Курс лекций

Фицджеральд одним из первых в американской литературе обратился к теме крушения «американской мечты».

Американский литературовед М. Каули очень точно описал присущий Фицджеральду приём «двойного видения» как характерную черту этого художника слова. «Он развивал в себе двойное видение. Он не уставал любоваться позолоченной мишурой жизни Принстона, Ривьеры, Северного берега Лонг-Айленда и голливудских студий, он окутывал своих героев дымкой поклонения, но сам же эту дымку и развеивал». Об утрате иллюзий и оборачивающемся трагедией столкновении с реальностью и рассказано в романах, новеллах, в его эссе «Крушение» (1936), где он говорил о том, что в ранние годы своей взрослой жизни видел, «как реальностью становятся вещи невероятные, неправдоподобные, порою немыслимые». Путь столкновения с реальностью, путь духовной катастрофы, утраты идеалистических представлений, растраты таланта проходят герои романов «Великий Гэтсби» (1925), «Ночь нежна» (1934), неоконченного романа «Последний магнат» . Но уже в самом раннем романе «По эту сторону рая» (1920) прозвучала тема «потерянности», охватывающей романтически настроенных идеалистов при столкновении с жёсткой прозой действительности.

О гибели таланта рассказано в романе «Ночь нежна» . Работая над произведением, автор подчёркивал: «…крушение будет предопределено не бесхарактерностью, а подлинно трагическими факторами, внутренними противоречиями идеалиста и компромиссами, которые навязывают герою обстоятельства». Во всё усиливающейся склонности художников удовлетворять запросы рынка, отдавать искусство на потребу бизнеса Фицджеральд видел одно из проявлений «американской трагедии».

Самой большой известностью и признанием пользуется роман Фицджеральда «Великий Гэтсби» . Герой произведения, разбогатевший на незаконной торговле спиртным, всего себя и всё своё богатство готов отдать любимой им Дэзи. Мечта о любви и счастье живёт в его душе. Он одержим этой мечтой. Гэтсби прорывается в мир богатства и роскоши, к которому принадлежит Дэзи, не дождавшаяся возвращения Гэтстби с войны и вышедшая замуж за Тома Бьюкенена. Деньги не приносят счастья Гэтсби. Деньги калечат Дэзи, лишают её всяких представлений об истинной любви, о порядочности и морали. Она и её муж – виновники смерти Гэтсби. Жизнь в мире роскоши лишила их чувства вины и ответственности. Великая нежность, любовь, самоотверженность Гэтсби не были поняты Дэзи, она не смогла их оценить, как, впрочем, и все живущие в её мире. В «Великом Гэтсби» художественное мышление Фицджеральда получило наиболее полное выражение. М. Каули заявил: «Фицджеральд ощущал свою кровную связь со временем так остро, как никакой другой

Зарубежная литература. ХХ век

писатель его периода. Он всеми силами стремился сохранить дух эпохи, неповторимость каждого её года: словечки, танцы, популярные песни, имена футбольных кумиров, модные платья и модные чувства. С самого начала он ощущал, что в нём аккумулируется всё типичное для его поколения: он мог заглянуть внутрь себя и предсказать, чем вскоре будут заняты умы его современников. Он всегда оставался благодарным веку джаза за то, что, по его же собственным словам, сказанным о себе в третьем лице, «этот век создал его, льстил ему и озолотил его просто потому, что он говорил людям, что думает и чувствует так же, как они».

1. Шабловская, И.В. История зарубежной литературы (ХХ век, первая половина) / И.В. Шабловская. – Минск: изд. центр Экономпресс,

1998. – С. 285–323.

2. Зарубежная литература ХХ века: учеб. для вузов / Л.Г. Андреев [и др.]; под ред. Л.Г. Андреева. – М.: Высш. шк.: изд. центр Академия,

2000. С. 356–373.

3. Зарубежная литература. ХХ век: учеб. для студ. пед. вузов / Н.П. Михальская [и др.]; под общ. ред. Н.П. Михальской. – М.: Дрофа,

2003. – С. 214–252.

Курс лекций

Лекция № 14

Театр абсурда

1. «Театр абсурда». Общая характеристика.

2. Особенности повествовательной техники С. Беккета.

3. Особенности повествовательной техники Э. Ионеско.

1. «Театр абсурда». Общая характеристика

«Театр абсурда» – общее название для драматургии поставангардного периода 1950–1970-х годов. Этот своеобразный взрыв подготавливался исподволь, он был неизбежен, хотя и имел в каждой европейской стране, помимо общих, и свои, национальные, предпосылки. Общие – это дух успокоенности, мещанского самодовольства и конформизма, воцарившиеся в Европе и США после Второй мировой войны, когда на сцене господствовали обыденность, приземлённость, ставшие своеобразной формой скованности и молчания театра в период «испуганного десятилетия».

Было очевидно, что театр стоит у порога нового периода своего существования, что необходимы такие способы и приёмы изображения мира и человека, которые бы отвечали новым реалиям жизни. Театр поставангарда – самый шумный и скандальный, швырнувший вызов официальному искусству своей шокирующей художественной техникой, напрочь отметающий старые традиции и представления. Театр, взявший на себя миссию говорить о человеке как таковом, универсальном человеке, но рассматривающий его как некую песчинку в космическом бытии. Создатели этого театра исходили из мысли об отчужденности и бесконечном одиночестве в мире.

Впервые театр абсурда заявил о себе во Франции постановкой пьесы Э. Ионеско «Лысая певица» (1951). Никто тогда не предполагал, что зарождается новое течение в современной драматургии. Через год

Зарубежная литература. ХХ век

Сам термин «театр абсурда», объединивший писателей различных поколений, был принят и зрителем, и читателем. Однако сами драматурги его решительно отвергали. Э. Ионеско говорил: «вернее было бы назвать то направление, к которому я принадлежу, парадоксальным театром, точнее даже «театром парадокса».

Творчество драматургов театра абсурда было чаще всего, по замечанию Т. Проскурниковой, «пессимистическим ответом на факты послевоенной действительности и отражением её противоречий, повлиявших на общественное сознание второй половины нашего века». Это проявилось прежде всего в чувстве растерянности, а точнее, затерянности, охватившем европейскую интеллигенцию.

Поначалу всё, о чём рассказывали в своих пьесах драматурги, казалось бредом, представленным в образах, своего рода «бредом вдвоём». Ионеско в одном из своих интервью заявляет: «Разве жизнь не парадоксальна, не абсурдна с точки зрения усредненного здравого смысла? Мир, жизнь до крайности несообразны, противоречивы, необъяснимы тем же здравым смыслом… Человек чаще всего не понимает, не способен объяснить сознанием, даже чувством всей природы обстоятельств действительности, внутри которой он живёт. А стало быть, он не понимает и собственной жизни, самого себя».

Смерть в пьесах выступает символом обречённости человека, она даже олицетворяет и абсурдность. Поэтому мир, в котором живут герои театра абсурда, – это царство смерти. Оно непреодолимо никакими человеческими усилиями, и любое героическое сопротивление лишается смысла.

Ошеломляющая алогичность происходящего, нарочитая непоследовательность и отсутствие внешней или внутренней мотивированности поступков и поведения действующих лиц произведений Беккета и Ионеско создавали впечатление, что в спектакле заняты актёры, никогда ранее не игравшие вместе и задавшиеся целью во что бы то ни стало сбить друг друга, а заодно и зрителя с толку. Обескураженные зрители встречали подобные постановки иногда улюлюканьем и свистом. Но вскоре парижская пресса заговорила о рождении нового театра, призванного стать «открытием века».

Период расцвета театра абсурда давно прошёл, а проблемы, поставленные С. Беккетом и Э. Ионеско, их драматическая техника остаются актуальными и в настоящее время. Интерес к театру абсурда не только не погас, а, напротив, постоянно растёт, в том числе и в России, о чём свидетельствуют постановки пьесы С. Беккета «В ожидании Годо» в санкт-петербургском Большом драматическом театре (сезон 2000 года). В чём причина успеха театра абсурда, который длительное время был у нас под запретом? Не парадоксально ли то, что интерес вызывает театр,

Курс лекций

предложивший зрителям познакомиться с существом, лишь внешне напоминающем человека, существом жалким и униженным, либо, наоборот, довольным своей ограниченностью и невежеством?

В творчестве драматургов театра абсурда ощущается углубление трагического восприятия жизни и мира в целом.

Деятели этого театра – С. Беккет, Э. Ионеско, Ж. Жене, Г. Пинтер – пишут, как правило, о трагической судьбе человека, о жизни и смерти, но облекают свои трагедии в форму фарса, буффонады.

2. Особенности повествовательной техники С. Беккета

Именно в таком жанре написана пьеса С. Беккета (1909–1989) «В ожидании Годо» (1953). После постановки пьесы имя её автора стало всемирно известным. Эта пьеса – лучшее воплощение идей театра абсурда.

В основу произведения лёг как личный, так и общественный трагический опыт писателя, пережившего ужасы фашистской оккупации Франции.

Место действия в пьесе – заброшенная проселочная дорога с одиноким высохшим деревом. Дорога воплощает символ движения, но движения, равно как и сюжетного действия, здесь нет. Статика сюжета призвана продемонстрировать факт алогизма жизни.

Две одинокие и беспомощные фигуры, два существа, затерявшиеся в чужом и враждебном мире, Владимир и Эстрагон , ждут господина Годо, встреча с которым должна разрешить все их беды. Герои не знают, кто он такой и сможет ли им помочь. Они никогда его не видели и готовы принять за Годо любого прохожего. Но они упорно ждут его, заполняя бесконечность и томительность ожидания разговорами ни о чем, бессмысленными действиями. Они бесприютны и голодны: делят пополам репу и очень медленно, смакуя, съедают её. Страх и отчаяние перед перспективой и дальше влачить невыносимо жалкое существование не раз приводит их к мысли о самоубийстве, но единственная веревка рвется, а другой у них нет. Ежедневно утром они приходят на условленное место встречи и каждый вечер уходят ни с чем. Таков сюжет пьесы, состоящий из двух актов.

Внешне второй акт словно повторяет первый, но это только по видимости. Хотя ничего не произошло, но вместе с тем изменилось многое. «Безнадежность усилилась. Миновал день или год – неизвестно. Герои состарились и окончательно упали духом. Они все на том же месте, под деревом. Владимир всё ещё ждёт Годо, вернее, пытается убедить приятеля (и себя) в этом. Эстрагон утратил всякую веру».

Герои Беккета могут только ждать, ничего более. Это полный паралич воли. Но и ожидание это все более становится бессмысленным,

Зарубежная литература. ХХ век

ибо ложный вестник (мальчик) постоянно отодвигает встречу с Годо на «завтра», не приближая несчастных ни на шаг к конечной цели.

Беккет проводит мысль о том, что в мире нет ничего, в чем человек мог бы быть уверен . Владимир и Эстрагон не знают, действительно ли они находятся на условленном месте, не знают, какой сейчас день недели и год. Невозможность разобраться и что-либо понять в окружающей жизни очевидна хотя бы во втором акте, когда герои, приходя на следующий день, не узнают места, где они ждали Годо накануне. Эстрагон не узнает свои ботинки, а Владимир не в состоянии ему ничего доказать. Не только герои, но вместе с ними и зрители невольно начинают сомневаться, хотя и место ожидания все то же. Ни о чём в пьесе нельзя сказать с уверенностью, все зыбко и неопределённо. К Владимиру и Эстрагону дважды прибегает мальчик с поручением от Годо, но во второй раз мальчик говорит им, что никогда раньше здесь не был и видит героев впервые.

В пьесе неоднократно возникает разговор о том, что Эстрагону жмут ботинки, хотя они изношены и дырявы. Он постоянно одевает и вновь с великим трудом снимает их. Автор как бы говорит нам: вот и вы всю свою жизнь не можете освободиться от лишающих вас движения пут. Эпизоды с башмаками вводят в пьесу стихию комического, фарсового начала, это так называемые «низовые образы» (Коренева М.), заимствованные Беккетом из традиции «низовой культуры», в частности мюзикл-холла и цирковой клоунады. Но при этом фарсовый приём переводится Беккетом в метафизический план, и башмаки становятся символом кошмара бытия.

Приёмы клоунады рассыпаны по всему произведению: вот, например, сцена, когда голодный Эстрагон жадно обгладывает куриные косточки, которые бросает ему богатый Поццо, слуга Поццо, Лакки, с тоской смотрит, как уничтожается его обед. Эти приемы присутствуют в диалогах и речах героев: когда на Лакки надели шляпу, он извергает совершенно бессвязный словесный поток, сняли шляпу – поток тут же иссяк. Диалоги героев нередко алогичны и строятся по принципу, когда говорящие говорят каждый о своём, не слушая друг друга; порой Владимир и Эстрагон и сами чувствуют себя словно на цирковом представлении:

Вл.: Чудесный вечер. Эстр.: Незабываемый. Вл.: И он ещё не кончился. Эстр.: По-видимому, нет.

Вл.: Он только-только начался. Эстр.: Это ужасно.

Вл.: Мы точно на представлении. Эстр.: В цирке.

Вл.: В мюзик-холле.

Курс лекций

Эстр.: В цирке.

Непрестанное жонглирование словами и фразами заполняет пустоту непереносимого состояния ожидания; подобная словесная игра – единственная ниточка, отделяющая героев от небытия. Это всё, на что они способны. Перед нами полный паралич мышления.

Низкое и высокое, трагическое и комическое присутствуют в пьесе в неразрывном единстве и определяют жанровую природу произведения.

Кто же такой Годо? Бог (God?) Смерть (Тod?) Толкований множество, но ясно одно: Годо – фигура символическая, она начисто лишена человеческого тепла и надежды, она бесплотна. Что такое ожидание Годо? Может быть, сама человеческая жизнь, ставшая в этом мире не чем иным, как ожиданием смерти? Придёт Годо или нет – ничего не изменится, жизнь так и останется адом.

Мир в трагифарсе Беккета – это мир, где «Бог умер» и «небеса пустынны», а потому тщетны ожидания.

Владимир и Эстрагон – вечные путники, «весь род человеческий», и дорога, по которой они бредут, – это дорога человеческого бытия, все пункты которой условны и случайны. Как уже говорилось, в пьесе нет движения как такового, здесь есть лишь движение во времени: за время между первым и вторым актами на деревьях распустились листья. Но этот факт не содержит в себе ничего конкретного – лишь указание на течение времени, у которого нет ни начала, ни конца, как нет их и в пьесе, где финал полностью адекватен и взаимозаменяем с началом. Время здесь лишь «на то, чтобы состариться», или иначе, по-фолкнеровски: «жизнь – это не движение, а однообразное повторение одних и тех же движений. Отсюда и концовка пьесы:

Вл.: Итак, мы идём.

Эстр.: Идём.

Ремарка: Они не двигаются.

Создатели драматургии абсурда своим основным средством раскрытия мира и человека избрали гротеск, приём, ставший доминирующим не только в драматургии, но и в прозе второй половины XX века, о чём свидетельствует высказывание швейцарского драматурга и прозаика Ф. Дюрренматта: «Наш мир пришёл к гротеску, как и к атомной бомбе, подобно тому, как гротескны апокалипсические образы Иеронима Босха. Гротеск – только чувственное выражение, чувственный парадокс, форма для чего-то бесформенного, лицо мира, лишённого всякого лица».

В 1969 году творчество С. Беккета было отмечено Нобелевской премией.

Зарубежная литература. ХХ век

3. Особенности повествовательной техники Э. Ионеско

Ионеско Эжен (1912–1994) – один из создателей «антидрамы» и

во Францию, до 11 лет он жил во французской деревне Ла ШапельАнтенез, потом в Париже. Позже говорил, что детские впечатления деревенской жизни во многом отразились в его творчестве как воспоминания об утраченном рае. В 13 лет вернулся в Румынию, в Бухарест, и прожил там до 26 лет. В 1938 году вернулся в Париж, где прожил всю оставшуюся жизнь.

Итак, в творчестве Ионеско система философских и эстетических взглядов театра абсурда нашла своё наиболее полное выражение. Задача театра, по Ионеско, дать гротескное выражение нелепости современной жизни и современного человека. Драматург считает правдоподобие смертельным врагом театра. Он предлагает создать некую новую реальность, балансирующую на грани реального и ирреального, и главным средством в достижении этой цели он считает язык. Язык ни в коем случае не может выражать мысль.

Язык в пьесах Ионеско не только не выполняет функцию связи, общения между людьми, но, напротив, усугубляет разобщённость и одиночество их. Перед нами лишь видимость диалога, состоящего из газетных штампов, фраз из самоучителя иностранного языка, а то и вовсе осколки слов и фраз, случайно застрявшихся в подсознании. У персонажей Ионеско нечленораздельна не только речь, но и сама мысль. Его герои мало напоминают обычных людей, это скорее роботы с испорченным механизмом.

Ионеско объяснял своё пристрастие к жанру комедии тем, что именно комизм с наибольшей полнотой выражает абсурдность и безысходность бытия. Такова его первая пьеса «Лысая певица» (1951) , хотя в ней и намёка нет ни на какую певицу. Поводом для её написания послужило знакомство Ионеско с самоучителем английского языка, нелепые и банальные фразы которого стали основанием для текста пьесы.

У неё есть подзаголовок – «антипьеса». В произведении нет ничего от традиционной драмы. В гости к Смитам приходит супружеская пара Мартенов, и на протяжении всего действия происходит обмен репликами, лишёнными смысла. В пьесе нет ни событий, ни развития. Меняется лишь язык: к концу произведения он превращается в нечленораздельные слоги и звуки.

Автоматизм языка – основная тема пьесы «Лысая певица». Она разоблачает обывательский конформизм современного человека,

Курс лекций

живущего готовыми идеями и лозунгами, его догматизм, узость кругозора, агрессивность – черты, которые позднее превратят его в носорога.

В трагифарсе «Стулья» (1952) показана трагическая судьба двух стариков, нищих и одиноких, живущих на грани мира реального и иллюзорного. Старик-психопат возомнил себя неким мессией. Он пригласил гостей, чтобы поведать им об этом, но те так и не приходят. Тогда старики разыгрывают сцену приёма гостей, в которой нереальные, вымышленные персонажи оказываются более реальными, чем живые люди. В конце старик произносит заготовленную речь, и перед нами вновь абсурдный словесный поток – излюбленный приём Ионеско:

Старуха : Позвал ли ты сторожей? Епископов? Химиков? Кочегаров? Скрипачей? Делегатов? Председателей? Полицейских? Купцов? Портфели? Хромосомы?

Старик : Да, да, и почтовых чиновников, и трактирщиков, и артистов…

Старуха : А банкиров? Старик : Пригласил.

Старуха : А рабочих? Чиновников? Милитаристов? Революционеров? Реакционеров? Психиатров и психологов?

И вновь диалог строится как своеобразный монтаж слов, фраз, где смысл не играет роли. Старики кончают жизнь самоубийством, доверяя оратору высказать за них истину, но оратор оказывается глухонемым.

Пьеса «Носороги» (1959) представляет собой универсальную аллегорию человеческого общества, где превращение людей в животных показано как естественное следствие социальных и нравственных устоев (подобно тому, как это происходит в новелле Ф. Кафки «Превращение»).

По сравнению с прежними произведениями эта пьеса обогащена новыми мотивами. Сохранив некоторые из элементов своей прежней поэтики, Ионеско изображает мир, поражённый духовной болезнью – «оносороживанием», и впервые вводит героя, способного активно противостоять этому процессу.

Место действия в пьесе – небольшой провинциальный городок, обитатели которого охвачены страшной болезнью: они превращаются в носорогов. Главный герой Беранже сталкивается со всеобщим «оскотением», с добровольным отказом людей от человеческого облика. В противоположность своим прежним утверждениям, что не реальная действительность должна лежать в основе произведения, драматург создаёт в «Носорогах» сатиру на тоталитарный режим. Он рисует универсальность охватившей людей болезни. Единственным человеком, сохранившим человеческий облик, остаётся Беранже.

Первые читатели и зрители увидели в пьесе прежде всего антифашистское произведение, а саму болезнь сравнили с нацистской

Зарубежная литература. ХХ век

чумой (и вновь аналогия – с «Чумой» А. Камю). Позже сам автор так разъяснял замысел своей пьесы: «Носороги», несомненно, антинацистское произведение, однако прежде всего это пьеса против коллективных истерий и эпидемий, скрывающихся под личиной разума и идей, но не становящихся от этого менее серьёзными коллективными заболеваниями, которые оправдывают различные идеологии».

Герой Беранже – неудачник и идеалист, человек «не от мира сего». Он пренебрежительно относится ко всему, что чтят его сограждане и что считают показателем «цены» человека: педантизм, аккуратность, успешная карьера, единый стандартизированный образ мышления, жизни, вкусов и желаний. Ионеско вновь обрушивает на зрителя поток прописных истин и пустых фраз, но на этот раз за ними люди пытаются скрыть свою ограниченность и опустошённость.

У Беранже в пьесе есть антипод. Это Жан, самодовольный, глубоко убеждённый в своей непогрешимости и правоте. Он учит героя уму-разуму и предлагает следовать за ним. На глазах у Беранже он превращается в носорога, у него и раньше существовали предпосылки стать зверем, теперь они реализовались. В момент превращения Жана между ним и Беранже происходит разговор, который раскрывает человеконенавистническую сущность этого добропорядочного обывателя («Пусть они не становятся на моем пути, – восклицает он, – или я их раздавлю!»). Он призывает уничтожить человеческую цивилизацию и взамен неё ввести законы носорожьего стада.

Жан едва не убивает Беранже. Тому приходится скрываться в своем доме. Вокруг него либо носороги, либо люди, готовые в них превратиться. Бывшие друзья героя тоже вливаются в ряды носорогов. Последний, самый сокрушительный, удар ему наносит возлюбленная Дези.

Стандартизированность и безликость сделали возможным быстрое и безболезненное превращение окружавших его людей в животных . Стадное мышление, образ жизни и поведения подготовили переход человеческого стада в звериное.

Ионеско много внимания уделяет изображению личной трагедии героя, теряющего не только друзей, но и любимую девушку. Сцена прощания Беранже с Дези написана автором с большим лиризмом. Она передает ощущение героя, оказавшегося не в силах удержать самое дорогое существо. Он в отчаянии, оставшись совсем один, в отчаянии от невозможности стать таким, как все. Внутренний монолог Беранже оставляет гнетущее впечатление трагической парадоксальности мира, в котором человек мечтает отказаться от себя, чтобы только не быть одному. Внешне он остается человеком, но внутренне оказывается растоптан могучим носорожьим стадом.

Когда отгремела Вторая мировая, люди всего мира стали задумываться, как могло так выйти, что в средине цивилизованной Европы возник фашизм. Больше всего человечество волновал вопрос, как умные, образованные и добрые люди допустили истребление миллионов сограждан лишь по той причине, что они были другого происхождения.

Одну из первых попыток объяснить и подобных ему движений сделал Эжен Ионеско. «Носороги» (в другом переводе «Носорог») - это пьеса, в которой он описал механизм возникновения в обществе чуждого явления, который постепенно превращается в норму.

Биография Эжена Ионеско

Родился драматург в Румынии в 1909, так как его отец был оттуда родом, а мама была француженкой. С самого детства мальчик говорил на нескольких языках, в том числе на французском. С началом Первой мировой отношения между родителями паренька испортились, и они расстались. Мать забрала детей и уехала на родину, во Францию.

Когда Эжен Ионеско подрос, он пробовал жить с отцом в Румынии. Здесь он поступил в университет Бухареста, планируя преподавать французский. Но в 1938 вернулся на родину матери и остался жить в Париже навсегда.

Свои первые стихи Ионеско писал на а за годы жизни в Румынии стал забывать французский, так что, вернувшись во Францию, ему заново пришлось осваивать второй родной язык.

Становление драматурга

Еще во время учебы в Бухаресте Эжен застал зарождение популярности профашистских движений. Однако самому драматургу эта увлеченность окружающих казалась дикой, позже этот опыт стал темой «Носорогов» и других его произведений.

Вернувшись в Париж, Ионеску пишет диссертацию о Шарле Бодлере, а также активно занимается написанием собственных произведений. Наиболее прославили Ионеско пьесы, однако также он писал и рассказы, эссе.

Как драматург Эжен дебютировал в 1950-м с пьесой «Лысая певица», которую написал под воздействием самоучителя английского языка. Именно это произведение стало классическим примером «театра абсурда» - литературного направления, коего придерживался в своем творчестве Ионеско.

Умер Эжен Ионеско в марте 1994-го. Наибольшую популярность имели среди творческого наследия пьес Ионеско «Носорог», «Лысая певица», «Стулья», «Бескорыстный убийца», «Макбет», «Воздушный переход» и другие.

Истоки пьесы «Носорог» («Носороги»)

После успеха своей первой пьесы драматург активно оттачивал свое умение писать в жанре абсурда и парадокса. Отрицая реализм театральных постановок, он считал, что необходимо вернуться к истокам, когда все пьесы были полны скрытых символов и полунамеков. В конце пятидесятых годов, когда Европа потихоньку восстанавливалась после войны, многие стали задумываться о причинах появления фашизма, опасаясь повторения такой трагедии. Будучи противником любой тоталитарной системы еще со времен обучения в Румынии, как никто был знаком с этой темой Эжен Ионеско. «Носороги» («Носорог») - так называлась его новая пьеса, опубликованная в 1959-м. В этом же году состоялась ее постановка в театре Дюссельдорфа.

Эжен Ионеско «Носороги»: краткое содержание

Пьеса состоит из трех действий. В первом возле кафе на площади садятся два товарища, Жан и Беранже. Жан отчитывает своего приятеля, который, видимо, вчера немало выпил и еще не успел прийти в себя. Внезапно мимо них пробегает носорог. Все вокруг испуганы и обсуждают это из ряда вон выходящее событие, высказывая свое негодование. Один лишь Беранже равнодушно относится ко всему, пока в кафе не входит очаровательная Дэзи, в которую мужчина влюблен. Тем временем Жан читает ему мораль о правильном образе жизни и в конце концов Беранже соглашается посвятить сегодняшний вечер культурному развитию.

Внезапно слышится гул и выясняется, что носорог только что раздавил кошку хозяйки. Все спорят, сколько было носорогов, и как они выглядели. Беранже неожиданно заявляет, что в пыли, которую поднял пробегающий носорог, ничего нельзя было рассмотреть. Жан обижается на него, оскорбляет и уходит. А расстроенный мужчина заказывает выпивку и решает отказаться от намеченной культурной программы.

Второе действие пьесы Ионеско «Носорог» разворачивается на службе Беранже в конторе.

Здесь все активно обсуждают носорогов и необъяснимое увеличение их количества. Они спорят, ссорятся, высказывают различные мнения, пока не осознают, что их сослуживец Беф так и не пришел на работу.

Вскоре приходит его супруга и с ужасом рассказывает им о пропаже мужа, а вслед за ней прибегает гигантский носорог. Неожиданно мадам узнает в нем своего мужа, и зверь отвечает на ее зов. Сев ему на спину, она уезжает домой.

Дэзи вызывает пожарников, чтобы они помогли работникам конторы спуститься вниз, так как носорог Беф сломал лестницу. Выясняется, что в городе уже огромное число носорогов, и их количество растет.

Один из работников Дюдар предлагает Беранже пойти выпить вместе, но тот отказывается, так как решает пойти к Жану и помириться с ним.

Придя в квартиру друга, Беранже видит, что тот нездоров. Постепенно практически на глазах героя его друг превращается в носорога. Испуганный мужчина зовет соседа на помощь, но тот уже сам стал зверем. Взглянув в окно, Беранже видит, что на улице множество носорогов уже крушат скамейки. В испуге он убегает к себе домой.

Третье действие пьесы Эжена Ионеско «Носорог» происходит в квартире Беранже.

Он чувствует себя больным, и к нему приходит его сослуживец Дюдар. В процессе беседы Беранже все время кажется, что он сам превращается в носорога. Это ужасно пугает его. Однако гость успокаивает мужчину, говоря, что это нормально, ведь носороги довольно милые, хотя слегка неотесанные существа. Выясняется, что многие уважаемые жители города, в частности Логик, уже давно стали носорогами и чувствуют себя великолепно. Беранже в ужасе от того, что столь благородные и рассудительные граждане выбрали такой путь.

Тем временем в квартиру прибегает Дэзи. Она сообщает мужчинам, что их начальник тоже стал носорогом, чтобы не отставать от этого ныне уже модного явления. Беранже размышляет над тем, что носорогов можно как-то изолировать от людей, чтобы остановить рост их популяции, но гости убеждают его, что родственники носорогов будут против, а также защитники прав животных.

Дюдару явно симпатична Дэзи, правда, он ревнует ее к Беранже, поэтому покидает своих собеседников и сам превращается в носорога добровольно.

Оставшиеся вдвоем Дэзи и Беранже напуганы, так как отовсюду слышен рев животных, даже по радио. Вскоре девушка меняет свое мнение, решив что носороги достойны уважения и, получив пощечину от возмущенного Беранже, уходит в стадо.

Мужчина остается один, он размышляет о том, нужно ли ему быть носорогом. В результате он ищет ружье, готовясь защищаться до последнего.

Главный герой пьесы - Беранже

Все действие, происходящее в пьесе Ионеско «Носорог», сосредоточено вокруг Беранже.

На фоне других респектабельных жителей городка он кажется изгоем. Неопрятный, непунктуальный, часто говорящий невпопад, окружающих, даже лучшего друга Жана. При этом он абсолютно никому не вредит, разве что самому себе.

Однако с развитием действия оказывается, что главная вина Беранже только в том, что он не стремится соответствовать общепринятым нормам или моде. Так, когда все в кафе заняты наблюдением за носорогами, мужчина думает о любимой девушке. Кроме того, он не старается врать, чтобы влиться в коллектив, и случайно обличает во вранье окружающих.

В отличие от рациональных жителей города, Беранже живет чувствами. Он влюблен в Дэзи и из-за нее не замечает окружающих проблем. Кроме того, мужчина, явно смахивающий на алкоголика, ценит дружбу намного больше, чем правильный во всех отношениях Жан. Ведь чтобы помириться с ним, Беранже отказывается даже пойти выпить.

Еще одно отличие - чувство своей неполноценности. Когда в городе еще все спокойно, герой выглядит неблагополучным на фоне окружающих. И когда все жители по разным причинам становятся зверьми, отказавшись стать носорогом, Беранже снова чувствует себя не таким, как все.

Эжен Ионеско «Носороги»: анализ

Если сегодня стиль пьесы и высказанные в ней идеи выглядят обычными, то на момент своего появления в шестидесятые годы она была чем-то новым, выделяющимся.

Этому способствовало то, что данная пьеса включала в себя все особенности театра абсурда, которые выделял в этом направлении Эжен Ионеско («Носороги). Критика восприняла пьесу положительно, в частности, они сочли это произведение антифашистским. Однако сам автор негативно отнесся к подобной трактовке своего произведения, утверждая, что его идеи были гораздо шире, но каждый волен трактовать их по своему усмотрению.

В своем произведении писатель активно протестовал против любых тоталитарных идей, превращающих людей в покорную серую массу, уничтожающих индивидуальность.

В данной пьесе четко прослеживаются такие особенности театра абсурда, как отрицание реализма - все события кажутся фантастическими и лишенными смысла. Зрители и читатели понимают что произошло, однако почему люди вдруг стали обращать в носорогов (наказание за грехи, проделки НЛО или еще что-то другое), никто не знает.

Рациональное, прагматичное мышление, которое Ионеско считал виной всех проблем, также критикуется в пьесе. Единственный поступающий нерационально персонаж Беранже остается неуязвим для странной болезни, обращающей людей в носорогов.

Интересно, что в своей пьесе Эжен Ионеско описал все стадии технологии легализации любого чуждого обществу явления, которая только в девяностых годах двадцатого века была сформулирована и названа окном Овертона. Согласно ей любая идея, даже самая дикая, к примеру, каннибализм, может быть принята обществом как норма, пройдя шесть этапов: немыслимая, радикальная, приемлемая, разумная, стандартная и нормальная.

Сценическая судьба пьесы

После своего великолепного представления в парижском театре «Одеон» в 1960 была поставлена во многих странах мира драма «Носороги». Пьеса изначально воспринята была как антифашистская, поэтому на премьере некоторые герои были одеты в немецкую военную форму. Но с годами менялось ее восприятие, и новые режиссеры для передачи своего видения использовали иные приемы.

«Носороги» были поставлены на большинстве самых известных сцен мира, и величайшие актеры театра и кино почитали за честь играть в этой пьесе. Впервые роль Беранже исполнил французский актер Жан-Луи Барро. Позже этого персонажа играли такие известные артисты, как Виктор Авилов, Лоуренс Оливье, Бенедикт Камбербетч и другие.

Судьба «Носорогов» в СССР

Став признанным антифашистским произведением, после премьеры «Носороги» появились в СССР только через пять лет. Пьеса была напечатана в «Иностранной литературе». Но ее скоро запретили, так как идеи, выраженные в «Носорогах», критиковали коммунизм и социализм. Однако это не помешало распространению пьесы. Ее текст переписывался, перепечатывался и передавался из рук в руки. А запрет добавил этому произведению невиданную популярность.

В 1982-м пьесу поставил один из любительских московских театров. Однако почти сразу после премьеры спектакль закрыли, и до Перестройки не разрешали ставить. Однако после прихода к власти Горбачева «Носороги» начали свое победное шествие по лучшим сценам СССР, а потом и России.

Цитаты из «Носорогов»

Одним из неотъемлемых элементов театра абсурда считал игру слов Ионеско. «Носорог» (цитаты ниже) содержал в себе немало словесных парадоксов. К примеру, размышление Логика о кошке.

Или небольшой диалог о детях:

— Я не хочу иметь детей. Такая скукотища.
— Как же ты тогда собираешься спасать мир?
— А зачем нужно его спасать?

Также глубоки размышления героев об истине: «Зло иногда причиняешь случайно, совсем не желая этого, или нечаянно поощряешь его».

По прошествии более чем пятидесяти лет после премьеры пьеса Ионеско «Носороги» по-прежнему не теряет своей актуальности и ставится во многих театрах мира.

Нарочитая нелепость происходящего, бессмысленность диалогов в ранних драмах Ионеско сменяются в «Носорогах» последовательно развивающимся действием, единым сюжетным стержнем. Взаимосвязью реплик Ионеско в некоторой степени «предает» статичную форму антидрамы, вводит динамичное действие; у безликих персонажей-марионеток появляются имена: это Жан Дюдар, Беранже. Но, тем не менее, действующие лица «Носорогов» продолжают оставаться масками, воплощающими различные модели социального поведения, в сумме составляющие, с точки зрения Ионеско, универсальную модель человечества.

Место действия – небольшой провинциальный городок. Уровень интересов его жителей наглядно иллюстрирует стереотипность мышления, рутинность существования, культ «здравого смысла» и личного благополучия. Среди «блюстителей» прописных истин выделяется фигура Беранже, живущего вопреки «здравому» смыслу. Он пренебрежительно относится к тому, что его сограждане чтут как показатель «цены» человека: подчеркнутая опрятность, педантичность, удивительная схожесть в мыслях. Их многозначительные изречения по поводу даже самых обыденных вещей звучат как монотонное повторение раз и навсегда затвержденных прописных истин. Беранже, в отличие от своих сограждан, не стремится преуспеть, сделать карьеру. Ему претят практицизм, привычка подчиняться, не размышляя.

С позиции «здравого» смысла, Беранже – неудачник. Он бедствует, так как пренебрегает общепринятыми стандартами поведения. Жан – полная противоположность Беранже. С высоты собственного благополучия он поучает своего приятеля. Пафос его «урока» заключен в расхожих истинах, «заношенных до дыр» слишком частым употреблением, по выражению Беранже.

Вторжение «носорожьей» болезни воспринимается обывателями как очередная необходимость, которой нужно подчиниться, а то могут заподозрить в неблагонадежности. Каждый стремится в числе первых «оносорожиться», чтоб засвидетельствовать свою образованность. Одними из первых сменили кожу чиновники – социальная категория, для которых умение подчиняться не размышляя является высшей добродетелью. Правила «игры» допускают лишь два варианта выбора: те, кто вовремя «оносорожился», процветают, те же, кто не успел или не захотел, обречены бедствовать. К категории последних относится Беранже, он активно сопротивляется эпидемии, обрекая себя на изоляцию и изгнанничество. Беранже говорит: «Одиночество давит на меня. Общество тоже». Герой Ионеско освобождается от ниточек марионетки в своем противостоянии всеобщему всплеску верноподданнических чувств.

«Носороги» – емкий символ, допускающий многозначность прочтения: это и опасность любой коллективной завербованности, угрожающей свободе; это и стихия конформизма, питательная среда для всех форм тоталитаризма; это и метафора фашистской чумы. Ионеско подчеркнуто отстранялся от любых толкований, предоставляя читателям / зрителям и особенно режиссерам полную свободу. Известный французский режиссер Жан-Луи Барро в одной из первых парижских постановок 1969 г. придал пьесе ярко выраженный антифашистский характер. В раздававшемся за сценой реве носорогов отчетливо слышалась популярная в годы вермахта песенка «Лили Марлен» и грохот сапог.

Только после постановки, осуществленной Барро, Ионеско, хранивший молчание, наконец высказался: «Носороги – несомненно, антинацистское произведение, но прежде всего эта пьеса против коллективных истерий и эпидемий, которые оправдывают различные идеологии».

Драматургия Э. Ионеско, пародируя парадоксальные, нелепые стороны человеческого существования, «учит человека свободе выбора», пониманию собственной жизни и своего места в мире. «Мы – я, стали показывать мир и жизнь в их реальной, действительной, а не приглаженной, не подсахаренной парадоксальности. Театр призван учить человека свободе выбора, он не понимает ни собственной жизни, ни самого себя. Вот отсюда, из самой этой жизни человеческой и родился наш театр».

Сэмюэл Беккет (1906 – 1989)

Творчество С. Беккета-драматурга начинается только в 50-е годы. К тому времени за его плечами был упорный до одержимости труд, опубликованный в 1938 г. роман «Мэрфи», блестящее эссе о М. Прусте (1931) и Д. Джойсе (1929). В романной трилогии – «Моллой» (1951), «Мэлон умирает» (1951), «Безымянный» (1953) – намечаются основные линии развития беккетовской драматургии.

До 1939 г., до своего окончательного переселения в Париж, ирландец Беккет писал на английском языке. В первый период своего пребывания в Париже, с 1929 по 1933 год, он был личным секретарем Д. Джойса, оказавшего значительное влияние на творческое становление писателя. После 1939 г. Беккет пишет на двух языках – английском и французском. Двуязычие обусловило своеобразие беккетовской стилистики: особый поворот слова, эллиптичность, показательная игра на согласных и гласных использованы писателем как средство языкового новшества. Беккет стремился, по его выражению, «притупить язык»: «Так мне легче писать без стиля».

Драматургия, которая принесла писателю мировую славу, привлекла его возможностью наглядно показать парадоксальность человеческого существования. Обедненность лексики, умолчание и паузы используются Беккетом в его драмах для обнажения противоречия между «вещью называемой» и сутью. Недаром он считал, что «искусство – вовсе не обязательно выражение».

Конкретика очевидности заменяет слово как средство общения. В пьесе «Не я» (1972) на пустой сцене в луче прожектора – один лишь рот, лихорадочно извергающий поток бессвязных слов: «сюда... в этот мир... малютку крошку... недоношенную... в Богом забытом... что?... девочку?... в этот... Богом забытую дыру, которая называется... называется... неважно... родители неизвестно кто... ничто, не заслуживало внимания, пока не стукнуло шестьдесят, когда что?... семьдесят?... Господи Боже!... несколько шагов... потом остановка... взгляд в пространство... остановка и снова взгляд... плыла, куда глаза глядят... как вдруг... постепенно все выключилось... весь этот свет раннего апрельского утра... и она оказалась в... что?... кто?... нет!... она! (пауза и движение)... оказалась в темноте». Слова и паузы здесь математически просчитаны, стирая разницу между живой сценой и записанной на пленку, между речью, шумом и молчанием. Слова у Беккета существуют, чтобы ими играть, творя собственную реальность. Игровое отношение к реальности неразрывно связано с иронией, расшатывающей однозначность суждений и оценок.

В пьесе «Счастливые деньки» (1961) иронично все, начиная с заглавия. Герои пьесы – Винни и Вилли – постепенно погружаются в яму; при этом Винни не устает повторять: «Ой, какой счастливый денек!», воспринимая палящую жару полуденного солнца как своего рода благодать – «Поистине велики ко мне милости». Слова «счастливые деньки», проходящие рефреном через всю пьесу, являются перифразой распространенного английского выражения. Эти слова в драме не отражают ни чувства счастья и радости, ни красоты переживаемого момента. Но Винни не знает, «что делать, пока не найдешь слов». Избегая нежелательных пауз, она ими заполняет пустоту.

Персонажи Беккета способны высмеивать трагикомичность своего положения: Винни и Вилли – над землей, опаленной беспощадными лучами солнца; Нелл и Нагг («Эндшпиль», 1957) – над горем. Нелл говорит мужу: «Нет ничего смешнее горя. И сначала мы над ним смеемся, смеемся от души... но ведь оно не меняется. Это как хороший анекдот, который мы слишком часто слышим. Мы по-прежнему считаем его остроумным, но уже не смеемся».

В пьесах Беккета нет четких граней между смехом и слезами. В «Эндшпиле» Хамм говорит: «Ты плачешь и плачешь, чтобы не смеяться». Смех Беккета – это трагическая маска, за которой скрывается вся сложность жизни, не поддающаяся однозначности оценок.

Вымысел Беккета развивается лишь в сторону все большей тотальной пустоты, в которой герои, сюжет, язык превращаются в ничто. Бессилие повлиять на ход событий зафиксировано в его пьесах полной неподвижностью, статичностью. Этот парадокс воплощается в зрительном образе. Мир Беккета заселен увечными существами, не способными передвигаться самостоятельно. В «Эндшпиле» действие замкнуто четырьмя стенами комнаты, герои – калеки и старики: Хамм прикован к инвалидному креслу, его родители посажены в мусорные баки. В «Игре» (1963) персонажи, лишенные имен – Ж2, М и Ж1 -заключены в сосудах, которые символизируют «урны гробовые». В «Качи-Кач» (1981) образ «неподвижного движения» воссоздается креслом-качалкой, которое, не останавливаясь ни на минуту, не сдвигается с места.

Художественный мир Беккета – это мир вечного повторения, в котором начало совпадает с концом. Изо дня в день возобновляется ожидание Владимира и Эстрагона («В ожидании Годо»). В «Счастливых деньках» каждый новый день похож на предыдущий. Винни медленно поглощает земля, но она упрямо погружена в мелочную суету повседневных привычек: «...здесь все так странно. Никогда никаких перемен».

Беккет пытается «озвучить» всеобщую боль безнадежности. В «Эндшпиле» Хамм рассказывает Клову: «Сегодня ночью я заглянул себе в грудь. Там было одно большое бобо».

«В ожидании Годо» – самая известная пьеса Беккета, которой была суждена громкая слава и за которую он был удостоен в 1969 г. Нобелевской премии. При всей взыскательности в оценке собственного творчества Беккет в одном из интервью признался: «Все мои вещи я написал за очень короткий срок, между 1946 и 1950 годами. Потом ничего стоящего, по-моему, уже не было». Под «стоящим» подразумевалась романная трилогия и драма о Годо.

	Фото Виктора Баженова
	Алена Карась. . В "Мастерской Петра Фоменко" поставили пьесу Эжена Ионеско (РГ, 07.03.2006 ). Александр Соколянский. . «Мастерская П.Н. Фоменко» выпустила «Носорога» Ионеско (Время новостей, 07.03.2006 ). Глеб Ситковский. . В Мастерской П. Фоменко поставили пьесу Эжена Ионеско (Газета, 07.03.2006 ). Ольга Егошина. . В театральной Москве наблюдается нашествие носорогов (Новые известия, 07.03.2006 ). Марина Давыдова. В "Мастерской Петра Фоменко" появился "Носорог" Эжена Ионеско (Известия, 06.03.2006 ). Олег Зинцов. . Мастерской П. Фоменко не чужд умеренный абсурд (Ведомости, 10.03.2006 ). Майя Стравинская. (Коммерсант, 10.03.2006 ). Марина Зайонц. . Иван Поповски поставил в "Мастерской Петра Фоменко" "Носорога" Эжена Ионеско (Итоги, 13.03.2006 ). Григорий Заславский. . Иван Поповски поставил в «Мастерской Петра Фоменко» драму Эжена Ионеско (НГ, 15.03.2006 ).

Носорог. Мастерская П.Фоменко. Пресса о спектакле

РГ , 7 марта 2006 года

Алена Карась

Вирус носорожьего гриппа

В "Мастерской Петра Фоменко" поставили пьесу Эжена Ионеско

Внезапно посерьезнел и забился напряженной философско-социальной мыслью московский театр. Сейчас уже с полной ответственностью можно говорить о том, что темой нынешнего сезона станут социальные неврозы и мутации массового сознания, проблема свободы как таковой. Должно было пройти тридцать с лишним лет, чтобы этот сюжет вернулся в отечественный театр.

В конце года в театре "У Никитских ворот" его режиссер Марк Розовский поставил "Носорогов " Ионеско, философскую притчу о фашизме, массовом отуплении и личной свободе. Вслед за ним "Ленком" и Александр Морфов показали премьеру спектакля по мотивам культового романа Кена Кизи "Полет над гнездом кукушки" и назвали его "Затмение ", обозначив свою тему как затмение разума, презревшего свободу, поддавшегося "норме", усредненности, анонимной власти белых воротничков. Морфов с Абдуловым рассказали простую и негероическую историю о тех, кто смертельно устал, кто в череде обретений и утрат успел наиграться и больше не знает, чего хотеть. О тех, в ком не осталось никакого желания революций и бунтов, но лишь простейшее, элементарное чувство справедливости и презрения к насилию. О тех, кто беззаботно забыл, что их деды уже проходили такую историю, а когда вспомнил, было слишком поздно.

Только что - с разницей в две недели - Юрий Погребничко в театре "Около" рассказал историю самоубийства Кириллова из "Бесов" ("Русский студент..."), а Кама Гинкас представил свои фантазии на темы "Легенды о Великом Инквизиторе" из "Братьев Карамазовых" ("Нелепая поэмка "). И там, и там - мысль о свободе, о том, что она - не дешевый идеологический фетиш, а тяжелая духовная задача взрослого человека.

Во всех этих спектаклях острота общественного высказывания - почти критическая. Их режиссеры, так или иначе, пережили оттепель, затем - новые холода и новые потепления. Но трудно было предположить, что Иван Поповски, со времен знаменитого "Приключения" - безусловный "эстет", "специалист" по поэтическому театру русских символистов, автор тонких оперных, музыкальных спектаклей, тоже станет режиссировать давнюю философско-социальную притчу Эжена Ионеско. Что и он обнаружит ее вновь набухшую злободневность.

Ионеско написал пьесу, в которой все начинается как фарс, а затем разворачивается как психологическая и философская драма. Сегодня, быть может, как никогда раньше, в герое "Носорогов" Беранже - пьянице и хранителе здравого смысла - видят Беранже-философа из последней и уж точно самой безысходной драмы Ионеско "Король умирает".

У Ивана Поповски Беранже играет Кирилл Пирогов - главный неврастеник фоменковской труппы. Начав спектакль как беззаботный весельчак из эксцентрически-фантастического фарса на темы превращения людей в носорогов, его Беранже приобретает к финалу совсем иные интонации - романтического героя-одиночки и истерзанного рефлексией интеллигента. Вариации героической, романтической драмы, драмы экзистенциальной и психологической волнами накатывают одна за другой на протяжении всего второго акта. Его достойной, огненно-темпераментной и героической партнершей становится его возлюбленная Дэзи (Наталью Вдовину специально на эту роль пригласили из "Сатирикона", где она давно ничего подобного по масштабу не играла). Она до последней минуты ведет себя как персонаж героико-романтический. Не просто красивое, но и по-настоящему крупное, яркое, как того требует стиль, лицо Натальи Вдовиной - Дэзи исполнено отчаянной решимости.

Кажется, что Поповски более всего волнует именно это смещение жанровых регистров. Он начинает спектакль среди белых французских фасадов (художник - Ангелина Атлагич), на фоне ясного синего неба, в яркой, комической оркестровке. Здесь ему и Галина Тюнина (Домашняя хозяйка, Мадам Беф) в помощь, и брат ее Никита Тюнин (мсье Папийон), только что пришедший в "Мастерскую" из лаборатории Анатолия Васильева, и Андрей Козаков (Ботар), и Карен Бадалов (Логик), и Алексей Колубков (Дюдар), и Олег Любимов (Жан, Лавочник). История про носорогов, в которых постепенно - один за другим - превращаются жители города, похожа поначалу на беззаботную французскую комедию. Но вот эпидемия становится все опаснее, и вместе с нашествием носорожьего "гриппа" в спектакль приходит подробность психологического диалога, оркестрованного в отчетливых романтических интонациях. Беранже-Пирогов нервничает все больше, и вот мы неожиданно узнаем в нем Мак Мерфи, героя Александра Абдулова в ленкомовском спектакле. Неврастеничный, пьющий паренек, лишенный героического, он просто не может, не успевает поддаться массовой истерии.

Пространство белых фасадов и безоблачного неба сужается до двух стен, в которых заперты Беранже-Пирогов и Дэзи-Вдовина. Последние люди в носорожьей стае, они готовы претерпеть свое одиночество и здравомыслие до конца. Но вот и Дэзи побеждена, и, охваченная эпидемией птичьего - простите - носорожьего гриппа, она бежит к "своим", оставляя Беранже стенать по поводу своей нерасторопности. "Поздно, раньше надо было думать!" - восклицает он, пока мимо его стен величественно, точно божество, проплывает носорог. (Кстати, спектакль Поповски так и называется "Носорог", в единственном числе). Как и Мак Мерфи в "Ленкоме" он органически не принял "вирус", не успел инфицироваться, настаивая на своем человеческом, то есть индивидуальном, немассовидном, облике.

Программка цитирует слова Ионеско: "Меня за эту пьесу ругали. [...] Потому, что не предложил выхода. Но мне и не нужно было предлагать выход. Мне нужно было показать, почему в коллективном сознании возможна мутация и как она происходит. Я просто описывал - феноменологически - процесс коллективного перерождения". Поповски именно эту феноменологию и реализует в своем новом спектакле.

Время новостей, 7 марта 2006 года

Александр Соколянский

Бактерия риноцерита

«Мастерская П.Н. Фоменко» выпустила «Носорога» Ионеско

2006 год как-то не очень задался любимому театру. «Носорог» -- опять одна неудача, еще более досадная и куда менее объяснимая, чем февральский «Журден-Журден ». То был развлекательный спектакль, сделанный на откровенно неудачном материале, Лета поглотит его с легкостью, ну и пусть: не жалко. Здесь великая (не уверен, что гениальная, но точно, что великая) и, выражаясь по-носорожьи, очень своевременная пьеса. Поставил ее Иван Поповски, у которого в отличие от Вениамина Смехова имеются и яркий режиссерский талант, и превосходная выучка. Заметим в скобках: многие актеры уверены, что режиссуре можно научиться вприглядку, репетируя свои роли с великим мастером, но это неправда. Искусство режиссуры, как электрический ток, не передается по воздуху: нужна настоящая школа, нужны действительные отношения учителя и ученика. Школу, к которой принадлежит Иван Поповски, я не постесняюсь назвать лучшей в сегодняшнем театральном мире.

Роль главного героя, пьяницы Беранже, единственного человека, который не стал носорогом, играет Кирилл Пирогов. Ему ничего не надо объяснять про честь и достоинство хрупкого, слабосильного индивидуализма, он сам все знает. Отличный, умный актер. С Иваном Поповски они вполне сработались в «Отравленной тунике» (2002), и это был очень неплохой спектакль. Что могло не получиться сейчас?

Видимо, были поставлены неверные задачи. Попробуем их уяснить.

Спектакль начинается с того, что сцену неторопливо, слева направо, переходят три одинаковых человека (не-человека), словно бы написанных Рене Магриттом, старшим собратом Эжена Ионеско, бельгийским мастером «магического реализма». Строгие костюмы, котелки, под котелками -- лица (не-лица), обмотанные белой тканью. Уже понятно: если тон задает Магритт, то в «Носороге» Поповски не будет никакой политизации, никаких обличений-изобличений, но это же правильно! Сам Ионеско не уставал повторять, что его «риноцерос» не фашист, не коммунист и не приверженец идей чучхе, а все они сразу, включая нынешнего единоросса, и речь при этом вообще идет не о политике: «Риноцерос -- это человек готовых идей. В пьесе я просто хотел рассказать об идеологическом заражении».

Болезнь риноцерит, т.е.«носорожество», очень разнообразна, при этом бактерии риноцерита заранее обжились в каждом человеческом организме, как палочка Коха. Очень интересно, да и важно тоже, исследовать природу болезни в общем виде, не отвлекаясь на частные клинические случаи.

И Поповски придумывает впечатляющую увертюру: персонажи пьесы, один за другим, входят в условное уличное кафе, включают музыкальный автомат, танцуют под шансонетки (хореограф -- Валентина Гуревич). Все очень мило, всем хорошо.

Правда, когда люди бросают в щель монету, сначала вместо музыки раздается глухой животный рев (издает его та самая магриттовская тройка, вставшая у микрофонов), но никто ничего не замечает. Беранже отличается от остальных тем, что ему уже с утра плохо. Его мучает похмелье, и ему нет никакого дела до замолкшего музыкального автомата.

Общий темп игры: весело, неторопливо. При этом все движения и эмоции персонажей (даже выделенной из общего ряда Домашней хозяйки, которую играет Галина Тюнина) предсказуемы. Если угодно, они почти автоматичны. Перед нами мир, уже болеющий риноцеритом в скрытой форме.

На бумаге все выглядит по-прежнему правильно и гладко, но на сцене начинаются неувязки. Театр «фоменок», играющих в медленном темпе, всегда был театром удивительной душевной утонченности, глубоким и переливчатым. В сценическую игру имело смысл всматриваться, ею хотелось любоваться; существование потенциальных носорогов плоско и однообразно по определению. Знать заранее, что и как скажет мающемуся Беранже самодовольный Жан (Олег Нирян) или как будет жонглировать дурными силлогизмами Логик (Карэн Бадалов), убеждаться в том, что их интонации и повадки не способны измениться, -- нет, это скучно. Возникает желание поторопить артистов: ну да, да, все понятно, еще что-нибудь будет? А они никуда не торопятся. Милые «фоменки» играют с непривычной для них и неприятной для нас осанистостью оперных солистов. И, главное, было бы что играть. Я не помню в репертуаре «Мастерской П.Н. Фоменко» спектакля, менее насыщенного действием, чем «Носорог» Ивана Поповски, идущий три часа сорок минут. Именно потому, что в нем нет ничего «частного».

Нарочитая бесхитростность игры, думается, была задана режиссером вполне сознательно; это подтверждается внешней простотой сценографии. Ангелина Атлагич знает толк в пышности и декоративности (вспомним ее костюмы в «Окровавленной тунике»), здесь же ее сценическая конструкция стремится выглядеть набором белых ширм с полуусловными дверьми и окнами. Ивану Поповски не хочется ставить притчу Ионеско ни в законах психологического театра, ни в законах театра масок, ни в законах театра активной режиссуры. Он отсекает избыточно богатые возможности, но в итоге оказывается на почти пустом месте. Ему остается играть лишь в театр типажей, которым занимается большинство ремесленников, на большее не способных. Кто, как не Поповски, мог бы показать превращение человека в носорога максимально эффектно, но он себя зачем-то сдерживает: превратимся скромно, без спецэффектов, как в любительском театре. Как бы ни были сложны побудительные мотивы, результат малоинтересен.

Насытить спектакль тревогой, действительным страданием, глубокой серьезностью мог бы исполнитель главной роли, но это, кажется, не очень по плечу Кириллу Пирогову. Он отлично улавливает фактуру: нервность и разболтанность Беранже так же хороши, как хороша была стилизованная обреченность Имра в «Тунике», но этим достоинства его игры, в общем, исчерпываются. Можно предположить, что играть в дуэте или в трио (вообще в связке) ему удобней и правильней, чем солировать; что благодаря именно этому свойству актерской органики он в 1993 году легко и радостно к ней присоединился.

Лучшие спектакли «Мастерской», от «Владимира III степени» до «Трех сестер», всегда были полицентричны: в них воздух звенел от сложных, хитросплетенных связей меж равноправными персонажами. Драматургия, в которой существует лишь один герой, окруженный «всеми остальными» (это и «Гамлет», и «Эдип-царь», и почти весь театр эпохи романтизма), ученикам Фоменко вообще как-то не очень удается. Вспомним: ни «Чичиков» с Юрием Степановым, ни «Месяц в деревне» с Галиной Тюниной существенными удачами так и не стали. «Приключение», поставленное Иваном Поповски пятнадцать лет назад, было больше чем удачей. Оно было шедевром, но при этом «все остальные» и «все остальное» были в спектакле куда интересней и важней, чем центральная фигура цветаевского Казановы. Нынешние «Журден-Журден» и «Носорог» -- это, конечно же, театр одного героя. Выводы напрашиваются.

Газета , 7 марта 2006 года

Глеб Ситковский

Все мы немножко носороги

В Мастерской П. Фоменко поставили пьесу Эжена Ионеско

Македонец Иван Поповски для «фоменок» свой человек, а в его режиссерской одаренности московская публика уверилась еще с тех достославных пор, когда на третьем курсе ГИТИСа, в 1991 году, он поставил со студентами Петра Фоменко цветаевское «Приключение». То, что перед нами фоменковский ученик, так или иначе читалось в самых разных спектаклях Поповски, но почерк у македонца свой, уникальный, и его ни с кем не спутаешь. Эта индивидуальность чувствуется и в новом спектакле Поповски, в «Носороге» Эжена Ионеско.

Если говорить о главных режиссерских добродетелях Ивана Поповски, то это безупречный слух (зря, что ли, он так преуспел в поэтическом театре) и слегка пижонский эстетизм, который явно приобретен не от Петра Наумовича. В том же «Носороге», например, масса цитат и художественных отсылок: перед нами бродят загадочные люди без лиц, словно только что сошедшие с полотен Малевича; порой, глянув на декорацию (сценография Ангелины Атлагич), можно подумать о сюрреалисте Магритте, а во втором действии по заднику проплывет видеопроекция дюреровского, закованного в латы носорога.

То, что в каждом из нас живет свой персональный носорог, готовый при удобном случае выскочить наружу и с ревом помчаться на волю, в пампасы, Ионеско сказал еще в 1959 году. Чаще всего постановщики расценивали его пьесу как напоминание о фашизме, чему сам драматург был вовсе не рад. «Фоменки» за вульгарным социологизмом не погнались, и их история совсем про другое - о том, долго ли здравомыслящий и слабый человек может противостоять коллективному помешательству. Кирилл Пирогов в спектакле Ивана Поповски играет слабака из слабаков. Его Беранже - это заурядный выпивоха, и волевые друзья справедливо упрекают парня в мягкотелости и всяком отсутствии силы воли. Бесхребетник послушно кивает головой и вообще готов согласиться с любым словом первого встречного - заканчивает фразу за собеседника и собственного мнения не имеет. Оживляется он только в трех случаях: от вида бутылки коньяка, от звука расслабляющего джаза и от присутствия хорошенькой девушки. Но, как вскоре выясняется, его мягкотелость - это лучшее лекарство от толстокожести. Люди вокруг один за другим превращаются в носорогов, а он лишь с изумлением наблюдает за этими пугающими метаморфозами.

Превращение, потеря своей физической сущности, - увлекательная задача для любого артиста-эксцентрика. Несколько лет назад с ней, например, успешно справился Константин Райкин, сыгравший Грегора Замзу в «Превращении» Кафки. Пьеса Ионеско дает меньше возможностей для наглядных метаморфоз, и в спектакле имеется, в сущности, всего одна сцена, в которой есть где разгуляться актеру. Олег Нирян (Жан) по-эстрадному лихо разыгрывает приход своей новой, носорожьей жизни: голос грубеет, кожа толстеет, мучительно хочется потереться об стенку и всласть поваляться в грязи.

Есть, впрочем, и еще несколько обаятельных гротесковых эпизодов. Галину Тюнину, сыгравшую здесь только пару мелких ролей, в «Носороге», например, вообще не узнать. В начале она, нацепив блондинистый парик, изобразит томную владелицу кошки, а парой сцен позже сыграет совсем другое, гораздо более толстокожее существо. Обширнозадая Мадам Беф в исполнении Галины Тюниной (актрисе, в былые годы дышавшей в спектаклях Ивана Поповски исключительно духами и туманами, подложили «толщинки» всюду, где только можно, а на икры напялили чулки пятисантиметровой толщины) несется вперед, сшибая все на пути, и видно, что ее превращение в носорожицу не за горами.

Гротескному первому акту приходит на смену камерный второй, где на фоне всеобщего носорожьего рева беседуют три оставшихся человека, и спектакль враз скучнеет. Радикальные сокращения текста, думается, пошли бы этому «Носорогу» только на пользу, но режиссер на них не пошел. Эх, зря.

Новые известия, 7 марта 2006 года

Ольга Егошина

Рогатая экзотика

В театральной Москве наблюдается нашествие носорогов

В театре "Мастерская Петра Фоменко" состоялась премьера самой знаменитой пьесы Эжена Ионеско "Носорог". За зиму это уже вторая постановка по этой пьесе в российской столице. Правда, в отличие от версии Марка Розовского, показавшего один только рог животного, у "фоменок" дикий зверь появился на сцене совершенно как настоящий. Правда, стоял он на задних лапах.

Посетители кафе после первого акта пьесы Ионеско жарко спорили: "У азиатского носорога один рог, а у африканского два. А может быть, и наоборот. У африканского один". Собственно, средний европеец вряд ли знает о носорогах больше. Разве какой дотошный натуралист, затесавшийся среди зрителей, сообщит своей соседке, что, собственно, среди африканских носорогов есть и двурогие, и однорогие в зависимости от вида. Да еще добавит, что, видимо, не только герои Ионеско, но и сам автор был плохо знаком с выбранным им животным, иначе бы он не изобразил их стада, носящиеся туда-сюда по городу. Потому что носорог - ярый индивидуалист. Дожив с доисторических времен до наших дней, он изо всех сил лелеет свое одиночество. Представить себе носорогов, сбившихся в стаю, так же трудно, как вообразить королей, построившихся в батальон. Но Ионеско само по себе животное, в которое превращались один за другим его персонажи, интересовало, видимо, не очень.

Надо сказать, пьеса Ионеско была воспринята более чем серьезно в 60-е годы, и столь же серьезно воспринимается при своем теперешнем неожиданном возвращении на сцену (за три месяца в столице появилось аж две постановки его пьесы).Когда к Ионеско более чем почтительно отнесся главный авангардист со стажем Марк Розовский, это понятно. Но то, что молодой Иван Поповски, представивший спектакль на сцене "Мастерской Фоменко" , отнесется к "Носорогу" с почтительной бережностью, оказалось неожиданностью.

Сценограф Ангелина Атлагич построила на сцене аж три вращающиеся и катающиеся громоздкие конструкции, которые аккуратно перемещают рабочие сцены с замотанными белой марлей лицами. Они то превращаются в церковную площадь с тремя аккуратными домиками, то в офис, где работает герой, то в квартиру Беранже. Долгое пребывание в маленьком пространстве, надо сказать, сильно мешает режиссерам мастерской в освоении пространства большого. Спектакль заставлен какой-то мебелью, которую все время двигают актеры туда-сюда, ненужными предметами "для антуража" , очень утяжеляющими и без того чересчур медленный ритм спектакля.

Режиссер карикатурно и увлекательно обрисовал быт южного городка, где неожиданно объявился носорог: с танцами, забавными чудаками, провинциальной пышностью женских платьев. Актеры с удовольствием "валяют дурака" , играя горожан придуманного города. Карэн Бадалов подарил своему Логику забавную манеру тащить все, что плохо лежит: чужие сигареты, декоративное дерево в кадке. Галина Тюнина, сыгравшая молоденькую красавицу-горожанку с кошкой и почтенную мадам Беф (муж мадам Беф один из первых стал носорогом), продемонстрировала чудеса перевоплощения. Здоровенная тетеха, чьи ноги просто выпирали из сапог (видимо, актриса воспользовалась какими-то утолщающими подкладками или бинтами), падала в обморок, басила, всплескивала руками, а под конец носилась по сцене в нижней юбке, лихо подпрыгивая в погоне за своим супругом-носорогом. "Амазонка!" -с этим замечанием героя одобрительно согласился весь зрительный зал.

Но вот "серьезная" часть спектакля получилась довольно скучной. Режиссер очень подробно выстроил все превращения в носорогов, но чем натуральнее и физиологичнее происходил процесс, тем неубедительнее становилось все происходящее на сцене. Уже и рев не помогал, и сыплющаяся штукатурка. И даже появившийся в натуральную величину носорог (правда, ходящий на задних лапах) никак не добавил убедительности происходящему. Поэтому труднее всего пришлось актерам, несущим "драматическую линию" спектакля. Прежде всего Кириллу Пирогову, играющему тихого алкоголика Беранже, который остался единственным человеком на фоне общего катаклизма. Даже этому тонкому актеру так и не удалось убедить зрителя ни в серьезности опасности, ни в необходимости сопротивления.

Прошедшие со времен появления пьесы Ионеско почти полвека показали нам, что не стоит бояться выдуманных экзотических носорогов, которых никто в глаза не видел. Если во что и рискуют превратиться твои сограждане, то во вполне родных козлов, которых почему-то с каждым годом становится вокруг все больше и больше. К сожалению, пока не нашлось своего Ионеско, чтобы описать этот интересный процесс.

Известия , 6 марта 2006 года

Марина Давыдова

Носорог-рог-рог идет

В "Мастерской Петра Фоменко" появился "Носорог" Эжена Ионеско. Его поставил Иван Поповски, слывущий в "Мастерской" и за ее пределами главным специалистом по поэтической драме.

Знаменитый француз румынского происхождения писал пьесы, забубенные по форме и незамысловатые по сути. В пьесе "Носорог", например, он яростно настаивает на необходимости сохранять человеческий облик в ситуации, когда все вокруг решили его потерять. С этой мыслью, как говорится, не поспоришь. Носорогом быть хорошо, а человеком лучше.

Ивану Поповски надо бы сказать отдельное спасибо: дешевой актуализации в его постановке нет. Намеков на печальный опыт тоталитаризма - тоже. Действие разворачивается в провинциальном французском городке, каким он представляется нам в мечтах. Тут небо голубое до синевы, деревья аккуратно обрамляют чистенькую Place de PEglise, из стоящего прямо на площади "гроба с музыкой" звучит бесконечный французский шансон, а изящно одетые горожане чуть что пускаются в пляс. Поповски привлекла та самая замысловатая форма, в которую Ионеско заключил незамысловатую мысль. Милейшие французские буржуа-клерки, булочники, чувствительные дамочки в этой пьесе не просто теряют человеческий облик. Они на наших глазах звереют. Был человек, стал носорог. Чем не театральное превращение?

Лучшей в спектакле является сцена, где друг главного героя Жан (Олег Нирян) сначала хрипит, потом рычит, потом раздевается до неприличия, потом с "помощью аквариума и домашних растений устраивает в квартире подобие болота и, извалявшись в грязи, убегает на волю. Но и до этого... ах, сколько очаровательных возможностей продемонстрировать все, на что способны артисты "Мастерской", дает постановщику изобретательный абсурдист. Социальный пафос его пьесы так и тянет подвергнуть театральной возгонке. Чего стоит одна гибель кошки под копытами непарнокопытного. У Ионеско это проходной эпизод, в постановке Поповски настоящий скетч. А иначе зачем было выводить на сцену в роли владелицы кошки саму Галину Тюнину?

Подмостки - это место, где возможны чудеса. Вот смысл театральной философии Фоменко, взятый на вооружение его учениками. Однако превращения состоялись, круговерть закончилась, и вдруг ясно понимаешь, что волшебства больше не будет. Усмиренный поначалу "Носорог" сам переходит в наступление. Он давит пафосом, вопиет об очевидном, ломится в открытые двери. Хорошие артисты тонут под спудом риторики, мало что сообщающей уму и ничего не говорящей сердцу. Смотришь и втайне надеешься: а вдруг стойкий Беранже все-таки расхочет быть человеком и начнет превращаться. Вот бы узнать, как Кирилл Пирогов умеет кричать носорогом...

Ведомости , 10 марта 2006 года

Олег Зинцов

Носороги беспокоят

Мастерской П. Фоменко не чужд умеренный абсурд

Появление “Носорога” в Мастерской П. Фоменко способно удивить. От этого театра меньше всего ждешь социальных высказываний - а пьеса Эжена Ионеско, как ее ни ставь, диагноз. Спектакль как таковой удивляет меньше.

Кстати, совпадение с московскими театральными поветриями тоже не в правилах Мастерской. А “Носорог” - явно сезонное обострение: не так давно этот текст поставил в Театре у Никитских ворот Марк Розовский. Не вполне сообразно и то, что премьеру выпустил режиссер Иван Поповски. Может, ему и надоело слыть эстетом и мастером поэтического театра, но в “Носороге” его изысканный режиссерский почерк смотрится обычным чистописанием.

“Носорог” - пьеса одной идеи: драматург предъявляет нам матрицу, механизм и типы передачи социальной инфекции, которую можно конкретизировать (фашизм, коммунизм и т. п.), но Иван Поповски вслед за Ионеско хорошо понимает, что делать этого не стоит - схеме лучше остаться схемой, актуальные намеки ни к чему.

Уместней намеки культурные. Например, магриттовские люди в котелках и без лиц, появляющиеся в самом начале спектакля, чтобы сразу же подзвучить носорожьим рыком стилизованный пейзаж “милой сердцу Франции” с маленькой площадью и аккуратными домиками на фоне ненатурально синего неба (сценограф Ангелина Атлагич).

Следующее за этим дефиле персонажей пьесы было бы прелестным, когда б не взятый постановщиком темп: выходя на сцену, чтобы бросить монетку в музыкальный автомат, артисты играют так, словно в запасе у всех нас вечность.

По этой режиссерской увертюре отлично видно, что за рояль сел маэстро. Но чем дольше тянется спектакль, тем сильнее подозрение, что увертюрой он все уже сказал. Безмятежная картинка и тревожный звуковой фон - та безупречная иллюстрация, к которой Ивану Поповски добавить больше нечего.

Оставшиеся три с половиной часа приходится скучать не потому, что что-то не так поставлено или сыграно, а просто оттого, что режиссер педантично возводит исходную и вполне самодостаточную странность в ранг монотонного, механистического повторения. Люди превращаются, превращаются, превращаются в носорогов, но все, что можно сказать по данному будничному для пьесы поводу, - эка невидаль.

Это очень недурно в смысле анализа текста Ионеско - спектакль представляет нам ровно тот мир, который описывается умопостроениями Логика (Карэн Бадалов): “Все кошки смертны, Сократ смертен, следовательно, Сократ - кошка”. Проблема в том, что при таком тонком понимании сути дела из театрального действия нечаянно вычитается всякая неожиданность: двухмерность персонажей Ионеско исправно перенесена на сцену, и уже через 15 минут после начала у нас не остается поводов для удивления.

Играть, проще говоря, больше нечего и незачем, а потому спектакль начинает здорово напоминать доказательство аксиомы.

Можно, конечно, пошутить, преобразив благородную Галину Тюнину в комическую толстуху и заставив ее бегать в исподнем вокруг сцены, - но это отдельное и, в общем, довольно специфическое веселье. Можно поваляться в грязи и водорослях, как Жан - персонаж Олега Ниряна, который становится носорогом на глазах у своего друга Беранже (Кирилл Пирогов), но ничего другого мы от него и не ждали.

При таком положении вещей совершенно нормально, что почти нет развития и в главной роли - Кирилл Пирогов от начала до конца играет Беранже обаятельным малахольным пьяницей, который всю дорогу силится продрать глаза и уяснить свое место в пейзаже, но никак не может этого сделать, благодаря чему и остается человеком. Это, опять-таки, довольно уместная трактовка, но явно не из тех, за которые непременно стоило бы выпить.

Коммерсант , 10 марта 2006 года

Сопротивление носорожеству

В театре "Мастерская Петра Фоменко" поставили "Носорога" Эжена Ионеско. В классической абсурдистской пьесе про то, как психоз овладевает массовым сознанием, режиссер Иван Поповски сделал акцент на то, как этому психозу не поддаться. Спектакль смотрела МАЙЯ СТРАВИНСКАЯ.

Сначала актеры в костюмах в стиле пятидесятых с фирменной фоменковской легкостью перебирают на музыкальном автомате французские песенки, пляшут, дурачатся за столиками бистро. Кажется, что Иван Поповски напоминает о контексте создания "Носорогов" в послевоенной Франции, еще стыдящейся того, как легко сдалась она фашизму, не столько его армии, сколько его умственному порядку. В городе появляются таинственные толстокожие, в которых постепенно и со все большей охотой превращаются все жители – в этом справедливо видели метафору зарождения фашизма, тоталитарного общества. Но от любых политических аллюзий режиссер тут же и демонстративно уходит, оправдывая себя цитатой из Ионеско, напечатанной в программке: "Я просто описывал – феноменологически – процесс коллективного перерождения".

Французский шансон смолкает, когда на сцене появляются как будто сошедшие с картин Магритта трое мужчин в черных костюмах и котелках, с замотанными в ткань лицами. Они ревут в микрофоны, как бурятские шаманы. Это последняя уступка режиссера залу – после того, как по городу проносится два носорога, а может, один – с рогом или с двумя, африканский или индонезийский, игра во Францию пятидесятых сходит на нет и уступает место сосредоточенному погружению в абсурдистские диалоги персонажей Ионеско.

Носорожество интересует всех, все говорят о носорогах, лишь один пьянчужка Беранже остается совершенно безразличным к происходящему. В исполнении Кирилла Пирогова он выглядит неуверенным юношей, который не готов поддаться каким бы то ни было принципам, которых более чем достаточно у окружающих. Он готов повторять за ораторствующим перед ним Жаном (его играет Олег Нирян) концы его фраз, как загипнотизированный, но даже эти слова звучат в его устах как обрывки эха. Переломным моментом становится преображение Жана. Став носорогом, он с тем же пылом объясняет свое стремление к природе, мастерит рукотворное болотце, вымазывается в грязи, хрипит, чешет хребет, бодается рогом. И Беранже, хоть и с видимым трудом, вновь механически повторяет за ним обрывки его новых доводов.

Жители городка сдаются толстокожим, сначала от безвыходности – носорожество распространяется как болезнь, потом примыкают к большинству от одиночества. Последние одиночки спасаются любовью, как пытаются спастись Беранже и его подруга Дэзи. Но вскоре и она уступает обаянию животной силы. Когда подруга начинает, покорная общему инстинкту, бегать по кругу, как дрессированная лошадь по манежу, Беранже сдается. Он удивляется, как мог он не замечать раньше, что носороги прекрасны. Но даже капитуляция не может превратить его в носорога, как бы он ни искал нарост у себя на лбу.

Для Ионеско бедняга Беранже был образцом человека, чуждого любому порядку, что естественному, что извращенному. Иван Поповски делает его чуть ли не романтическим борцом с общим отупением, с массовым сознанием, когда оставляет его одного на сцене, а за спиной его ползут зеленые надписи: "носороги, носороги, носороги". Удивительным образом этот персонаж французских пятидесятых и советских семидесятых, для которого главное не победа, а неучастие, оказывается абсолютно современным. Только аутист с ватным характером оказывается единственным, кто способен сопротивляться общей заразе. Жаль только, что эта простая мысль была высказана с таким пафосом.

Итоги , 13 марта 2006 года

Марина Зайонц

В мире животных

Иван Поповски поставил в "Мастерской Петра Фоменко" "Носорога" Эжена Ионеско

Пьеса Эжена Ионеско "Носороги" стала в этом сезоне подозрительно популярной. Не так давно ее поставил Марк Розовский, режиссер из поколения "шестидесятников", не понаслышке знающий, что такое тоталитарный режим и опасности коллективной мутации сознания. А в "Мастерской Фоменко" за Ионеско взялся молодой режиссер Иван Поповски. До сих пор он предпочитал театр поэтический, но вот отчего-то выбрал этих политически памфлетных "Носорогов", сократив их количество на афише до единственного числа. Так, надо думать, хотели обобщить случай, происшедший с жителями маленького французского городка. Они вдруг ни с того ни с сего стали превращаться в носорогов, кто-то начал первым, другие, чтобы не отставать, подхватили, и понеслось.

Ионеско написал эту пьесу в 1958 году, память о фашизме (ну или о сталинском режиме, как, впрочем, и о любом другом тоталитарном) была, что называется, свежа, и автор темпераментно, зло и страстно описывал процесс массового перерождения. Он хотел показать, как легко и страшно люди теряют человеческий облик, становясь носорогами, фашистами и так далее - тут каждый волен вообразить свое. Иван Поповски, как уже говорилось, любит театр поэтический, вот и эту идеологизированную пьесу он лишил однозначности, наполнил ее милыми сердцу (и уже привычными в этом театре) симпатичными деталями и подробностями. Придумать придумал, но не слишком справился. Деталей, виньеток и психологических пауз оказалось так много (спектакль идет 3 часа 40 минут, и это точно ему во вред), что мысль авторская едва не утонула во всем этом красочном многообразии.

Первый акт почти весь и состоит из набора изящных штучек и выдумок. Тут тебе и танцы на городской площади в яркий солнечный день (картинка, как будто скопированная с полотен Рене Магритта), и дивные переходы большой мастерицы Галины Тюниной из одного образа в другой, и забавные игры вокруг плюшевой кошечки. При этом три человека без лиц (они замотаны белыми бинтами) время от времени подходят к микрофону и изображают звериное рычание. Как быть с этими носорогами на сцене, Поповски не очень придумал, вернее, придумал не слишком интересно. И вой этот, и бесконечная беготня персонажей вокруг декораций ничуть не пугают, от них хочется с досадой отмахнуться, хотя бы потому, что наряду с этими постановочными пустяками есть у Поповски сцена, по-настощему страшная. Когда Жан (Олег Нирян), друг главного героя, на наших глазах становится животным - снимает одежду, сладострастно вываливается в грязи и убегает на волю. Актер удивительно сильно сыграл здесь как раз то, о чем мечталось автору, - процесс превращения человека в нечто массообразное, бессмысленное. В длинном, пока еще расползающемся спектакле это был лучший момент.

В пьесе Ионеско носорогами стали все, кроме одного человека, беспечного пьяницы Беранже. Он, может, и хотел бы быть, как все, но у него не вышло. У таких безответственных граждан никогда не получается угнаться за модой. В Интернете на форуме "Мастерской" кто-то из зрителей написал, что герой этой пьесы напоминает ему драматурга Александра Володина. Ассоциация удивительно точная, но, конечно, не единственная. Кирилл Пирогов играет Беранже в общем-то хорошо, правильно играет, вот только не крупно. Его героя сопоставлять ни с кем не хочется.

НГ , 15 марта 2006 года

Григорий Заславский

Носороги среди нас

Иван Поповски поставил в «Мастерской Петра Фоменко» драму Эжена Ионеско

На премьере, которую в воскресенье сыграли в Центре им. Мейерхольда, один критик вспомнил забаву времен своего детства: выкрутив руку или причинив еще какую иную боль, обидчики требовали, чтобы жертва кричала что есть мочи: «Я рожаю носорога, я рожаю носорога!» В пьесе Ионеско носорогами не рождаются – носорогами становятся. Это превращение проходит почти безболезненно. А воспринимается – как счастье.

Сам внешний вид сцены и беззаботные разговоры героев не предвещают ничего дурного. Белые свежевымытые фасады, аккуратные костюмы и платья ладно сидят на подтянутых молодых фигурах (сценография и костюмы Ангелины Атлагич). Крик, вернее – рык носорога, кажется бредом, вернее, проще – нелепой фантазией. Но – нет. Мирный труд работников канцелярской конторы прерван известием о страшном преображении коллеги, а через мгновение паника охватывает всех. Начало похоже на анекдот, фарс, но через мгновение происходит резкое погружение в омут философских и экзистенциалистских вопросов о свободе, о смысле свободы, об обществе и индивидууме.

Люди превращаются в носорогов. Сперва – поодиночке, затем напасть приобретает массовый характер. Причем – опять же поначалу – мучительно переживают случающиеся превращения и те, которые превращаются, и те, которых эта чаша пока что минует. Со страхом, откашливаясь, прислушиваются к происходящим в организме процессам, пугаясь хрипоты в голосе или появления шишки на лбу.

Сперва кажется, будто бы постановщик метит в наши нынешние страхи относительно распространения птичьего гриппа. Затем на память приходит спектакль самого Петра Фоменко «Безумная из Шайо» по пьесе другого французского интеллектуала – Жана Жироду. «Носорог» продолжает «тему».

Стоит вспомнить, что одним из первых «Носорогов» (обыкновенно название пьесы Ионеско переводят у нас во множественном числе) поставил Жан-Луи Барро, его спектакль был антивоенным, антифашистским, поскольку вышел по горячим следам только что закончившейся войны. Сам Барро играл Беранже, и это был рассказ о подлости капитуляции, на тему, быть может, особо болезненную для французов.

Поповски не случайно, конечно, из многих выбирает одного-единственного носорога. Его спектакль – про Беранже (Кирилл Пирогов), который не смыкается с другими, человеческий индивидуум – с человеческим множеством. Про то, что человек вообще не равен обществу, и ценность его человеческая – только вне этого самого общества. И неважно, что это за общество, – потребления или равных возможностей, тоталитарное или демократическое… Разве только фашизм не любит «не таких, как все»?! А демократия любит?

Выходит очень романтический конфликт (в смысле – из эпохи романтизма перекочевавший в наши «практические» времена), сродни тем, что так увлекали Поповского прежде – в поэтических драмах Цветаевой или Брюсова.

Под конец Беранже вроде бы уже готов пережить болезненные и одновременно радостные муки перерождения, но – не может. В этом – трагедия несмыкания.

«Носорог» – история, в которой, разумеется, на первом плане протагонист Беранже, но одновременно Поповски сумел даже небольшие по объему роли распределить среди лучших актеров «Мастерской…». Дорого стоят несколько выходов Галины Тюниной или Карэна Бадалова, и, конечно, следует отметить появление в спектакле «Мастерской…» приглашенной из «Сатирикона» Натальи Вдовиной, получившей роль, равную по масштабу когда-то сыгранным ею на сцене «Сатирикона» Джульетте и Стеле из «Великолепного рогоносца». Дэзи, ее героиня, не выдерживает, убегает к «своим», к «нашим», а Беранже в этот самый момент понимает, что опоздал на этот поезд.

Беранже Кирилла Пирогова предстает в «Носороге» почти классическим героем-неврастеником, героем безгеройного времени, оказавшегося перед выбором, который по плечу титанам да стоикам.

«Носорог» Ионеско – это «Мы» Замятина наоборот. Только здесь анималистическая метафора стада доведена до «естественного» завершения.

Стоит заметить: театр сегодня, неожиданно, кажется, и для себя самого, вернулся к «первобытной» серьезности. Наперекор моде заводит со сцены речь о сложных материях – о свободе, о праве на индивидуальную несхожесть, не боясь показаться скучным или несовременным.

Цель: Показать учащимся необычность сюжета драмы «Носороги»; закрепить теоретические сведения о «театре абсурда»; совершенствовать умение и навык анализа пьесы «театра абсурда»; воспитывать стремление к сбережению индивидуальности; обогащать духовно-нравственный опыт и расширять эстетический кругозор учащихся. Оборудование: Текст пьесы Э. Ионеско «Носороги», иллюстрации к пьесе, сравнительная таблица. Прогнозируемые Результаты: Учащиеся знают содержание изучаемой драмы; комментируют её ключевые эпизоды, выражая собственную оценку изображённого в них; формулируют проблемы, поставленные драматургом; анализируют сцены, раскрывающие психологию «толпы»; оценивают мастерство драматурга; объясняют смысл понятия «драма абсурда» и отмечают её характерные признаки на примере изученной пьесы. Тип урока: Комбинированный (урок-размышление). ХОД УРОКА Организационный Этап Актуализация Опорных Знаний 1. Беседа ♦ Поясните, как вы поняли суть понятия «театр абсурда»? ♦ Почему абсурд становится одной из центральных категорий многих произведений послевоенной литературы? ♦ раскройте наиболее «кричащие» противоречия жизни, прозвучавшие в пьесе-драме «Носороги». 2. Слушание нескольких творческих работ (см. домашнее задание предыдущего урока) III. Постановка Цели И Задач Урока. Мотивация Учебной Деятельности Учитель. Известный французский драматург Эжен Ионеско не имел целью воссоздавать действительность. Произведения этого драматурга похожи на головоломку, так как ситуации, характеры и диалоги его пьес напоминают скорее ассоциации и образы сна, чем реальности. Но с помощью абсурда автор выражает печаль по потерянным идеалам, что и делает его пьесы гуманистическими. Драма Э. Ионеско «Носороги» - одна из интереснейших пьес не только своего времени. Написанная в 1959 г., она отразила существенные особенности развития человеческого общества (вне границ времени и пространства). В «Носорогах» разыгрывается драма одиночества личности, индивидуального сознания в столкновении с общественным механизмом. Ионеско утверждает, что идея имеет цену и смысл, пока она не пленила сознание многих, так как тогда она становится идеологией. а это уже опасно. Ионеско применяет своеобразную форму, гротескную картину преобразования людей в носорогов. абсурдность событий, изображённых драматургом, подчёркивает остроту мысли автора, выступающего против обезличивания, лишения индивидуальности. IV. Работа Над Темой Урока 1. вступительное слово учителя - Итак, от событий своего времени Ионеско делает шаг к обобщению общеэтического характера. Сквозь видимый абсурд событий, описанных в «Носорогах», просвечиваются важные философские идеи: смысл бытия, способность человека противостоять злу, сохранять себя как личность. Идея противостояния злу показана через сопротивление пьяницы и неряхи Беранже общей массе. Почему именно ему, а не изысканному правильному Жану, который знает, как жить, это удаётся? Ведь, на первый взгляд, Жан - олицетворение всех добродетелей, респектабельности и общественного признания. тем не менее, всё это - способ быть как все, иметь уважение общества, жить по его правилам. Он не признаёт людей Других национальностей и других мыслей, и эта нетерпимость не даёт ему видеть других, ощущать ещё кого-то. толерантное отношение к чужим идеалам, вкусам, вероисповеданию, нациям - свидетельство высокой культуры, миролюбия. Именно этими чертами наделён Беранже. Для него внешний успех, к которому стремится Жан, несущественный. Но это и даёт ему свободу самому решать, что есть зло, и самому бороться: «Я последний человек и буду им до самого конца! Я не сдамся!». 2. аналитическая беседа ### Кто такой Жан? Как драматург рисует этот образ? ### а кто такой Беранже? Какую жизненную философию он пропагандирует? ### Кто первым превратился в носорога и почему? ### В чём сущность спора между Беранже и Дези? Определите позицию каждого. На чьей стороне автор? ### О чём свидетельствует монолог Беранже после превращения Дези в носорога? ### Каковы причины сомнений Беранже? Каков смысл его восклицания: «Горе тому, кто хочет сохранить своеобразие»? ### что заставляет героя решиться на борьбу? Как это показано в тексте монолога Беранже? Победит ли герой? ### Кто же, по мнению Э. Ионеско, имеет шанс сохранить человеческое лицо? ### О чём свидетельствует тот факт, что Беранже не стал носорогом? ### Как сюжет и композиция пьесы налагают отпечаток на её абсурдный характер? 3. Составление сравнительной таблицы (или характеристика) «Противопоставление внешнего и внутреннего миров Беранже и Жана» (в парах) Обобщение учителя - Претенциозен и уверен в своём праве поучать других, давить на них грубой массой своего превосходства - в достижении карьерных успехов, внешнем облике, материальном достатке - чиновник Жан олицетворение всех добродетелей, респектабельности и общественного признания. Носителем индивидуального начала в пьесе выступает Беранже, с образом которого связаны попытки автора найти героя, способного противостоять злу. Хотя Беранже и служит в конторе, он отнюдь не является частью поглощающей личность Системы. Он снедаем сомнениями, его тяготит одиночество, но и общество тоже Пугает. При всех своих человеческих слабостях, которые ярко проступают уже в первом действии во время встречи с «правильным», соблюдающим приличия Жаном, Беранже привлекает своей искренностью, непосредственностью в проявлении чувств, тогда как Жан, претендующий на просвещённость, добропорядочность, на самом деле носит маску. Можно говорить об индивидуализме героя, вызывающем симпатии автора, но «индивидуалист» Беранже чувствует ответственность за Жана, за любимую девушку Дэзи и по мере сил пытается противостоять их превращению в носорогов; главное же, его тревожит судьба человечества, он хочет «спасти мир», что особенно ярко проявляется в его последнем диалоге с Дэзи. В то же время он неуверен в себе, порой он даже жалеет, что не может стать носорогом. Особенно хочется подчеркнуть эту внутреннюю органичность героя, неспособность по своей внутренней природе, человеческой неповторимости превратиться в тупую, разрушительную силу. Своеобразие личностного начала, говорит своей пьесой Э. Ионеско, становится для человека большим испытанием, даже драмой, но как раз тот, кто не умеет «влиться в стадо», способен этому стаду противостоять. Вот почему именно Беранже берёт в руки винтовку, чтобы сражаться с носорогами. Однако позиция автора сложна. Вложенный в уста героя вызов: «Я останусь человеком до конца», «Я не капитулирую» вызывает восхищение. Но можно ли «спасти мир», опираясь только на своё одинокое «я»? Вполне вероятно, что этого вопроса автор и не ставит, акцент он делает на другом - не на проблеме борьбы, а на угрозе «оносоро-живания» общества, которое легко поддаётся любой идеологической обработке, как выразился сам Э. Ионеско,- «коллективным истериям и эпидемиям». толкование таким «эпидемиям» можно дать самое широкое. В то же время есть свидетельства, что автор имел в виду самое страшное и отвратительное явление XX в. - нацизм. 4. Сопоставительная работа в группах ### Сопоставьте метафоры превращения человека в насекомое (Ф. Кафка «Превращение») и массовое превращение людей в носорогов (Э. Ионеско «Носороги»). что общего вы наблюдаете в произведениях Ф. Кафки и Э. Ионеско? Обобщение учителя - В драматических и прозаических произведениях Эжена Ионе ско литературные исследователи находят черты, некоторым Образом перекликающиеся с творчеством Франца Кафки. Сопоставление сходных мотивов производилось отечественными литературоведами неоднократно. Ионеско во многом подражает австрийскому драматургу, пронося через всё произведение сходные с ним взгляды на жизнь и её явления. Оба писателя - Ф. Кафка и Э. Ионеско - смотрят на мир как на нечто хаотичное, но в своей хаотичности обнаруживающее чёткую логику. Сюжетные линии произведений Ф. Кафки, при всей своей запутанности, парадоксальности и многогранности, обнаруживают в себе упорядоченность и логичность, но логичность порой противоречивую. точно таким же образом созданы абсурдные ситуации, в которых живут и действуют герои произведений Эжена Ионеско. Произведения Франца Кафки по своей символике и образности очень сложны для трактовки. И, как говорил а. Камю, символ довольно часто неподвластен уму творца, и порой управляет им. австрийский и французский писатели создавали произведения, поражающие своей многоплановостью. Огромное количество возможностей для понимания, которое предоставляет многообразность художественного текста, говорит о бесспорном ярчайшем таланте авторов.В языковых концепциях Ф. Кафки и Э. Ионеско, напротив, наблюдаются различия. Язык письма Ф. Кафки сжат и лаконичен. Писатель использует минимум выразительных словесных средств, виртуозно играя при этом с образами и символами. Э. Ионеско, наоборот, играет со словом. Но на фоне абсурдности бытия словесные средства и языковые шутки часто оказываются скудными. Несмотря на явные элементы сходства в произведениях Ф. Кафки и Э. Ионеско, французский драматург не является продолжателем традиций австрийского писателя и его преемником. творче ство обоих авторов, не взирая на сходство, глубоко уникально и своеобразно, но весьма характерно для всего течения абсурдизма. V. Рефлексия. Подведение Итогов Урока 1. «Пресс» ♦ Можете ли вы возразить Э. Ионеско, считавшему, что «ни единожды в жизни меня поражала резкая перемена в том, что можно было бы назвать общественным мнением, его быстрая эволюция, сила его заразительности, сравнимая с подлинной эпидемией. люди внезапно начинают сплошь и рядом исповедовать новую веру, воспринимать новую доктрину, поддаются фанатизму… При этом присутствуешь при постепенной мутации Мышления. Когда люди перестают разделять ваше мнение, когда с ними больше невозможно договориться, создаётся впечатление, что обращаешься к чудовищам…» 2. Заключительное слово учителя - В «Носорогах» Э. Ионеско выразил свои давние ощущения, связанные с 1930-1940-ми гг., в период становления в Европе фашизма, когда интеллигенция родной ему румынии начинает, как герои будущей его пьесы, преклоняться перед «модой». Интеллектуальный протест Э. Ионеско получил отражение в протесте его героя Беранже. В этом протесте - главная творческая мысль, или, точнее, главная его позиция - ненависть к тоталитарным режимам, к обезличиванию. Эту позицию он провозглашал всю свою творческую жизнь. И с годами она не утрачивала актуальности. Пьесы Э. Ионеско, написанные, казалось бы, по законам «театра абсурда», переросли авторский замысел и стали чем-то большим, чем пародия на театр. Таким образом, средствами театра абсурда Эжен Ионеско предупреждает человечество об угрозе обезличивания и тоталитаризма. И в этом скрытый смысл пьесы «Носороги». Ионеско считал, что театр - это зрелище, где человек смотрит на самого себя. Это ряд состояний и ситуаций с нарастающей смысловой нагрузкой. Цель театра - показать человеку его самого, чтобы освободить от страха перед обществом, государством, окружением. VI. Домашнее Задание Творческое задание. Написать сочинение-рассуждение (миниатюру) «люди и носороги - взаимовлияние, взаимопроникновение или противостояние, неприятие?». Знать содержание романа В. П. астафьева «Прокляты и убиты» (обзорно). Индивидуальное задание. Подготовить сообщения о жизни и творчестве В. П. астафьева, об истории создания романа «Прокляты и убиты» (2 учащихся).