Андрей Владиславович Юре́вич (род. 13 августа 1957 года) - российский учёный, доктор психологических наук (1993), член-корреспондент РАН (2006) , заместитель директора .
Биографические сведения
С 2004 заместитель директора по научной работе Института психологии РАН.
Член редколлегий журналов «Вопросы психологии », «Науковедение», «Общественные науки», «Психологический журнал».
Эксперт РГНФ, РФФИ, Фонда «Новая Евразия».
Член Совета кураторов Центра «Информация-наука-образование».
Ответственный редактор книг «Российская наука: современное состояние и стратегии возрождения» (2003), «Науковедение и актуальные проблемы развития современной российской науки» (2005) и других сборников.
Монографии
- Юревич А. В., Аллахвердян А. Г., Мошкова Г. Ю., Ярошевский М. Г. Психология науки. - М.: Флинта, 1998. - 312 с.
- Юревич А. В. Умные, но бедные: ученые в современной России. - М.: МОНФ, 1998. - 201 с.
- Юревич А. В., Цапенко И. П. Нужны ли России ученые? М.: УРСС , 2001. - 200 с.
- Юревич А. В. Социальная психология науки. СПб.: РХГУ , 2001. - 350 с.
- Юревич А. В. Психологи тоже шутят. - М.: Per Se, 2003. - 256 с.
- Юревич А. В. Психологи тоже шутят. 2-е изд., доп. - М.: ПЕР СЭ, 2005. - 296 с.
- Юревич А. В. Психология и методология. - М.: , 2005. - 312 с.
- Юревич А. В., Марцинковская Т. Д. История психологии. - М.: Гардарики, 2008. - 416 с.
- Юревич А. В., Цапенко И. П. Наука в современном российском общества. - М.: , 2010. - 334 с.
- Юревич А. В. Методология и социология психологии. - М.: , 2010. - 272 с.
- Юревич А. В. Социальная психология научной деятельности. - М.: , 2013. - 447 с.
Статьи
- Юревич А. В. Системный кризис психологии // Вопросы психологии . - 1999. - № 2. - С. 3-11.
- Юревич А. В. Психологические особенности российской науки // Вопросы философии . - 1999. - № 4. - С. 11-23.
- Юревич А. В. Психология и методология // Психологический журнал . - 2000. - № 5. - С. 35-47.
- Юревич А. В. Методологический либерализм в психологии // Вопросы психологии . - 2001. - № 5. - С. 3-18.
- Юревич А. В. Структура психологических теорий // Психологический журнал . - 2003. - № 1. - С. 5-13.
Напишите отзыв о статье "Юревич, Андрей Владиславович"
Примечания
Ссылки
- на официальном сайте РАН
Отрывок, характеризующий Юревич, Андрей Владиславович
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.
Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
Российский психолог, доктор психологических наук (1993), член-корреспондент РАН (2006), заместитель директора Института психологии РАН (с 2004).
Специалист в области макропсихологии, социальной психологии, методологии психологии и науковедения. Руководитель и организатор исследовательских проектов по макропсихологическому анализу социальных проблем и явлений, изучению нравственно-психологического состояния современного российского общества, исследованию социально-психологических факторов научной деятельности.
Родился 13 августа 1957 г. В 1979 г. окончил факультет
психологии Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.
В 1984 г. на факультете психологии МГУ защитил кандидатскую диссертацию на тему
«Причинное объяснение в процессе социального восприятия», в 1993 г. там же -
докторскую диссертацию на тему «Социально-психологический анализ научного и
обыденного объяснения».
С 1990 по 2004 гг. возглавлял Сектор социальной психологии науки Института
истории естествознания и техники РАН, с 2000 по 2004 гг. - Центр науковедения
этого Института.
С 2004 г. занимает должность заместителя директора по научной работе Института
психологии РАН.
С 1993 г. по 1996 гг. – преподаватель Московского отделения Стэнфордского
университета (США).
Лауреат конкурсов (РФФИ, Фонда Сороса и др.) на лучшие научные работы. Лауреат
премии РАН им. С.Л. Рубинштейна.
Член редколлегий «Психологического журнала», журналов «Вопросы психологии»,
«Общественные науки» (на английском языке), а также ряда зарубежных журналов.
Член Бюро Российского гуманитарного научного фонда, ГНФ, эксперт Российского
научного фонда.
Член Диссертационных Советов Института психологии РАН и факультета психологии
Московского государственного университета.
Член Президиум Российского психологического общества.
Председатель Государственной экзаменационной комиссии факультета психологии МГУ, Высшей школы психологии и факультета психологии Тверского государственного университета.
Автор 360 научных статей и 14 монографий по актуальным
проблемам психологии и науковедения.
Основные публикации:
Психология науки. М.: Флинта, 1998. - 312 с. (соавторы - А.Г. Аллахвердян, Г.Ю.
Мошкова, М.Г. Ярошевский).
Умные, но бедные: ученые в современной России. М.: МОНФ, 1998.
Нужны ли России ученые? М.: УРСС, 2001. (соавтор - Цапенко И.П.).
Социальная психология науки. СПб.: РХГУ, 2001.
Психологи тоже шутят. М.: Per Se, 2003.
Психология и методология. М.: Институт психологии РАН, 2005.
История психологии. М.: Гардарики, 2008 (соавтор – Марцинковская Т.Д.)
Наука в современном российском обществе. М.: Институт психологии РАН, 2010
(соавтор – И. П. Цапенко).
СССР
→
Россия
Андрей Владиславович Юре́вич (род. 13 августа 1957) - российский учёный, доктор психологических наук (1993), член-корреспондент РАН (2006) , заместитель директора Института психологии РАН .
Биографические сведения
1984, кандидатская диссертация, «Причинное объяснение в процессе социального восприятия» (факультет психологии МГУ), 1993, докторская диссертация, «Социально-психологический анализ научного и обыденного объяснения» (там же).
С 2004 заместитель директора по научной работе Института психологии РАН.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Учёные по алфавиту
- Родившиеся 13 августа
- Родившиеся в 1957 году
- Доктора психологических наук
- Члены-корреспонденты РАН
- Психологи СССР
- Психологи России
- Выпускники факультета психологии МГУ
Wikimedia Foundation . 2010 .
- Юревич, Александр Владимирович
- Юредей-Яха
Смотреть что такое "Юревич, Андрей Владиславович" в других словарях:
ЮРЕВИЧ Андрей Владиславович - (р. 13 августа 1957), российский ученый психолог, член корреспондент РАН (с 2006), доктор психологических наук (1993). Окончил факультет психологии Московского университета (см. МОСКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ (МГУ)) (1979). Работает в Институте истории… … Энциклопедический словарь
Юревич, Андрей Владиславович - (1957 г.р.) Российский психолог, доктор психологических наук (1993), член корреспондент РАН (2005), заместитель директора Института психологии РАН (с 2004). Специалист в области социальной психологии, методологии психологии, социальной… … Кто есть кто в российской психологии
Юревич - (белор. Юрэвіч) белорусская фамилия; образована от имени Юрий. Известные носители: Юревич, Александр Владимирович (род. 1979) белорусский футболист. Юревич, Андрей Владимирович (род. 1957) протоиерей Русской Православной Церкви,… … Википедия
Член-корреспондент АН СССР - Полный список членов корреспондентов Академии наук (Петербургской Академии наук, Императорской Академии наук, Императорской Санкт Петербургской Академии Наук, Академии наук СССР, Российской академии наук). # А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р … Википедия
Члены-корреспонденты РАН за всю историю существования - Полный список членов корреспондентов Академии наук (Петербургской Академии наук, Императорской Академии наук, Императорской Санкт Петербургской академии наук, Академии наук СССР, Российской академии наук). # А Б В Г Д Е Ё Ж З … Википедия
Члены-корреспонденты РАН - Содержание 1 Список членов корреспондентов 2 Сокращения … Википедия
атрибуция - (от англ. attribute приписывать, наделять) приписывание социальным объектам (человеку, группе, социальной общности) характеристик, не представленных в поле восприятия. Необходимость А. обусловлена тем, что информация, которую может дать человеку… …
атрибуция каузальная - (от лат. causa причина и attribuo придаю, наделяю) интерпретация субъектом межличностного восприятия причин и мотивов поведения других людей. Изучение А. к. исходит из следующих положений: 1) люди, познавая друг друга, не ограничиваются… … Большая психологическая энциклопедия
Список депутатов Государственной думы Российской Федерации V созыва - … Википедия
Депутаты Государственной думы Российской Федерации от одномандатных округов - Выборы депутатов от одномандатных округов проходили в ГД РФ I IV созывов (1993, 1995, 1999, 2003). Территория государства была поделена на 225 избирательных округов (по количеству половины мест в ГД РФ, предоставленных депутатам одномандатникам) … Википедия
Одной из главных особенностей современного состояния психологической науки является ее отход от тех методологических позиций, с которыми она казалось бы навечно срослась со времен Фехнера. Его главными признаками служат, во- первых, все большее удаление друг от друга исследовательской и практической психологии, во-вторых, обособление гуманистической психологии, противопоставившей себя психологии традиционной, в-третьих, попытки создания таких своеобразных систем психологического знания как христианская психология или психология души, в-четвертых, значительное расширение области влияния парапсихологов, "психологов-магов" и т.п. Подобные явления, знаменующие кризис рационалистической психологии, пока не получили вразумительной аналитической оценки. В то же время они настоятельно требуют осмысления - если, конечно, психологи желают сохранить в своей науке хоть какие-то методологические стандарты и избежать ее превращения в игру без правил, описанную Л. Кэрролом в его далеко не детской книге "Алиса в стране чудес". А их осмысление требует обращения не только к методологии психологической науки, но и к асимметричной ей реальности - психологической подоплеке методологии.
УСТАЛОСТЬ ОТ РАЦИОНАЛИЗМА
Одна из главных причин захватившего психологию "методологического анархизма" состоит в том, что научное сообщество зависимо от общества, фокусирует все в нем происходящее, и чем "мягче" наука и, соответственно, чем меньше она защищена внутридисциплинарными стандартами получения знания и поведения ученых, тем эта зависимость больше «…»
«…» Рационализм, который принято считать системой мировосприятия, лежащей в основе развития рынка, науки и вообще современной западной цивилизации, обладает и еще одной важной стороной - является видом массовой психологии, которая, как и всякая психология, имеет три составляющие: 1) когнитивную (определенный стиль мышления); 2) эмоциональную (стремление к господству разума над чувствами и др.) и 3) поведенческую (активность, терпение, либерализм, трудолюбие и т.д.) . Многие причины вытеснения этой психологии "иррационализацией всей общественной жизни" тоже лежат в психологической плоскости и обычно видятся в своеобразной усталости от рационализма; в необходимости отдушин от его многочисленных ограничений; в потребности человека верить в чудеса, которая свойственна и австралийскому аборигену, и строителю коммунизма, и представителю современного западного общества; в неспособности разума долго контролировать эмоции и др. «…»
Как ни парадоксально, и рациональная наука, казалось бы, полностью и навсегда одолевшая иррационализм, немало сделала для его ренессанса. Она не только подала пример социальной организации и когнитивной репрезентации знания, но и породила гипотезы: о существовании биополей, возможности экстрасенсорного восприятия, влиянии космоса на организм человека и т.д., которые представителями паранауки используются в качестве объяснительных принципов. Она своими открытиями, не раз разрушавшими привычное мировосприятие, внушила массовому сознанию, что в принципе все возможно, - даже то, что выглядит абсолютно нереальным. Она вооружила современных мистификаторов техническими средствами - от видеопленки, на которую специалисты по спиритизму "снимают" духи Цезаря или Наполеона, до той сверхсложной аппаратуры, которой пользуется Д. Коперфильд. Она внесла решающий вклад в демократизацию мысли, в утверждение в обществе толерантного отношения к ее самым необычным проявлениям, приучив к тому, что инакомыслящих не следует сжигать на кострах. И, наконец, именно наука дала жизнь научной фантастике (не только как некогда самому популярному литературному жанру, но и как состоянию умов), которая обманула обывателя, пообещав ему контакты с представителями других миров и решение всех основных, по крайней мере, технических проблем человечества к концу нашего века и породив иллюзии, разрушение которых обыватель не прощает.
Справедливости ради надо признать, что рационализм и иррационализм не разделены непреодолимой гранью. Любая, даже самая абсурдная, система взглядов рациональна - в том смысле, что выстроена и обоснована некоторой логикой, а, скажем, мистицизм отличается от науки не тем, что иррационален вообще, а тем, что основан на иных, весьма специфических критериях рациональности. Критерии же рациональности плюралистичны и изменчивы во времени.
«…» развитие системы научного познания сопровождалось изменениями представлений о том, что считать рациональным. В условиях же плюралистичности и исторической изменчивости критериев рациональности мимикрия иррационализма под рационализм стирает нормативные грани между ними, оставляя только один демаркационный критерий - представление о сфере возможного, которое само не может быть выстроено рациональным путем, а относится к области веры. «…»
«…» внешняя причина кризиса рационалистической психологии - "иррационализация всей общественной жизни", помноженная на иррационалистические традиции российской интеллектуальной культуры, предстает не неким артефактом духовного развития (или деградации) общества, а комплексным феноменом, в свою очередь, имеющим, как и рационализм, психологические корни.
ПОЗИТИВИСТСКОЕ ПЕРЕНАПРЯЖЕНИЕ
Вторая причина переживаемого психологией "методологического анархизма" имеет внутренний - по отношению к психологическому сообществу - характер и связана с тем, что не только психологическая наука имеет свою методологию, но и любая методология выражает определенную психологию.
Главной прослойкой между рационализмом как глобальной системой мировосприятия и исследовательской практикой, требующей более конкретных методологических установок, явился позитивизм как нормативная методология научного познания, основанная отнюдь не на самоочевидных принципах познания, а на ряде мифологем, глубоко въевшихся в самосознание науки и во многом определивших ее восприятие обществом. Базовые позитивистские мифологемы звучат так: 1. Научное знание основано на твердых эмпирических фактах. 2. Теории выводятся из фактов (и, следовательно, вторичны по отношению к ним). 3. Наука развивается посредством постепенного накопления фактов. 4. Поскольку факты формируют основания нашего знания, они независимы от теорий и имеют самостоятельное значение. 5. Теории (или гипотезы) логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции. 6. Теории (или гипотезы) принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку экспериментом .
Перечисленные утверждения служат объектами справедливой иронии, а складывающийся из них образ науки характеризуется как "сказочный" , а то и "карикатурный" . Во-первых, как отмечает П. Фейерабенд, "наука вообще не знает "голых" фактов, а те "факты", которые включены в наше познание, уже рассмотрены определенным образом, а, следовательно, существенно концептуализированы" . Даже показания беспристрастных приборов обретают смысл только в рамках "жизненного мира" наблюдателя , зависимы от всевозможных обстоятельств психологического характера, интегрируемых понятием "личное уравнение" и т.д. Во-вторых, вопреки мрачной сентенции Т. Хаксли - "великая трагедия науки состоит в том, что гадкий факт может убить прекрасную теорию" - не факты определяют участь теорий, а, напротив, теории задают интерпретации фактов. "Убить" же теорию может только соперница той же "весовой категории" - другая теория, а спор между ними ведется на языке не эмпирических фактов, а так называемых "общих смыслов", в роли которых выступают парадигмы, исследовательские программы, традиции и т.д. В-третьих, научное знание строится не путем рациональной индукции (или дедукции) (4), а на основе интуиции, инсайта, того, что М. Планк назвал "артистическим творческим воображением" и др. То есть во всех своих ключевых точках позитивистский образ научного познания не соответствует действительности и хотя и порождает ряд "полезных иллюзий" , но после появления работ Т. Куна, П. Фейерабенда, М. Полани, У. Селларса и других методологов науки фактически списан в тираж.
Однако отвергнутый в естествознании, под влиянием искажения опыта которого он возник, и в философии науки, где он оформился, этот образ оказался очень живучим в науках о человеке, особенно в психологии, всегда стремившейся походить на точные науки и страдавшей комплексом непохожести на них, еще более усиливавшим это стремление. В этом трудно не усмотреть парадокс, поскольку психология, обладая весьма развитой, хотя и обособленной от философской, методологической рефлексией, одновременно обнаруживает явные признаки методологического анахронизма в своем желании походить на точные науки, ориентируясь не на них, а на их давно опровергнутый позитивистский образ. Еще одна сторона данного парадокса состоит в том, что ориентация на точные науки виделась альтернативой бесплодному философствованию, но реализовывалась посредством их образа, сложившегося опять таки не в них, а именно в философии. К тому же распространение позитивизма в психологии не было методологической необходимостью, не вытекало из внутренней логики ее развития и вообще не имело под собой сколь-либо вразумительного методологического обоснования.
«…» Подчиненность психологии позитивистским нормативам проявлялась в форсированной математизации, в необходимости эмпирической верификации любых утверждений, в сакральном отношении к коэффициентам корреляции, в стандартной структуре психологических исследований, предполагавшей, что из теорий выводятся гипотезы, а из них - эмпирически проверяемые операциональные следствия и др. «…»
Первой и наиболее типовой реакцией на это перенапряжение служит позитивистский камуфляж - не построение, а описание исследовательского процесса таким образом, будто гипотезы выведены из теорий, полученные выводы строятся только на основе эмпирического опыта и т.п., т.е. искусственная "обработка" реальности в соответствии с позитивистскими стандартами «…»
Второй вид реакции - когнитивно оформленный, а иногда и институционализированный отказ от самих позитивистских стандартов - либо "тихий", как в случае формирования практической психологии, либо громко афишируемый, как при создании Ассоциации гуманистической психологии. А третьим и наиболее радикальным видом реакции является проецирование разочарования в позитивизме на рационализм в целом, выражающееся в возникновении нерационалистических направлений психологии, таких, как психология души или христианская психология «…»
В итоге к внешней причине отхода психологии от рационализма - "иррационализации всей общественной жизни" - добавляется и внутренняя: разочарование в нем значительной части психологического сообщества, и в сочетании друг с другом они формируют крепкие рельсы для ее съезжания с рационалистических позиций. И, если само по себе несоответствие позитивистской методологии реальной исследовательской практике можно рассматривать лишь в когнитивной плоскости (да и то с изрядной долей натяжек, создаваемых искусственным отсечением его социальных аспектов), то феномен позитивистского перенапряжения и типовые реакции на него (у разных психологов проявляющиеся по-разному в зависимости от их личностных особенностей) имеют отчетливо выраженную психологическую составляющую « …»
Таким образом, движение психологии по позитивистской орбите во всех своих ключевых точках: а) приобщения к позитивистской парадигме (8), б) ее универсализации и в) разочарования в ней - имеет отчетливо выраженный психологический фон. А такие вроде бы асимметричные реалии, как методология психологии и психология методологии, обнаруживают тесную взаимосвязь и двустороннюю зависимость, построенную по принципу "онтологического круга" «…»
МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ
Еще одна парадоксальная черта методологического состояния психологии состоит в том, что позитивизм сосуществует в ней с тем, что на первый взгляд выглядит как его противоположность - с феноменологизмом, который проявляется в следующем: психологи изучают психологическую реальность в том виде, в каком она предстает их восприятию, т.е. по существу не саму эту реальность, а свои восприятия, свидетельством чему служит, например, язык научной психологии, мало отличающийся от обыденного языка, который выражает наш феноменальный опыт. Не являются исключениями и направления психологии, считающиеся избавленными от субъективности, например, бихевиоризм. Пытаясь избежать опоры на феноменологию испытуемых и поэтому изучая не их внутренний опыт, а поведение, бихевиорист переносит центр тяжести на свою собственную феноменологию и даже поведение крыс анализирует в преломлении ею. « …»
Все психологические "империи" - такие, как бихевиоризм, когнитивизм, психоанализ - говорят на феноменологическом языке, и различие между ними состоит лишь в том, какое именно слово этого языка - "действие", "образ", "мотив" или любое иное - они считают главным, что само по себе довольно абсурдно………При этом, как ни странно, методологическая рефлексия самой психологии не уделяет должного внимания феноменологизму. В результате возникает очередной методологический парадокс: в своем стремлении походить на точные науки, точнее, на их искаженный позитивизмом образ, психология игнорирует одну из их главных особенностей - принципиально нефеноменологический характер.
Категории, в которых изучается физическая или биологическая реальность - атомы, электроны, клетки, молекулы и т.п. - имеют мало общего с категориями, в которых мы эту реальность воспринимаем; они описывают саму эту реальность, а не наши восприятия, что и позволяет выявлять ее имманентные, а не приписанные нами в силу особенностей этого восприятия (как, скажем, в случае геоцентрической модели Вселенной) закономерности. А то научное знание, которое стало символом науки XX века, не только не-феноменологично, но и контр-феноменологично, то есть противоречит нашему восприятию мира и вообще не укладывается в наш разум «...»
Не-феноменологичность и ее крайний вариант, контр-феноменологичность, в точных науках обеспечивается не только использованием особого языка, выражающего природу самой изучаемой реальности, но и многократной разделенностью этой реальности и ее исследователя. Здесь изучаемые объекты практически никогда не подвергаются непосредственному наблюдению. Так, в физике при изучении, например, нейтрино, наблюдению подвергается не сама эта частица, а результаты ее взаимодействия с радиоактивным изотопом аргона. Чем больше опосредующих звеньев встроено в исследовательскую процедуру, тем большее приращение знания она дает, и по мере развития науки количество таких опосредований нарастает «…» А с каждым из опосредующих шагов, все дальше уводящих исследователя от того, что он может наблюдать и воспринимать непосредственно, то есть от его собственной феноменологии, научное знание все больше очищается от нее, а исследование все глубже проникает в изучаемую реальность.
В психологии же использование традиционного - позитивистского - варианта эмпирических исследований не только не позволяет преодолеть феноменологизм, но и усугубляет его, поскольку на феноменологию исследователя, формулирующего перед испытуемым задачи в терминах своего восприятия психологической реальности, наслаивается феноменология испытуемого, а на нее - вновь феноменология исследователя, интерпретирующего действия испытуемого в терминах своих восприятий. Формирование же математизации лишь камуфлирует этот "слоеный" феноменологизм, так как математическая обработка субъективного опыта не делает его объективным, хотя и способна породить такую иллюзию. « …»
Эта перенасыщенность свойственна не только тем первичным интерпретациям, которые психолог-исследователь дает поступкам испытуемого или психолог- практик - словам пациента (клиента), но и тем обобщениям, которые, казалось бы, максимально отдалены от чьей-либо феноменологии, например, психологическим теориям. Справедливости ради надо отметить, что теории феноменологически нагружены в любой науке, не исключая "лидера естествознания" – физику «…»
«…» Даже в точных науках теории не сводятся к выражающим их математическим формулам, и во многом поэтому теорию относительности мало кто понимает, хотя формула Е = mc2 известна школьникам. Но удельный вес феноменологического наполнения теорий в гуманитарных науках несравнимо больше, поскольку здесь они, как правило, формулируются в виде не компактных математических формул, а многотомных трудов, содержание которых, как и смысл любых текстов «…»
В результате едва ли можно найти хотя бы двух психологов, которые одинаково понимали бы, скажем, теорию деятельности, как, впрочем, и любую другую психологическую теорию, вписывая ее в одно и то же смысловое пространство. А в тех случаях, когда психологические теории под влиянием моды на математизацию излагаются в виде формул (как, например, популярная в зарубежной социальной психологии "теория справедливости" (9)), эти формулы обрастают таким количеством неформализованных дополнений, что выглядят скорее как условный логотип, чем как формализованный эквивалент содержания теорий «…»
«…» Зажатая между Сциллой позитивизма и Харибдой феноменологизма, психология мучается, но не бездействует, пытаясь либо протиснуться в узкий проход между ними, либо найти им альтернативу. Все многообразие попыток избежать этой ловушки трудно обозримо, их же полярными формами, формирующими представление о широте континуума, служат, с одной стороны, своего рода вербальный эскапизм - "уход в метаформы и в категории", с другой, - попытки реанимировать одну из наиболее старых в психологической науке - физиологическую - парадигму.
Психология "уходит в метафоры", когда термины обыденного языка, выражающие наш феноменологический опыт, заменяются на выражения, имеющие сугубо метафорический смысл - такие, как "Я" и "Оно" - или те метаформы - "компьютерная" и т.п., - которые использует современная когнитивная психология (см. ). При этом психологическая реальность рассматривается сквозь призму ее метафорических описаний, а вопрос об их отношении к ней не только не подвергается эмпирическому изучению, но даже не ставится, - происходит замещение реальности метафорами или, перефразируя один из терминов теории деятельности, "сдвиг метафор на реальность". Так до сих пор не предпринимались какие-либо попытки доказать, что реалии, стоящие за введенными З. Фрейдом метафорами, действительно существуют, однако психоанализ уверенно базируется на презумпции об их существовании. Конечно, любая система знания имеет в своей основе ряд эмпирически неверифицируемых постулатов, но когда охватывается практически все ее содержание, а система знания подменяется систематизированной верой, то неудивительно, что тот же психоанализ часто сравнивают с религией «…»
Близкий смысл имеет и такое распространенное в психологии явление, как "уход в категории". В этом случае вводится некоторый набор категорий, как правило, имеющих философское происхождение и весьма отдаленное отношение к собственно психологической реальности - "субъект", "индивид", "деятельность" и т.д.; между ними устанавливаются абстрактные отношения, которым искусственно приписывается онтологический смысл. Игра с категориями замещает прояснение реальности, а диаматовская традиция проникновения в нее с помощью таких понятий, как "субъект" или "деятельность", порождает спекуляции, которые трудно приравнять к знаниям. Таким образом, попытки избежать позитивистско- феноменологической ловушки с помощью абстрактных категорий, как и с помощью метафор, приводят к конструированию искусственных языков, лишь отдаляющих от постижения собственного языка психологической реальности.
Полярной - по отношению к "уходу в метафоры и в категории" - формой реакции психологии на позитивистский феноменологизм являются регулярно предпринимаемые попытки возрождения физиологической парадигмы, т.е. объяснения психологических явлений на основе физиологических механизмов. Одна из главных причин того, что в современной психологии эта парадигма имеет мало сторонников, а большинство психологов брезгливо квалифицирует ее как "физиологический редукционизм", состоит в следующем: физиологические механизмы слишком скупы и однообразны, чтобы объяснить ими всю богатую палитру психических явлений, а отсылка к их недифференцированной физиологической основе не воспринимается как объяснение. В то же время физиологическая парадигма слишком привлекательна - своей простотой, перспективой контроля над психическими процессами, близостью к естественным наукам, - чтобы от нее вообще отказаться. В этой ситуации ее сторонники совершают типовые действия, описанные Т. Куном, И. Лакатосом, К. Поппером, Л. Лауданом и другими методологами науки как попытки спасения парадигмы (исследовательской программы, исследовательской традиции и т.д.) путем ее дифференциации, расширения области ее значений или различных Ad hoc- построений. « …»
И даже если представить себе предельное развитие этой парадигмы - возможность установления точечных соответствий между психическими явлениями и физиологическими процессами, которое, вероятно, удовлетворило бы внешнего потребителя психологического знания, обеспечив и контроль над психическими процессами, и строгую привязанность каждого из них к специфицированному материальному субстрату, - эти процессы все же выглядели бы именно как субстрат, а не сущность психического.
Тем не менее, в попытках спасения и развития физиологической парадигмы было бы неверным видеть очередной методологический артефакт, лишая их эвристического значения. Выработке синтетической парадигмы, которая решила бы главную методологическую проблему психологии, "наведя мосты" между феноменологическим и физиологическим знанием о психике, препятствует то, что первое (вследствие развития этой науки преимущественно в феноменологическом русле) намного более развито и дифференцировано, чем второе. "Подтягивание" физиологического знания путем его дифференциации приближает к установлению того паритета двух видов знания, который послужил бы основой их синтеза. И, видимо, в настойчивости спасателей физиологической парадигмы можно уловить не только эмоциональную реакцию на засилье феноменологизма и распространение иррационализма, неприемлемых для материалистического ума, но и методологически оправданную сосредоточенность психологов-романтиков, все еще пытающихся решить "основной вопрос" психологии на том главном, что мешает его решению - несоразмерности феноменологического и физиологического знания.
Таким образом, та совокупность явлений в современной психологии, которая выглядит как ее "иррационализация", сама во многом психологически обусловлена и представляет собой комплексный когнитивно-социальный феномен, обусловленный тремя основными причинами. Во-первых, "иррационализацией всей общественной жизни", в нашей стране дополненной имеющей свои национальные особенности иррационализацией жизни российской. Во-вторых, отсутствием у психологии "защитного пояса" - твердой и адекватной методологии, которая сделала бы ее такой же устойчивой к внешним воздействиям, как естественные науки, сохраняющие верность рационализму вне зависимости от настроений в обществе. В-третьих, бесплодностью попыток этой дисциплины натянуть чужую одежду - позитивистским перенапряжением, порождающим разочарование позитивизмом, которое, в соответствии со стандартной схемой сдвига когнитивных установок с парадигм на метадигмы , проецирующееся на рационализм вообще «…»
Российский психолог, доктор психологических наук (1993), член-корреспондент РАН (2005), заместитель директора Института психологии РАН (с 2004).
Специалист в области социальной психологии, методологии психологии, социальной психологии и социологии науки. Руководитель и организатор исследовательских проектов по изучению состояния российского научного сообщества и социально-психологических факторов научной деятельности.
Под руководством Ю. впервые были проведены исследования социальной ситуации развития науки, разработаны категории социальной психологии науки (Социальная психология науки. 2002), методологические принципы изучения научных школ.
Родился 13 августа 1957 г. В 1979 г. окончил факультет психологии Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.
В 1984 г. защитил - на факультете психологии МГУ - кандидатскую диссертацию на тему «Причинное объяснение в процессе социального восприятия», в 1993 г. (там же) - докторскую диссертацию на тему «Социально-психологический анализ научного и обыденного объяснения».
Специалист по методологии психологии, социальной психологии, науковедению. Один из основателей нового направления психологических исследований – количественной макропсихологии.
С 1990 по 2004 гг. возглавлял Сектор социальной психологии науки Института истории естествознания и техники РАН, с 2000 по 2004 гг. - Центр науковедения этого Института.
С 2004 г. занимает должность заместителя директора по научной работе Института психологии РАН.
С 1993 г. по 1996 гг. – преподаватель Московского отделения Стэнфордского университета (США).
Лауреат конкурсов (РФФИ, Фонда Сороса и др.) на лучшие научные работы. Лауреат премии РАН им. С.Л. Рубинштейна.
Член редколлегий «Психологического журнала», журналов «Вопросы психологии», «Общественные науки» (на английском языке), а также ряда международных журналов.
Член Экспертного Совета РГНФ, руководитель Секции науковедения и истории науки РГНФ.
Член Научного Совета Центра «Информация-наука-образование».
Член Диссертационных Советов факультета психологии Московского государственного университета, Института психологии РАН, Академии управления МВД РФ.
Член Московского Совета Российского психологического общества.
Член Научного Совета при Совете Безопасности РФ.
Эксперт Программы «Повышение безопасности дорожного движения» МВД РФ.
Участник ряда международных программ и проектов.
Председатель ГАК в Высшей школе психологии, на факультете психологии Тверского Государственного университета, на факультете психологии Черноморского филиала МГУ.
Основные публикации
- Нужны ли России ученые? М.: УРСС, 2001. - 200 с. (соавтор - Цапенко И.П.).
- Психология и методология. М.: Институт психологии РАН, 2005. – 312 с.
- История психологии. М.: Гардарики, 2008. – 416 с. (соавтор – Марцинковская Т.Д.)
- Наука в современном российском общества. М.: Институт психологии РАН, 2010. – 334 с. (соавтор – Цапенко И.П.).
- Методология и социология психологии. М.: Институт психологии РАН, 2010. – 272 с.
Монографии
- Психология науки. М.: Флинта, 1998. - 312 с. (соавторы - А.Г. Аллахвердян, Г.Ю. Мошкова, М.Г. Ярошевский).
- Умные, но бедные: ученые в современной России. М.: МОНФ, 1998. - 201 с.
- Нужны ли России ученые? М.: УРСС, 2001. - 200 с. (соавтор - Цапенко И. П.).
- Социальная психология науки. СПб.: РХГУ, 2001. - 350 с.
- Психологи тоже шутят. М.: Per Se, 2003. - 256 с.
Статьи
- Системный кризис психологии // Вопросы психологии, 1999, N 2, с. 3-11.
- Психологические особенности российской науки // Вопросы философии, 1999, N 4, с. 11-23.
- Психология и методология // Психологический журнал, 2000, N 5, с. 35-47.
- Методологический либерализм в психологии // Вопросы психологии, 2001, N 5, с. 3-18.
- Структура психологических теорий // Психологический журнал, 2003, N 1, с. 5-13.