«Свежий кавалер» Павла Андреевича Федотова – это первая картина маслом, которую он написал в своей жизни, первая законченная картина. И у этой картины очень любопытная история.
П.А.Федотов. Автопортрет. Конец 1840-х гг.
Павел Андреевич Федотов, можно сказать, зачинатель жанра в русской живописи. Родился он в Москве в 1815 году, прожил тяжелую, даже трагическую жизнь, а умер в Петербурге в 1852 году. Его отец дослужился до офицерского чина, потому мог записать свою семью в дворянство, и это позволило Федотову поступит в Московское кадетское училище. Там он впервые начал рисовать. И вообще – оказался невероятно талантливым человеком. Он обладал хорошим слухом, пел, музицировал, сочинял музыку. И во всем, что ему в этом военном заведении полагалось делать, он достигал больших успехов, так что закончил в числе четырех лучших учеников. Но страсть к живописи, к рисованию победила все остальное. Оказавшись в Петербурге – он по распределению служилв Финляндском полку, он сразу же записался в классы Академии художеств, где он начал рисовать. Тут важно упомянуть, что художеству начинали учить очень рано: девяти-, десяти-, одиннадцатилетних детей помещали в классы Императорской академии художеств. А Федотов был уже слишком взрослый, ему так и сказал сам Брюллов. И все-таки Федотов старательно и много работал, и в результате его первая законченная картина маслом (до этого были акварели, небольшие эскизы маслом) сразу привлекла к себе внимание, и о ней много писала критика.
П.А.Федотов. Свежий кавалер. Утро чиновника, получившего первый крестик. 1848. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Но как жили художники в то время? Ну, написал художник картину и, допустим, ее продал. А что потом? Потом он мог пойти к знакомому граверу и заказать ему гравюру со своей картины. Таким образом у него могло оказаться изображение, которое можно было тиражировать. Но дело в том, что за разрешением нужно было прежде обратиться в Цензурный комитет. И Павел Андреевич туда обратился после написания "Свежего кавалера". Однако в Цензурном комитете тиражировать и делать гравюры с его картины ему не разрешили. Препятствием послужил орден на халате героя – свежего кавалера. Это орден Станислава третьей степени. Тут надо рассказать немного о системе орденов, существовавшей на тот момент в России. Два польских ордена – Большого Белого орла и Станислава были включены в число орденов при Александре I в 1815 году. Сначала ими награждали только поляков, позднее стали награждать и русских. У ордена Белого Орла была только одна степень, а у Станислава – четыре. В 1839 году четвертую степень упразднили, и остались только три. Все они давали право на целый ряд привилегий, в частности, на получение дворянства. Естественно, получение этого самого низшего ордена в русской наградной системе, который тем не менее открывал большие возможности, было очень привлекательно для всех чиновников и членов их семей. Очевидно, что для Федотова убрать орден со своей картины значило разрушить всю созданную им смысловую систему.
В чем сюжет картины? Она называется «Свежий кавалер». Картина датирована художником 46-м годом, выставлялась она на выставках в 1848 и в 1849 годах, а в 1845 году, то есть за три года до того, как картину увидела публика, было приостановлено награждение орденом Станислава. Так что на самом деле, если это и кавалер, то совсем не свежий, раз после 45-го года такого награждения произойти не могло. Таким образом выходит, что столкновение названия «Свежий кавалер» с устройством русской тогдашней жизни позволяет раскрыть и свойства личности, здесь изображенной, и отношение самого художника к теме и герою своей работы. Вот что написал в своем дневнике Федотов, когда пришел из Цензурного комитета, о своей картине: «Утро после пирования по случаю полученного ордена. Новый кавалер не вытерпел, чем свет нацепил на халат свою обнову и горделиво напоминает свою значительность кухарке. Но она насмешливо показывает ему единственные, но и то стоптанные и продырявленные сапоги, которые она несла чистить. На полу валяются объедки и осколки вчерашнего пира, и под столом заднего плана виден пробуждающийся, вероятно, оставшийся на поле битвы тоже кавалер, но из таких, которые пристают с паспортом к проходящим. Талия кухарки не дает право хозяину иметь гостей лучшего тона. «Где завелась дурная связь, там и великий праздник – грязь». Так Федотов сам описал картину. Не менее интересно, как описывали эту картину его современники, в частности, Майков, который, посетив выставку, описывал, что кавалер сидел и брился – тут ведь есть банка с помазком – а потом вскочил внезапно. Это значит, что раздался стук падающей мебели. Еще мы видим кошку, раздирающую обивку стула. Следовательно, картина наполнена звуками. Но она еще наполнена и запахами. Неслучайно у Майкова возникла мысль, что на картине изображены и тараканы. Но нет, на самом деле их нет, это просто богатое воображение критика добавило насекомых в этот сюжет. Хотя, действительно, картина очень густо населена. Тут не только сам кавалер с кухаркой, тут и клетка с канарейкой, и собака под столом, и кошка на стуле; везде объедки, валяется селедочная головка, которой полакомилась кошка. Кошка вообще часто встречается у Федотова, например, в его картине «Сватовство майора». Что еще мы видим? Видим, что повалилась посуда со стола, бутылки. То есть праздник был очень шумным. Но посмотрите на самого кавалера, он тоже очень неопрятный. На нем драный халат, но запахнул он его, как римский сенатор – тогу. Голова кавалера в папильотках: это бумажки, в которые заворачивали волосы, а потом прижигали их щипцами через ту бумажку, чтобы прическу можно было уложить. Похоже, что все эти процедуры ему помогает совершать кухарка, талия которой, действительно, подозрительно округлилась, так что нравы этой квартиры не самого лучшего свойства. То, что кухарка в платке, а не в повойнике, головном уборе замужней женщины, означает, что она – девица, хотя девичий платочек ей тоже не полагается носить. Видно, что кухарка нисколько не боится своего «грозного» хозяина, она смотрит на него с насмешкой и показывает ему дырявые сапоги. Потому что хотя вообще орден, конечное, многое значит в жизни чиновника, но только не в жизни этого человека. Возможно, кухарка – единственная, кто знает правду про этот орден: что им уже не награждают и что кавалер этот упустил свой единственный шанс устроить жизнь как-то иначе. Интересно, что остатки вчерашней колбасы на столе завернуты в газету. Федотов предусмотрительно не указал, какая именно это газета – "Полицейские ведомости" московские или петербургские. Но ориентируясь на дату написания картины, мы можем точно сказать, что это – "Московские ведомости". Кстати, в этой газете о картине Федотова писали, когда он позднее посетил Москву, где выставлял свою картину и выступал вместе с известным драматургом Александром Николаевичем Островским.
П. А. Федотов. Свежий кавалер 1846. Москва, ГТГ
Сюжет «Свежего кавалера» П. А. Федотова разъяснен самим автором.
- «Утро после пирования но случаю полученного ордена. Новый кавалер не вытерпел: чем свет нацепил на халат свою обнову и горделиво напоминает свою значительность кухарке, но она насмешливо показывает ему единственные, но и то стоптанные и продырявленные сапоги, которые она несла чистить. На полу валяются объедки и осколки вчерашнего пира, а под столом заднего плана виден пробуждающийся, вероятно, оставшийся на поле битвы, тоже кавалер, но из таких, которые пристают с паспортами к проходящим. Талия кухарки не дает права хозяину иметь гостей лучшего тона. Где завелась дурная связь, там и в великий праздник — грязь»
Вполне очевидно, что картина не сводится к прямому повествованию: изобразительный рассказ включает в себя риторические обороты. Такой риторической фигурой предстает прежде всего главный герой. Его поза — поза задрапированного в «тогу» оратора, с «античной» постановкой тела, характерной опорой на одну ногу, обнаженными ступнями. Таков же его излишне красноречивый жест и стилизованно-рельефный профиль; папильотки образуют подобие лаврового венка.
Однако перевод на язык высокой классической традиции неприемлем для картины в целом. Поведение героя, по воле художника, становится игровым поведением, но предметная действительность тут же разоблачает игру: тога превращается в старый халат, лавры — в папильотки, обнаженные ступни — в босые ноги. Восприятие двоится: с одной стороны, мы видим перед собой комически-жалкое лицо действительной жизни, с другой стороны, перед нами драматическое положение риторической фигуры в неприемлемом для нее «сниженном» контексте.
Придав герою позу, не соответствующую реальному положению вещей, художник осмеял героя и само событие. Но только ли в этом состоит выразительность картины?
Русская живопись предшествующего периода была склонна выдерживать совершенно серьезный тон в обращении к классическому наследию. Это во многом обусловлено руководящей ролью исторического жанра в художественной системе академизма. Полагалось, что лишь произведение такого рода способно поднять отечественную живопись на подлинно историческую высоту, и ошеломляющий успех брюлловского «Последнего дня Помпеи» упрочил эту позицию.
К. П. Брюллов. Последний день Помпеи 1830-1833. Ленинград, ГРМ
Картина К. П. Брюллова воспринималась современниками как ожившая классика. «...Мне казалось,— писал Н. В. Гоголь,— что скульптура — та скульптура, которая была постигнута в таком пластическом совершенстве древними, что скульптура эта перешла, наконец, в живопись...». Действительно, вдохновившись сюжетом античной эпохи, Брюллов как бы привел в движение целый музей античной пластики. Введение автопортрета в картину довершает эффект «переселения» в изображаемую классику.
Выводя на всеобщее обозрение одного из первых своих героев, Федотов ставит его в классическую позу, но совершенно меняет сюжетно изобразительный контекст. Изъятая из контекста «высокой» речи, эта форма выразительности оказывается в явном противоречии с действительностью — противоречии одновременно комическом и трагическом, ибо она оживает именно для того, чтобы тут же обнаружить свою нежизнеспособность. Необходимо подчеркнуть, что осмеянию подвергается не форма как таковая, но именно односторонне серьезный способ ее употребления — условность, претендующая на место самой реальности. Так возникает пародийный эффект.
Исследователи уже обращали внимание на эту особенность художественного языка Федотова.
Федотов. Следствие кончины Фидельки. 1844
«В сепии-карикатуре „Полштоф", в сепии „Следствие кончины Фидельки", в картине „Свежий кавалер" категория исторического подвергается осмеянию. Федотов делает это по-разному: вместо натурщика в героической позе ставит полштоф, на главное место кладет труп собачки, окружая его фигурами присутствующих, уподобляет одного из действующих лиц римскому герою или оратору. Но каждый раз, изобличая и высмеивая привычки, черты характера, законы, он высмеивает их через приметы и атрибуты академического жанра. Но дело не только в отрицании. Отрицая, Федотов одновременно и пользуется приемами академического искусства».
Сарабьянов Д.П. П.А. Федотов и русская художественная культура 40-х годов XIX века. С.45
Последнее замечание очень существенно; оно доказывает, что категория исторического (в академическом ее истолковании) у Федотова подвергается не просто осмеянию, но именно пародированию. Отсюда становится понятной принципиальная установка федотовской живописи на «прочтение», на соотнесение с искусством слова, которому в наибольшей степени подвластна игра значениями. Нелишне напомнить здесь о творчестве Федотова-поэта и о его литературных комментариях — устных и письменных — к собственным картинам и рисункам. Близкие аналогии можно обнаружить в творчестве группы литераторов, прославившей искусство пародии под псевдонимом Козьма Прутков.
Предметная перенасыщенность изображения у Федотова — отнюдь не натуралистическое свойство. Значение вещей здесь подобно значению действующих лиц. С такой ситуацией мы и встречаемся в «Свежем кавалере», где представлено великое множество вещей, каждая обладает индивидуальным голосом, и все они как бы заговорили разом, спеша рассказать о событии и в спешке перебивая друг друга. Это можно объяснить неопытностью художника. Но тем самым не исключается возможность усмотреть в этом мало упорядоченном действии вещей, теснящихся вокруг псевдоклассической фигуры, пародию на условно-регулярный строй исторической картины. Вспомним слишком упорядоченное смятение «Последнего дня Помпеи».
К. П. Брюллов. Последний день Помпеи. Фрагмент
«Лица и тела — идеальных пропорций; красивость, округлость форм тела не нарушены, не искажены болью, судорогой и гримасой. Камни висят в воздухе — и ни одного ушибленного, раненого или загрязненного лица».
Иоффе И.И. Синтетическая история искусств
Вспомним и о том, что в авторском комментарии к «Свежему кавалеру», цитированном выше, пространство действия именуется не иначе как «поле битвы», событие, последствия коего мы видим,— как «пир», а пробуждающийся под столом герой — как «оставшийся на поле битвы, тоже кавалер, но из таких, которые пристают с паспортами к проходящим» (то есть городовой).
П. А. Федотов. Свежий кавалер 1846. Москва, ГТГ. Фрагмент. городовой
Наконец, само название картины двузначно: герой — кавалер ордена и «кавалер» кухарки; той же двойственностью отмечено употребление слова «свежий». Все это свидетельствует о пародии на «высокий слог».
Таким образом, значение изображения не сводится к значению видимого; картина воспринимается как сложный ансамбль значений, и это обусловлено стилистической игрой, совмещением разных установок. Вопреки распространенному мнению, живопись в состоянии овладеть языком пародии. Можно высказать это положение в более конкретной форме: русский бытовой жанр проходит стадию пародии как закономерную ступень самоутверждения. Ясно, что пародирование не предполагает отрицания как такового. Достоевский пародировал Гоголя, учась у него. Ясно и то, что пародия не сводится к осмеянию. Природа ее — в единстве двух основ, комической и трагической, и «смех сквозь слезы» гораздо ближе к ее сути, чем комическая имитация или передразнивание.
В позднем творчестве Федотова пародийное начало становится почти неуловимым, входя в значительно более «тесный» личностный контекст. Может быть, здесь уместно говорить об автопародии, об игре на грани исчерпания душевных сил, когда смех и слезы, ирония и боль, искусство и реальность празднуют свою встречу накануне гибели самой личности, их соединившей.
Из картин Павла Федотова мне больше всех нравится "Свежий кавалер". У этой картины есть и другие названия: "Утро чиновника, получившего первый крестик" и "Последствия пирушки".
Всякий раз рассматриваю эту картину, словно вижу в первый раз. Она, как книга, всегда открывается мне по-новому. Но неизменно одно – впечатление. Удивляюсь, поражаюсь, восхищаюсь художником, который на небольшом куске холста смог сотворить этакое эпохальное произведение!
Федотов П.А. Свежий кавалер. 1846. Масло, холст. 48.2×42.5
Государственная Третьяковская галерея.
Пробую представить, как он маленькой кисточкой вырисовывал антураж картины, детали, лица... как сумел передать изображению собственные чувства! Бывает, и словами трудно выразить свою мысль, а здесь всё сказано лишь красками!
Стою перед картиной, смотрю на неё, замечаю, как к ней подходят люди. Одни молча рассматривают и идут дальше, это в лучшем случае. В худшем, когда останавливаются продвинутые любители живописи, а они часто ходят парами, и обмениваются не впечатлениями от картины, а своими знаниями, почерпнутыми из различных критических источников, чаще всего из заметок о живописи Владимира Васильевича Стасова.
Известный художественный критик 2-й половины 19 века Владимир Стасов в работе "25 лет русского искусства" (1882) вот так отозвался о "Свежем кавалере":
"Взгляните этому чиновнику в лицо: перед нами поднаторелая, одеревенелая натура, продажный взяточник, бездушный раб своего начальника, ни о чем более не мыслящий, кроме того, что даст ему денег и крестик в петлицу. Он свиреп и безжалостен, он утопит кого и что хотите – и ни одна складочка на его лице из риноцеросовой шкуры не дрогнет. Злость, чванство, вконец опошлившаяся жизнь – все это присутствует на этом лице, в этой позе и фигуре закоренелого чиновника в халате и босиком, в папильотках и с орденом на груди".
Я очень уважаю и ценю Владимира Васильевича, соглашаюсь с его мнениями о множестве картин русских художников, но вот трактовкой "Свежего кавалера" я не согласна. Больше того – я протестую против неё. Где Стасов выглядел в картине доказательства тех негативных качеств, что приписал Свежему кавалеру?
Разве Свежий кавалер "продажный взяточник"? Был бы взяточником, не жил бы в бедности. Разве он "бездушный раб своего начальника"? Нет, это просто бездоказательное предположение Стасова. Где критик увидел "злость, чванство и пошлость"? Нет этого, иначе не устроил бы Свежий кавалер званую пирушку для товарищей. Свежий кавалер свиреп и безжалостен? Вряд ли свирепый и безжалостный человек приютил бы у себя отставного солдата, собаку, кошку и птичку. И потом, с чего Стасов взял, что у Свежего кавалера "риноцеросовая (носорожья) шкура"! Выдумка чистой воды.
Художественный критик Стасов не подумал, что люди всегда прислушиваются к мнениям авторитетных лиц, доверяют их мнению, знанию и с их слов начинают судить об увиденном (и даже о не увиденном).
"Свежий кавалер" Федотова – яркий тому пример. Со школы мы привыкли слышать, что Федотов в своих картинах обличает и бичует пороки общества, в котором живут чиновники, военные, купцы, аристократы... Так обучали наших учителей, и так же учителя обучали нас. Мы стали воспринимать людей, подобных Свежему кавалеру, карьеристами и приспособленцами, мы отказываем им в чисто человеческих чувствах, ибо мы заранее настроены на отрицание и осуждение. Чиновник, значит, бездушный бюрократ, имеет орден, значит, выслуживался и раболепствовал, завивает кудри, значит, легкомысленный повеса, не прибрано в комнате, значит, кутёжник и пьяница, дырявые сапоги, значит, лодырь.
Вооружённые стереотипами, мы отталкиваемся от них при оценке картины. В данном случае уместно вспомнить другую цитату из Стасова: "Сожалеть о них можно, но взыскивать с них мудрено. Они не виноваты, что им дали такое воспитание и приучили их с малолетства к такому образу мыслей, которые затушили у них всякую светлость и самодеятельность мысли".
Что видим мы при первом взгляде на картину "Свежий кавалер"? Видим в центре изображения подбоченившегося человека с орденом на халате; отмечаем выражение его лица; обращаем внимание на дырявый сапог, что тычет ему в лицо девушка; видим её насмешливое лицо; наблюдаем беспорядок в жилище, смотрим на кошку, которая дерёт и без того ободранный стул... Эти яркие детали формируются в нас чувство осуждения, к которому мы уже подготовлены.
Нельзя проходить мимо картин и нельзя осматривать их мельком. Любая картина любого художника требует к себе уважения через тщательное разглядывание. И, что важно, при этом надо доверяться собственным ощущениям и впечатлениям, а не судить с плеча, держа в голове чужое мнение.
Особенно такого бережного разглядывания требуют картины Павла Андреевича Федотова. Их надо рассматривать долго и внимательно, потому что у Федотова любая мелочь умеет говорить и объяснить сюжет. Это отмечал ещё Карл Брюллов, который очень хорошо отзывался о творчестве Федотова. Именно Брюллов вынес картинам Федотова, представленным на экзамене в Академии художеств, положительную оценку. Ещё ни об одном русском художнике Брюллов не отзывался столь лестно. Никто из профессоров не осмелился возражать великому Карлу, и Совет Академии художеств единодушно признал Федотова академиком по "живописи домашних сцен".
С лёгкой руки Стасова картина "Свежий кавалер" стала считаться классикой критического реализма. Каждый из последующих критиков добавлял к отклику Стасова несколько своих подтверждающих эту мысль слов. В монографии о художнике написано: "Федотов срывает маску не только с чиновника, но и с эпохи. Посмотрите, с каким превосходством, с какой иронией и трезвым пониманием действительности глядит на своего барина кухарка. Такого искусства обличения еще не знала русская живопись".
Я не думаю, что художник писал свою картину с позиций сурового гражданского обличения. Он не обличал своего героя, а сочувствовал ему, понимая его поведение. В письме к цензору М.Н. Мусину-Пушкину Федотов писал: "…там, где постоянно скудость и лишения, там выражение радости от награды дойдет до ребячества носиться с нею день и ночь. [Там, где] звезды носят на халатах, и это только знак, что дорожат ими".
Я считаю, что человек в центре картины - счастливый человек! И он не скрывает своего счастья. Пятнадцать лет службы наконец-то увенчались наградой, и пусть орден Станислава 3-й степени самый низший орден в иерархии имперских орденов, он вызывает неподдельное чувство радости у новоиспечённого кавалера. Орден для него – показатель его значимости: его заметили, выделили, наградили, значит, он не затерялся среди миллионов подобных чиновников, а на виду!
Свежий кавалер - служащий петербургской управы, а точнее - чиновник полицейского ведомства. Об этом можно судить по форменному мундиру с лацканами, висящему на спинке стула, и фуражке с красными околышем и кантом. А так же - по газете, лежащей на столе. Это "Ведомости С.-Петербургского Градоначальства и Столичной полиции" - подписная ежедневная газета городской управы Санкт-Петербурга.
Беспорядок в комнате – это последствия пирушки, что закатил Свежий кавалер у себя дома. Выпивка, угощение, веселье, гитара с порванными струнами – пирушка удалась на славу, это ясно читается на картине. Конечно, Федотов не обошёлся без усмешки – он изображает под столом ещё непроснувшегося после вчерашней обмывки ордена отставного солдата с георгиевскими крестами.
Георгиевский крест по статуту выше ордена Станислава, но, помещая георгиевского кавалера под стол, Федотов подчёркивает значимость ордена для Свежего кавалера, который считает свой орден главнее. И его можно понять.
Георгиевский орден давался за военные подвиги, но Свежий кавалер имеет право считать, что его тоже наградили за подвиги, только за трудовые. Мы можем представить, каков был труд у этого мелкого чиновника, если его выделили из общей чиновничьей массы и представили к награде!
У Федотова в картине нет мелочей, всё работает на раскрытие образа. Даже брошенная на пол книга может добавить выразительный штрих к портрету главного героя. Книга раскрыта так, чтобы зрители видели её автора и название: "Ф.Булгарин "Иван Выжигин".
Булгарина мы знаем, как объекта насмешек и эпиграмм А.С.Пушкина. Но Булгарин ещё и писатель. Он прославился книгой об Иване Выжигине. Герой романа Иван Выжигин – что-то вроде Остапа Бендера, плут, пройдоха, прислужник начальства и угодник людей у власти. Подстраиваясь под вышестоящих, такие люди урывают и себе кусочек счастья. Роман Булгарина был очень популярен в своё время, им зачитывались все слои населения, от мелких служащих до сановитых вельмож.
Помещая в картине развёрнутую книгу, Федотов даёт понять о путях получения ордена, то есть роман Булгарина был для будущего орденоносца своеобразным руководством к действию, что, как мы видим, возымело успех.
У Свежего кавалера цель в жизни: стать заметным. Для этого он использует разные способы, даже свою внешность: с утра пораньше он побрит, завит и ухожен (папильотки в волосах, щипцы для завивки волос, увеличительное зеркало для выщипывания волосков из носа). Он ещё не одет, но уже деятелен, полон воодушевления от полученной награды и желает одобрения и хвалы от присутствующих. Для этого встаёт в позу античного героя даже перед служанкой, выпячивает для важности губу и указывает пальцем на орден на халате – смотри, вот он я каков! И хоть служанка не разделяет его торжества и показывает ему прозаический сапог с протёртой подошвой, этим кавалера не устыдить, ведь не в сапоге счастье, а в оценке его служебного рвения. Наконец-то он достиг успеха!
К тому же никто не увидит изношенную подошву сапога, а орден – вот он, на виду. Для пущего удовольствия даже подтяжки заказаны в тон орденской ленты, и знак "15 лет безупречной службы" на служебном мундире надраен до блеска! К тому же награждение орденом Станислава любой степени предоставляло право потомственного дворянства – это ли не радость!
Сколько лет свежему кавалеру? На вид лет 30, столько было и самому Федотову, когда он писал картину. Возраст зрелого человека не мешает Свежему кавалеру по-ребячьи радоваться и от души гордиться наградой. Орден для него не только оценка его труда, но самоуважение и стимул к дальнейшему продвижению по службе (девиз ордена – "награждая, поощряет").
Ведь точно так же Павел Андреевич Федотов гордился получением своего первого чина на службе, брильянтовым перстнем с руки великого князя Михаила Павловича за акварель "Встреча великого князя". В этом нет ничего предосудительного и обличительного. Это естественные радости любого человека.
К тому же по статуту кавалерам ордена Св. Станислава 3-й степени полагалась пенсия в 86 рублей, а приобретение дворянского звания давало ряд преимуществ, таких, например, как освобождение от личных податей, рекрутской повинности, получение права на льготные заемные кредиты в банке и т.п. Многие орденоносцы получали ежегодное денежное вознаграждение, так называемые кавалерские пенсии, а также единовременные пособия.
Так как не радоваться "риноцеросовому" Свежему кавалеру, если орден улучшит его материальное положение и облегчит его существование!
На осеннюю академическую выставку 1849 года Федотов представил три картины: "Сватовство майора", "Разборчивая невеста" и "Свежий кавалер". На выставке было размещено 400 картин, но только перед картинами Федотова стояла толпа. Мнения, как всегда разделились, одни восхищались, другие негодовали.
В статьях о художественной выставке молодой, но уже известный поэт Аполлон Майков отозвался о Федотове, как о лучшем русском жанристе:
"По богатству мысли, драматизму положения, обдуманности подробностей, верности и живости типов. По необыкновенной ясности изложения и истинному юмору первое место должно принадлежать г-ну Федотову... Рассказывать подробнее содержание этих трёх картин – значило бы написать три повести, и притом пером Гоголя!"
Видел картины Федотова и 24-х летний критик Стасов. Что он подумал в том 1849 году о картине "Свежий кавалер" ? Вторил ли Майкову, говоря, что картины Федотова "создание чисто гоголевское по таланту, юмору и силе"? Или сказал, "как бы он удивился, я думаю, если бы ему кто-нибудь тогда сказал, что именно с него только и начнется настоящее русское искусство"?
Через три десятка лет, достигнув расцвета своей критической деятельности, Стасов стал резче во мнении о картине "Свежего кавалера" (см. цитату Стасова выше).
По зрелому Стасову "Свежий кавалер" уже не сценка из бытовой жизни мелкого чиновника, а грозное обличение существующего строя, о чём бедный Павел Андреевич даже не помышлял.
Расцвет критической деятельности Стасова относится к 1870 - 1880 годам. В это время он пользовался наибольшим общественным признанием и влиянием. Его суждения о художниках и музыкантах до сих пор служат приоритетной точкой в творческих спорах и дискуссиях. И никто не допускает ни тени сомнения в его высказываниях, хотя они всего лишь частное мнение. Смело высказанное, да ещё напечатанное и многократно повторенное личное мнение Стасова стало мнением многих, не умеющих мыслить самостоятельно.
Сторонники высокого искусства отрицательно отозвались о картинах Федотова и назвали его "главным представителем опасного направления в искусстве". ("Опасный бунтовщик хуже Пугачёва?") Конечно, ни Академия художеств, ни Русский отдел Эрмитажа картины Федотова после выставки не купили.
В данный момент картина "Свежий кавалер" находится в коллекции Государственной Третьяковской галереи.
В заключение приведу цитату из того же Стасова: Федотов "умер, произведя на свет едва лишь маленькую крупинку из того богатства, каким одарена была его натура. Но эта крупинка была чистое золото и принесла потом великие плоды".
В нашей новой рубрике мы расскажем и покажем наиболее значимые для событий нашей истории живописные полотна и не просто попробуем расшифровать колоритные детали, хорошо понятные современникам художника, но и показать, что картины часто живут очень долго и отражают проблемы, хорошо знакомые и в наши дни. Начнём с вечной темы - российского чиновничества. Оно и сегодня отнюдь не идеально и часто попадается на различных злоупотреблениях. 170 лет назад, во времена императора Николая I , недостатки чиновников были во многом такими же, что и показал в своей нестареющей картине наблюдательный художник Павел Федотов.
Иронический реалист
Проживший совсем недолго, но успевший стать знаменитым Павел Андреевич Федотов (1815-1852) впервые в русском бытовом жанре попытался дать критический анализ повседневности. Отец живописца был военным, и сам Федотов проходил военную службу в Санкт-Петербурге, где посещал вечерние классы Академии художеств. В 1846 году он создал свою первую значительную картину - «Свежий кавалер». В 1848 году было написано не менее знаменитое «Сватовство майора». Для полотен первых лет характерны ирония и острота сюжетов, а в дальнейшем Федотов овладел и искусством психологической драмы, примером тому его поздние картины «Вдовушка» (1851) и «Игроки» (1852). Образы художника попали в точку - уже в конце 1840-х годов появилось немало живописцев, подражавших Федотову.
Павел Федотов, «Сватовство майора» (1848)
Око цензуры
Картина Федотова, написанная в 1846 году, носила сразу несколько названий: «Свежий кавалер», или «Утро чиновника, получившего первый крестик», или «Последствия пирушки». Сейчас она хранится в Государственной Третьяковской галерее.
Первые наброски будущего шедевра появились ещё в начале 1840-х годов. По совету баснописца Ивана Андреевича Крылова Федотов решил развить сюжет и переработать наброски в полноценное полотно. После того, как картина была готова, художник представил её в Академии художеств, где она была высоко оценена. В 1847 году «Свежий кавалер» был представлен на суд публике и вызвал настоящий фурор, принеся славу своему создателю. Но на картину немедленно обратила внимание и цензура: снятие литографий с неё были запрещено из-за… непочтительного изображения ордена.
Хмурое утро
Все три названия картины повествуют о её сюжете. Мы видим обычного среднего чиновника на утро после получения им первого ордена и празднования столь важного события. Сам обидевший цензуру орден св. Станислава 3-й степени был младшим в иерархии государственных наград и часто использовался для отличия чиновников.
Столь небольшая награда контрастирует на полотне с самим видом новоиспечённого кавалера: гордое и чванливое выражение лица, поза римского сенатора, закутанного как будто в тогу, а не потрёпанный халат, да и орден, прикреплённый не на мундир, а тот же халат - всё это должно вызвать у зрителя чувство противоречия и несоответствия события и его восприятия главным героем.
Зато ирония изображённой слева от орденоносца служанки вполне совпадает с нашей, зрительской. Простая горничная, перед которой выставляет свой халат кавалер, смотрит на него с нескрываемой насмешкой и, демонстративно держа в руках старые стёртые сапоги хозяина. Комичность образа чиновника, возомнившего себя важной птицей после получения мелкой награды, подчёркивается папильотками в его голове (может быть, с похмелья у героя они превращаются в лавровый венец?) и его босыми ногами.
Павел Федотов, «Свежий кавалер» (1846)
Обстановка вокруг также показывает контраст между отношением кавалера к себе и суровой реальностью. В комнате орденоносца разномастная мебель, повсюду царит страшный беспорядок, вещи разбросаны. На столе мы можем видеть оставшуюся с вечеринки колбасу, лежащую не на тарелке, а на газете, и непростой, а на «Ведомостях Санкт-Петербургской городской полиции». У стола валяются скелеты селёдки и черепки разбитой посуды. К стулу прислонилась гитара с оборванными струнами. Тощий беспородный кот терзает обивку стула.
Всё это вместе взятое - зрелище жалкое, но оно не мешает новоиспечённому кавалеру лелеять свои амбиции. Он мечтает быть не хуже всех и идти в ногу со столичной модой - об этом нам говорят лежащие на столе щипцы для завивки волос, зеркальце и бритвенные принадлежности. Модная и книга - нравоучительный роман близкого к власти Фаддея Булгарина «Иван Выжигин». Но книга валяется под стулом - похоже, наш герой не смог освоить и её.
Картина Павла Федотова невероятно насыщена говорящими деталями (что вообще отличает бытовой жанр в живописи). «Свежий кавалер» позволяет судить о жизни петербургских чиновников 1840-х годов, способных получить орден, но реально живущих бедно и нищих духовно. Сегодня, кстати, орден получить гораздо труднее, чем в 1846 году, но нравы, самомнение и манеры бюрократов изменились не очень сильно. Тем и интересен нам умерший 165 лет назад художник Федотов.
Павел Федотов, «Все холера виновата!» (1848)
«Я несколько раз хотел добраться, отчего происходят все эти разности. Отчего я титулярный советник, с какой стати я титулярный советник? Может быть, я совсем не титулярный советник? Может быть, я какой-нибудь граф или генерал, а только так кажусь титулярным советником. Может быть, я сам еще не знаю, кто я таков. Ведь столько примеров по истории: какой-нибудь простой, не то уже, чтобы дворянин, а просто какой-нибудь мещанин или даже крестьянин - и вдруг открывается, что он какой-нибудь вельможа или барон, или как его…»
Так и кажется, что на этих словах маленькое, сжавшееся в кулачок лицо гоголевского Поприщина вдруг разглаживается, растекается по нему блаженное довольство, в глазах загорается живой блеск, и ростом-то он выше становится, и фигура другая - как будто сбросил он со своих плеч вместе с протертым вицмундиром ощущение собственного ничтожества, задавленности, убогости своей…
Сюжет картины “Свежий кавалер”
Только почему вспомнили мы гоголевского героя, рассматривая картину Федотова «Свежий кавалер» ? Здесь перед нами чиновник, отпраздновавший получение ордена. Утром после пирушки, еще не проспавшись как следует, нацепил он на халат свою обнову и перед кухаркой в позу встал.
Федотова, по всей видимости, занимал совсем другой сюжет. Но что такое сюжет для подлинного художника! Разве это не повод, не возможность чисто случайная вылепить такие характеры, выявить такие стороны человеческой натуры, чтобы через сто и двести лет заставить людей сострадать, возмущаться, презирать тех, с кем они сталкиваются как с живыми созданиями…
И Поприщин, и федотовский «кавалер» для нас натуры - родственные, близкие. Одна маниакальная страсть владеет их душами: «- Может быть, я совсем не титулярный советник?»
Про Федотова говорили, что с некоторых пор он стал жить затворником. Снял какую-то конуру на окраине Петербурга, сырую, с хозяйской половины чад идет, за стеной дети плачут - и работает так, что смотреть страшно: вечером и ночью - при лампах, днем - при солнечном свете.
Когда кто-нибудь из старых знакомых выражал свое удивление, Федотов с жаром начинал говорить про преимущества теперешней своей жизни. Неудобств он не замечал, они для него просто не существовали. Зато здесь, на 21-й линии Васильевского острова, его природная склонность к наблюдательству находит постоянную пищу, материалу для творчества хоть отбавляй - кругом живут его герои.
Именно теперь он полон решимости начать работать маслом, выставить на суд публики свои первые полотна. Конечно, это будут картинки нравов, сценки, подсмотренные им в жизни: одна под названием «Последствия пирушки», вторая «Горбатый жених» (так первоначально назывались картины «Свежий кавалер» и «Разборчивая невеста»).
В короткие часы отдыха Федотов мучился болью в глазах. Он прикладывал к голове мокрое полотенце и думал о своих героях, прежде всего о «кавалере». Быт чиновников был знаком ему с детства, с родительского дома московского.
Здесь, в Петербурге, другой дух - столичный. Новые знакомцы художника из тех, что служили в разных департаментах, как будто родились чиновниками. Как они садятся в гостях, берут стул, как разговаривают с дворником, как расплачиваются с извозчиком - по всем манерам, жесту можно было угадать и их чин и возможное продвижение по службе. На их лицах, когда трусят они утром в департамент, запахнувшись в ветхие шинелишки, отражается одна служебная забота, боязнь выговора и вместе с этим какое-то довольство собой. Именно довольство… Стремление ко всяким отвлеченным благам они почитают, конечно, глупостью.
А среди них есть забавные, хотя бы его «кавалер».
Описание главного героя картины
Федотов так компоновал картину, так насыщал ее деталями, чтобы можно было читать ее как повествование о жизни этого человека, повествование обстоятельное и как бы уводящее зрителя в глубь картины, чтобы зритель проникся самой атмосферой происходящего, чтобы почувствовал себя очевидцем - как будто ненароком дверь к соседу открыл - и вот что представилось его глазам. Это заманчиво и вместе с тем поучительно. Да, представившаяся глазам сценка должна поучать. Художник верил, что он может исправлять нравы, влиять на человеческие души.
Когда однажды собрались у Федотова друзья, и среди них писатель А. Дружинин, художник стал объяснять, растолковывать смысл полотен, как он сам их понимал: «нерасчетливая жизнь». Да, и в «Последствиях пирушки» и в «Горбатом женихе» всякий зритель должен усмотреть вред от нерасчетливой жизни.
До седых волос невеста перебирала женихов и теперь ей приходится остановить свой выбор на горбатом селадоне. А чиновник! Вот он стоит в позе римского императора, притом босиком и в папильотках. Кухарка такую власть над ним имеет, что смеется в лицо и тычет чуть не в нос дырявым сапогом. Под столом заснувший собутыльник - городовой. На полу остатки пира и редкая гостья в доме - книга. Конечно, это «Иван Выжигин» Булгарина. «Где завелась дурная связь, там и в праздник грязь», - заканчивал Федотов…
Наперекор всем тяжелым обстоятельствам жизни он веровал в изначально добрую природу людей, в возможность вырождения самого дурного и порочного из них; нравственная грязь, пошлость, полагал он, - следствие неуважения к самому себе.
Своим искусством он мечтал вернуть человеку человека.
Друзьям картина о чиновнике понравилась до чрезвычайности своей жизненностью, натуральностью. Говорящими деталями, которые не заслонили целого, юмором и этой особенностью - увлечь, заманить в глубь картины, дать почувствовать атмосферу события. Им казалось, что нравоучительное, назидательное толкование Федотова не раскрывало всего значения полотна. И время подтвердило это.
На суд публики Федотов выставил картины в 1847 году. Успех «Пирушки» был настолько велик, что возникло решение снять литографию с полотна. Это необычайно радовало Федотова, ведь литографию может купить каждый, значит, картина сумеет оказать свое воздействие на многих - это то, к чему он стремился.
Ничего не вышло. Цензура потребовала убрать с халата чиновника орден, отношение к которому было сочтено за неуважительное. Художник пробует сделать набросок и понимает, что пропадает смысл, вся соль картины. Он отказался от литографирования.
Эта история стала известна и за пределами художественных кругов, И когда Федотов вторично выставил полотно в 1849 году - а в это время умонастроение публики было подогрето событиями французской революции - в картине увидели своего рода вызов бюрократическому аппарату царской России, обличение социального зла современной жизни.
Критик В. В. Стасов писал: «Перед вами понаторелая, одеревенелая натура, продажный взяточник, бездушный раб своего начальника, ни о чем уже больше не мыслящий, кроме того, что даст ему денег и крестик в петлицу. Он свиреп и безжалостен, он утопит кого и что хотите - и ни одна складочка на его лице из риноцеросовой шкуры не дрогнет. Злость, чванство, бездушие, боготворение ордена как наивысшего и безапелляционного аргумента, вконец опошлившаяся жизнь - все это присутствует на этом лице, в этой позе и фигуре закоренелого чиновника».
…Сегодня мы понимаем глубину обобщения, заданного образом «кавалера», понимаем, что гений Федотова, несомненно, соприкоснулся с гением Гоголя. Нас пронзает сострадание и «бедности бедного человека», для которого счастье в виде новой шинели оказывается непосильным бременем, и мы понимаем, что на почве той же бедности духовной, вернее, полной бездуховности, задавленности несвободного человека вырастает маниакальность.
«Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник?..» О, как страшно это лицо, какой неестественной гримасой искажается оно!
Гоголевского Поприщина, изрезавшего свой новый вицмундир на мантию, общество убирает, изолирует. Федотовский же герой, наверное, будет благоденствовать, снимет себе квартиру посветлее, кухарку заведет другую, и уж, конечно, никто даже в сердцах не бросит ому: «Сумасшедший!» А между тем - вглядитесь - то же обесчеловечонное лицо маньяка.
Страсть к отличию, к чину, к власти, таящаяся подспудно и все больше и больше врастающая в нищую, убогую жизнь, съедает, уничтожает человека.
Мы вглядываемся в «Свежего кавалера» Федотова , целый пласт жизни обнажается. С пластической четкостью обрисовывается физиономия прошлых веков и во всей глубине обобщения встает перед нами жалкий тип самодовольства,