниатюристкой". Затем последовали письма "во время многочисленных поездок синьорины Ренаты и ее мамы", вплоть до 1957 года, когда эта связь стала нерасторжимой.

"Бедная Матушка; я называла ее так, или Нина, когда мы были дома вдвоем. А она меня звала Тинин". Однако, в знак уважения Тина всегда обращалась к ней на "Вы": "Да, бедная Матушка, у всех сердце разрывалось, когда она изображала на сцене смерть в "Адриане" или "Травиате". Теперь же она по-настоящему умерла". Разбив сердце Тины: "Да, но не только мое. Нью (маленький восьмилетний пудель, четвертый у Тебальди - прим. автора), как раз когда Синьорина угасала, уселся перед дверью спальни. Казалось, что он это чувствовал. Но ее уход разбил сердце всем: знали бы вы, сколько звонков коллег, друзей, знакомых я получила..."
Слезы Тины переплетаются с нескончаемыми воспоминаниями об их совместной жизни. Самый прекрасный момент: "Когда она попросила меня жить с ней. Знаете, что я ответила? - "Наконец-то Вы меня попросили. Я целую жизнь жду этого". Самый сильный миг: "Первая ласка. Я чувствую ее даже теперь". Самая большая неожиданность: "Когда она решила оставить сцену. Решение, принятое в один день". Триумфы: "Это были настоящие триумфы. Однажды в Каргени Холле в Нью-Йорке ей аплодировали 45 минут. У меня до сих пор хранится запись". Столько воспоминаний, но "никаких сожалений. Ни по поводу пения, ни по поводу любви. "Только с Пуччини могло бы что-нибудь случиться...", - говорила она мне. В начале карьеры она рассталась с женихом, чтобы целиком посвятить себя пению. А я рассталась со своим, чтобы посвятить себя ей. Дети? Лишь однажды я слышала, как она сказала, что ей бы хотелось иметь ребенка. Думаю, что это была шутка".
Неразлучные, настолько, что "даже муж с женой не смогли бы быть ближе. Она ожидала смерть со спокойствием и элегантностью. С верой. Как это было всегда. Сжимая мою руку". И прося свою "Тинин" быть с ней рядом. "Навсегда".

Итальянская певица (сопрано). Артуро Тосканини не только самый прославленный, но и самый суровый из всех маэстро. Дирижерские палочки, сломанные в порыве неистовой ярости, карманные часы, разбитые об пол, напоминали молнии Юпитера, извергаемые в адрес музыкантов-грешников, а если бы разгневанный взгляд его черных глаз мог уложить наповал, то армия поющих знаменитостей от Зальцбурга до Нью-Йорка многих бы недосчиталась. Выдающихся певцов, испытавших на себе силу его гнева, в нашем веке гораздо больше, чем тех, кто заслужил от Тосканини похвалу. Еще никому из великих не удалось остаться неуязвимым для насмешки неподкупного дирижера. Но когда в 1946 году набирали лучшую труппу для концерта, средства от которого пошли на восстановление разрушенной войной Миланской оперы, и перед маэстро предстала на прослушивании юная Рената Тебальди, маэстро был глубоко потрясен. «Браво! - сказал он. - «У нее ангельский голос». Тогда она еще не была самой «Тебальди». Но вскоре, ступенька за ступенькой, поднялась на вершину славы, на ту самую вершину, где сегодня награждают неофициальным титулом Primadonna assoluta на галапремьерах, которыми открывается театральный сезон в «Ла Скала» и «Метрополитен».

Ангельский голос остался при ней, но «настоящей примадонной» певица не стала. Этот нимб присвоила себе ее соперница Мария Каллас, привлекшая внимание скандальной помпезностью, которой не знали со времен Патти. Тебальди никогда не давала поводов для разговоров кроме как на сцене или концертной эстраде, но этого оказалось недостаточно, чтобы хозяева мелькающего голубого экрана с хорошим чутьем на предвещающие прибыль предприятия удостоили ее главной роли. Такую популярность в народе не создали бы все ее оперные триумфы и самые высокие награды. Широкой известностью певица в гораздо большей степени обязана своей смертельной врагине. Слава Тебальди и слава Каллас являлись порождением друг друга.

Примадонна как тип всегда оставалась парной фигурой. Гранд-дама Фаустина Бордони и распутная Куццони представляли зрелое барокко, почтенная графиня Зонтаг-Росси и раскованная, презирающая все условности Шрёдер-Девриент - начало XIX века. Вот и в наши дни, которые, подобно бидермейеру, устали от «великих времен», люди стремятся преодолеть свою усталость различными искусственными возбудителями, пытаются разрешить оперные противоречия с помощью соперничающей пары, такой заманчивой и обворожительной: Каллас и Тебальди, «тигрица» и «голубка», окруженная скандалами примадонна и обладательница ангельского голоса, на личную жизнь которой свет пролился лишь тогда, когда она попала в яркий луч карьеры Каллас.

Их пути достаточно часто пересекались, что зависело не только от одновременного творческого взлета, но и от поклонников, собиравшихся вокруг двух равных соперниц. По сути каждая могла бы спокойно прокладывать собственную дорогу, хотя их «поприща» перекрещивались и перекрывали друг друга (обе пели Аиду, Сантуццу, Баттерфляй, Мими, Тоску): ведь там, где речь шла о высочайших достижениях, их нельзя было считать настоящими конкурентками.

Тебальди не придет в голову превзойти свою соперницу в роли высокодраматической Медеи или затмить блистательные колоратуры ее Лючии, так же как Каллас никогда не отважится на сравнение в роли кроткой Дездемоны. Но прежде чем границы были очерчены (что из-за универсального таланта и честолюбия Каллас представлялось довольно трудным делом), любители оперы, особенно миланцы, стали свидетелями войны примадонн, которая много лет с переменным успехом велась на сцене и за кулисами.

Тактические бои знаменовались истерическими скандалами и затишьем, оружием служили злые высказывания и сладкий яд изобличения, лазутчики с обеих сторон делали все возможное, чтобы разжечь вражду. Тебальди жаловалась на навязчивые телефонные звонки и анонимные угрозы. Каллас со своей стороны почернела от злости, когда с галерки «Ла Скала» вместо букета цветов перед ее ногами упал пучок редиски, - конечно, во всем обвинялась Тебальди. Однажды Каллас заняла место в центральной ложе, желая узнать соперницу поближе, но та отправила свою мать к директору театра Гирингелли с ультиматумом, что не издаст ни звука, пока ее будет преследовать злобный взгляд врагини. Каллас действительно ничего не оставалось, как пересесть в более закрытую ложу. «Рената - женщина без стержня», - высказала она свое мнение корреспонденту нью-йоркского «Таймс», в своем читательском письме Тебальди сделала ответный выстрел: «У меня есть то, чего она лишена, - сердце».

Некоторое время «тигрица» оставалась победителем на поле сражения в оперных джунглях, однако Рената Тебальди получила удовлетворение от возвращения в «Ла Скала», где на открытие сезона в Рождество 1959 года ее Тоску чествовали с демонстративным восторгом. Она испытывала не только радость возвращения «блудной дочери» и признания своих выдающихся успехов, но вместе с возрастающей популярностью чувствовала, как растет ее обида в отношении неверной Каллас, которая снова рассорилась с «Ла Скала».

В роли Тоски и Виолетты штутгартская Государственная опера увидела Тебальди в начале лета 1955 года во время ее первого выступления в Германии. Обе партии сама Тебальди относит к числу самых любимых, с ними певица праздновала триумфы и в «Метрополитен». При этом нельзя сказать, чтобы эти роли были написаны специально для певицы ее типа. Ведь для достижения наибольшего правдоподобия в изображении Дамы с камелиями, страдающей чахоткой, Тебальди не хватало комедиантской утонченности, которая бы придала ее цветущему женственному и пышущему здоровьем облику изысканный привкус гниловатого полусвета.

Как-то в одном интервью Тебальди попросили назвать крупнейшую певицу современности. Она ответила: «Разумеется, это я!», и несколько мгновений наслаждалась удивлением бестактного журналиста, который не ожидал от нее такого укола в адрес Каллас, а потом с улыбкой добавила: «Видите ли, во мне роста метр семьдесят четыре, можете ли вы назвать еще хоть одну сопрано выше меня?» По таким меркам Тебальди обгоняла большинство своих партнеров, некоторых даже на целую голову. В Вероне ее величественная фигура потерпела единственное в карьере певицы фиаско. Веронские патриоты жаждали всегда слышать рядом с ней местного тенора, но дирекция в упор не видела этого певца. Когда же публика увидела на сцене другого, который случайно оказался выше ростом, то разочарованные поклонники тенорочка приписали пренебрежение своим любимцем именно Ренате Тебальди и забросали ее гнилыми яблоками и персиками, а уже на улице веронские фанатики презрительно шикали ей вслед: «Вот она, эта каланча!» Следует заметить, «каланча» производила отнюдь не валькирическое впечатление. Тебальди - статная женщина, которую после лечения от ожирения деликатно можно назвать чуть полноватой. Лицо, лучезарные голубые глаза и темные волосы с прямым пробором придают всему ее облику благородные черты, которые с поразительной точностью отражают душевную физиономию страдающих от любви героинь из опер Пуччини и Верди, - тех, что составляют ее истинную вотчину.

Виолетта Ренаты Тебальди поражает богатой полнотой своего сопрано - немецкие театры уже привыкли к колоратурному писку. Теплая красота тембра естественно насыщает партию, которая сочетает в себе возможности многих типов голосов: колоратурное пение в первом акте, с которым Тебальди справляется с удивительной легкостью, драматический пафос во втором и тончайший лиризм в последнем. Незабываемо, как в большом дуэте с Жермоном-старшим она передает душевные переживания Виолетты, которая решила пожертвовать своим счастьем: пианиссимо певицы, похожее на легкое дуновение, доносится до самого дальнего уголка огромного оперного зала.

Флория Тоска в исполнении Тебальди появляется в броском лиловом дамском фраке и декольтированном бальном платье - примадонна до мозга костей и без тени экзальтации. В блестящей арии «Vissi d’arte, vissi d’amore» (Я жила искусством, я жила любовью – итал.) певица отказывается от всяких актерских уловок. Она живет и выпевает «молитву» (которая по сути есть исповедь отчаявшейся души), руководствуясь одним духом музыки. Поразительное, от начала до конца совершенное мастерство заключается в том, как Тебальди накаляет и пронизывает чувством свое безупречное бельканто. Когда потом она запускает сигнальную ракету верхнего «си», то затмевает все не столько физической силой величавого звука, сколько выходящей на поверхность душевной энергией.

Тебальди в образе Тоски не застревает навечно в памяти, певица не «делает» ничего особенного, поэтому-то ее игра не похожа на «притворство». Она гармонично приводит в унисон артистизм и выразительность голоса, которые являются врожденными качествами ее народа, а для него прекрасное пение и движения тела слиты воедино. В остальном ее художественный профиль приобрел с годами более четкие очертания. «Мне нравятся драматические роли, - сказала она в одном интервью, - я люблю входить в роль и играть. С тех пор как я справилась с техническими сложностями, я стала более раскованной и свободной и могу уделять больше внимания театральной стороне».

Ей всегда нужны были роли, обладавшие человеческим, задушевным фоном. Просто отточенное до совершенства пение не привлекает ее. Репертуар Тебальди, вбирающий около 37 опер, вращается вокруг Верди и Пуччини: Виолетта, Аида, Дездемона, Мими, Тоска, Баттерфляй, Минни («Девушка с Запада»), Лю. Раньше она с удовольствием пела Графиню из «Фигаро» и Эльвиру Моцарта, Еву, Елизавету и Эльзу из опер Вагнера. Исполинское сопрано Тебальди вполне справлялось с ними. Ее даже называли «итальянской Флагстад». Но с тех пор как певица стала мировым светочем, ей все чаще вверяют хрестоматийные итальянские партии, которые, правда, теперь стали самыми популярными и самыми доходными.

Современную музыку Тебальди совершенно не принимает всерьез, находя ее невокальной и даже разрушительной для голоса. Поэтому она следует эпигонской традиции примадонн. Времена, когда выдающиеся дивы служили герольдами у великих композиторов своей эпохи, кажется, ушли безвозвратно. Модная певица первого ряда превратилась в хранительницу вчерашних и позавчерашних идеалов, стала столпом оперного музея, стражем красивой иллюзии. Она смело пустилась в авантюрную гонку за новыми высшими достижениями и больше не совершает экспедиций в неисследованные области искусства.

Рената Тебальди не придает никакого значения языкам кроме своего родного. Поет только по-итальянски, считая французский слишком носовым, а немецкий - чересчур задненёбным. В стремлении к совершенству певица чувствует грозящие препоны со стороны чужих языков.

Творческое существование современной дивы полностью находится под знаком культа совершенства. Распространение по всему миру долгоиграющих пластинок предоставляет каждому возможность сравнивать, чего не было в прошлые времена, и все выше и выше задирает планку исполнительского мастерства. Позади у Тебальди долгий творческий путь, но от нее можно ждать еще немало сюрпризов. Одна из ее ролей уже сегодня вполне заслуживает называться классической - я имею в виду воплощение вердиевской Дездемоны. С ней Тебальди победно дебютировала в «Метрополитен-Опера», даже в записи слышится исключительность исполнения. Эта роль для ангельского голоса. Нежная мелодия любви под звездным небом восхищает и волнует, крик Дездемоны, предчувствующей смерть, при прощании с Эмилией приводит в смятение даже самых прожженных оперных гурманов. В песне об иве еще чувствуется земной страх, дрожь меланхолии, а в Ave Maria уже звучит только чистая, просветленная отрешенность, музыка из другого мира - обо всем этом может поведать только великое, благословенное искусство.

Ангельский голос отвечает и тому впечатлению, которое производит Рената Тебальди как человек. Обладая совсем неподходящим для примадонны характером, за кулисами певица становится бесцветным буржуазным персонажем и дает мало пищи для пересудов. Тебальди предпочитает жить в уединении, целиком посвящая себя искусству. Похоже, ее единственной страстью остается охота за антиквариатом, которым она украсила свой дом в Милане. В течение долгих лет Рената ездила по миру со своей матерью - неразлучной спутницей, советницей, экономкой и подругой. Смерть госпожи Тебальди в 1958 году потрясла дочь до глубины души. Она знала, что обязана матери мужеством и поддержкой в трудное время, когда юная Рената имела больше шансов стать галантерейщицей или телефонисткой, а вовсе не певицей и уж тем более никак не примадонной.

Она родилась 2 ноября 1922 года в Пезаро, в том же городе, что и Джоаккино Россини, но это никак не отразилось на судьбе Ренаты. Отец служил тапером в кинотеатре; вскоре он переехал с семьей в Лангирано под Пармой, и во времена безработицы мать подрабатывала вязанием. Детский спинальный паралич на целых три года приковал маленькую Ренату к постели (даже теперь ей нельзя переутомляться). Она училась играть на рояле, но когда в тринадцать лет закончила школу, о карьере певицы даже речи не было. Мать побудила ее брать уроки пения в Консерватории, когда Ренате исполнилось уже семнадцать. В Милане известный педагог Кармен Мелис распознала в молодой девушке талант, и после долгих лет учебы Тебальди отважилась дебютировать в Ровиго в партии Елены из «Мефистофеля» Бойто. Примечательно, что в том же театре делал свои первые шаги Джильи. Италия обратила внимание на Ренату Тебальди только после Второй мировой войны, когда в Триесте ее Дездемона имела грандиозный успех. Потом Тосканини пригласил ее на вышеупомянутый концерт. С этого момента, немного опередив Каллас, она в одну ночь оказалась на вершине славы. Вскоре во всех крупнейших оперных театрах Италии Тебальди стала желанной гостьей - в Риме, Неаполе, Венеции. В «Ла Скала» ее считали бесспорной путеводной звездой молодого поколения. Франция, Испания, Южная Америка старались заполучить ее, в 1950 году певица впервые посетила Соединенные Штаты (Сан-Франциско), но только в 1955 году покорила золотую подкову «Метрополитен-Опера» в Нью-Йорке.

С тех пор ее оттуда не отпускали. Каждый год она давала от двадцати до тридцати представлений. Только Каллас могла оспаривать у нее титул абсолютной примадонны. Часто Тебальди оставляла в тени своих соперниц. Так, музыкальный критик сообщает о «буре аплодисментов», которые в 1957 году вызвала ее Мими: «Овации превзошли ожидаемые демонстрации поклонников Тебальди или противников Каллас. Овации раздавались сверху и снизу, отовсюду. Они превосходили прием, который был оказан в «Метрополитен-Опера» Марии Каллас в прошедшем сезоне». Через год другой критик выразил мнение тысяч, когда начал свой рассказ о нью-йоркской премьере «Мадам Баттерфляй» словами: «Рената Тебальди, величайшее сопрано в мире…»

Ее соотечественники придерживались того же мнения, когда присудили певице две высшие награды, которые выдаются на родине пения, - вновь учрежденного «Orfeo d’oro» в 1956 году, чьим первым обладателем был Джильи, а два года спустя - «Viotto d’oro», самую престижную награду для певицы.

Материал подготовлен на основе книги К. Хонолки “Великие примадонны” (перевод – Р. Солодовник, А. Кацура).