Формы культурной идентичности. Культурная, этническая и личная идентичность. Понятие «культурная идентичность»

Термин «идентичный» (от лат. Identicus) означает «тождественный», «одинаковый». Огромную роль в культурологии играет проблема культурной идентичности.

Культурная идентификация – самоощущение человека внутри конкретной культуры. Идеи «принадлежности» или «общности» и акт идентификации с другими оказывается фундаментом всех человеческих систем.

Индивидуальная и групповая культурная идентичность менялась в соответствии с историческими преобразованиями. Базисные индивидуальные и групповые культурные привязанности определялись уже при рождении. Групповая идентичность обычно оставалась постоянной на протяжении всей жизни человека.

В Новое время потребность в культурной идентификации сохранилась, но ее индивидуальная и групповая природа заметно изменилась. Появились национальные и классовые формы идентификации. В нынешнюю эпоху характер культурной идентификации также меняется.

Расовые, этнические и религиозные подгруппы в каждом обществе сегментизируются на меньшие, более разнообразные мини-группы. Различия, которые раньше считались незначительными, приобретают культурное и политическое значение.

Кроме того, в настоящее время индивид всё менее связан контекстом своего рождения и обладает большим выбором в самоопределении. Заметно ускоряются отныне и темпы социальных и культурных изменений, так что формы идентификации становятся всё более кратковременными. Новые формы самоотождествления накладываются на прежние, возможно, более глубоко укорененные, слои расовой и этнической идентичности.

Этническая идентификация индивида предполагает его связь с историческим прошлым данной группы и акцентирует идею «корней». Этнос, миросозерцание этнической группы вырабатывается с помощью символов общего прошлого – мифов, легенд, святынь, эмблем. Этническое сознание особенности, «непохожести» на других в большей степени определяется самими представителями данного этноса.

Национальная идентичность , основанная на исторической национальности, национальных идеях, является движущей силой народа по его продвижению к вершинам цивилизации.

Современная демократия ориентируется на растворение социокультурных групп в обезличенном «массовом» обществе, не на индивидуальную и групповую идентичность людей, но на общество как многоединство. Эта концепция исходит из принципа единства человеческой природы в живом многообразии её конкретных проявлений. Принцип соблюдения человеческого достоинства людей различных культурных ориентаций и убеждений – вот краеугольный камень современного демократического, плюралистического и правового общежития.

Понятие культурной идентичности, вплоть до 1970-х гг. имело ограниченное употребление. Благодаря трудам американского психолога Эрика Эриксона «Идентичность: юность и кризис» , произошло введение данного понятия в лексикон гуманитарных и социальных наук. Изучение данного термина в психологии определялось двумя подходами , согласно двух школ: психоанализа и бихевиоризма.

Культурная идентичность – это осознание человеком своей принадлежности к какой-либо социальной группе, позволяющее ему определить свое место в социокультурном пространстве и свободно ориентироваться в окружающем мире.

Культурная идентичность может носить профессиональный, гражданский, этнический, политический, религиозный и культурный характер.

Таким образом, в межкультурном взаимодействии культурная идентичность обладает двойственной функцией.

Вспомогательный характер - позволяет коммуникантам составлять представление друг о друге, взаимно предугадывать поведение и взгляды собеседников, т.е. облегчает коммуникацию.

Ограничительный характер состоит в том, что в процессе коммуникации может возникнуть конфронтация и конфликты, которые приведут к нежелательным результатам, следовательно, культурная идентичность сводится к рамкам возможного взаимопонимания и исключение из него тех аспектов, которые ведут к конфликтам.

«Свои» и «чужие» в культурной идентичности.

Идентичность основывается на разделении представителей всех культур на «своих и чужих». Такое отношение может привести как к сотрудничеству так и к противоборству. Поэтому идентичность рассматривается как один из важных инструментов в межкультурных взаимодействиях (например представители различных культур по разному реагируют на момент приветствия, комплимента, опоздания) .

Представителями одной культуры их стиль является единственно возможным и правильным, а ценности на которые они ориентируются в жизни, одинаково понятны и доступны всем другим людям. Гамма переживаний и непонимания довольно широка – от простого удивления до активного негодования и протеста. Как следствие, возникает представление о «чужом», которое характеризуется признаками: нездешний, иностранный, странный или необычный, незнакомый, сверхъестественный, всемогущий, зловещий и т. д.

Вывод : образно говоря, при взаимодействии с представителями другой культурой индивид как бы отправляется в другую страну. При этом он выходит за границы привычной обстановки. С одной стороны, чужая сторона кажется не знакомой и опасной, а с другой стороны – привлекает новизной, расширяет кругозор и жизненный опыт.

6.Культура и язык. Гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа. Диалектика языка и культуры в коммуникации.

Немецкий философ, основоположник немецкого экзистенциализма Мартин Хайдеггер (1889-1976) утверждал: «Культура – коллективная память, а язык культуры – дом бытия».

Каждая культура имеет свою языковую систему. Она состоит из естественных языков (возникают и изменяются закономерно в процессе социального развития), искусственных языков (языки науки), вторичных языков (фольклор, традиции, предметы быта, этикет, в целом искусство).

Язык культуры – это совокупность всех знаковых способов словесной и без словесной коммуникации с помощью которой передается информация. Они формируются и существуют только во взаимодействии людей, внутри сообщества принявшего правила языка.

Изучением языков культуры занимается: - семиотика (Ф.де Соссюр «Курс общей лингвистики» и Ю.Лотман «Культура и взрыв»); - семантика ; - лингвистика (основы были заложены Д.Вико, И.Гердером, продолжил Э.Холл). Данные научные направления между собою взаимосвязаны.

Отдельным научным направлением, изучающим языки культуры – является герменевтика. Понятие происходит от греч. толкование, объяснение. Теория герменевтики возникла еще в Средние века, когда шел процесс толкование религиозных текстов. Основателем современной герменевтики был нем. философ 20 века Ганс (Ханс) Георг Гадамер . В работе «Истина и метод. Основные черты философской герменевтики» он занимался интерпретацией текста, не только реконструируя текст, но и конструируя смысл.

Язык является специфическим средством хранения и передачи информации, а также управления человеческим поведением.

Современный мир вступил в эпоху глобального билингвизма «родной язык + английский язык» . Использование английского в качестве межкультурного общения становится необходимостью для всех народов мира. Инициаторами изучения этой взаимосвязи были американский антрополог Ф.Боас и британский антрополог Б.Малиновский. Цель работы сравнение двух культур через их словарный состав (например, в североамериканцев снег – простое погодное явление, и для обозначения они используют два слова: снег и слякоть, а в языке эскимосов Аляски, существует более 20 слов описывающих снег в разных состояниях) .

Гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа (20 век) заключается в следующем: язык является основой той картины мира, которая складывается у каждого человека и приводит в порядок (гармонизирует) огромное количество предметов и явлений окружающего нас мира:

Язык обуславливает способ мышления говорящего на нем народа;

Способ познания реального мира зависит от того, на каком языке мыслит познающий его человек (т.е.люди говорящие на разных языках, видят мир по разному, они имеет свою культурную картину мира).

В соответствии с гипотезой американских лингвистов Сепира-Уорфа реальный мир создается благодаря языковым особенностям данной культуры. Каждый язык (т.е. общность людей) имеет собственный способ представлять одну и ту же реальность. Например, раньше в классическом арабском языке было более 6 тысяч слов, которые так или иначе характеризовали верблюда, но в настоящее время многие из них исчезли из языка, поскольку значение верблюда в повседневной арабской культуре сильно уменьшилось.

Данная гипотеза дала толчок многочисленным исследованиям проблемы взаимосвязи языка.

Выводы: концептуальное осмысление культуры возможно только посредством естественного языка (т.е. родного от природы) .

Диалектика языка и культуры в коммуникации рассматривается как отношение части и целого.

Язык воспринимается как компонент и как объект культуры. В межкультурном взаимодействии больше всего проблем возникает при переводе информации с одного языка на другой. В большинстве случаев наблюдается (1) языковое несоответствие. Именно поэтому слова невозможно переводить только с помощью словаря, следует употреблять слова не в отдельности, а естественных устойчивых сочетаниях.

Например, англичане не говорят на манер русских людей «крепкий чай», они его представляют как «сильным чаем». На Руси говорят «сильный дождь» - в Англии «тяжелый дождь». Это отдельные примеры лексико-фразеологической сочетаемости слов.

Второй проблемой – (2)эквивалентность слов двух и более языков. Например, словосочетание «зеленые глаза», которое по-русски звучит поэтично, наводит на мысль о колдовских глазах. В Англии данное сочетание служит синонимом зависти и ревности, которые были названы у У. Шекспира в его трагедии «Отелло» «зеленоглазым чудовищем».

В итоге, как в культуре, так и в языке каждого народа присутствуют одновременно общечеловеческий и национальный компоненты, которые регулируют специфические культурные значения, закрепленные в языке, моральных нормах, убеждениях и поведении.

Культурная идентичность - важнейший и, пожалуй, наиболее часто упоминаемый в научных трудах ценностный фактор развития этнически разнородных обществ. Воздействуя на процессы интеграции и дезинтеграции, культурная идентичность выполняет одновременно функцию индикатора внутреннего состояния полиэтничного сообщества как социокультурной системы. В этом -двойственная, диалектическая природа идентичности.

В настоящем параграфе анализируется феномен культурной идентичности и уточняются границы дискурса понятия. Трансформации культурных идентичностей в российском поликультурном регионе прослеживаются на основании данных исследования студентов нижегородских вузов, приехавших из стран ближнего зарубежья. Выявляются тенденции к кризису идентичности и маргинализации.

Культурная идентичность является неотъемлемой и обязательной чертой члена определенного этнокультурного сообщества. Когда такое сообщество развивается согласно естественно установившемуся традиционному порядку, идентичность развивается органично. Грубое внешнее вмешательство подрывает основы культурной идентичности, разрушая ее. Без идентичности индивид становится маргиналом и теряет свою самость. В выхолощенной психике не остается ничего, кроме комплексов и агрессии. Сосуществование этнических групп и жизнь в полиэтничном обществе должны быть организованы по возможности без ущерба для культурной идентичности его членов при безусловном уважении к их исконным культурам .

В ранней работе М. Мид (1928) «Взросление на Самоа» показано, что «главным фактором, который учит детей, как думать, чувствовать и действовать в обществе» является культура 1 . М. Мид развивает идеи Р. Бенедикт о том, что различные культуры выбирают различные стороны человеческой личности, отвергая другие , и подтверждая их собственными изысканиями, в работе 1935-го года «Пол и темперамент в трех примитивных обществах» приходит к выводу о том, что «каждый... народ избрал для себя одну совокупность человеческих ценностей и перекроил их по себе в искусстве, социальной организации, религии. В этом и состоит уникальность его вклада в историю человеческого духа» . Согласно М. Мид, культурная идентичность есть тождественность со своими предками . Через постижение этой тождественности индивид, по мысли автора, приходит к постижению сути, смысла своей жизни как представителя, носителя своей культуры. Культурная идентичность вбирает в себя и то, как человек «должен говорить, двигаться, есть, спать, любить, зарабатывать на жизнь, встречать смерть» . В итоге Мид приходит к выводу, что попытка изменить идентичность народа и индивида в ходе модернистских нововведений может привести к разрушению ценностной структуры личности и его социализа-ционных возможностей.

Для отечественной исследовательской традиции был характерен так называемый примордиалистский подход к проблеме культурной идентичности. Этот подход тяготеет к истории и этнографии и в целом описывает идентичность как объективную данность, которую индивид наследует от предков.

В отечественной науке наблюдались дискуссии между сторонниками историко-натуралистской (Л.Н. Гумилев ) и социально-исторической версии (Ю.В. Бромлей ) примордиалистского объяснения этноидентичности. При этом сущность примордиализма была едина: идентичность не выбирают, она, будучи обнаруживаемой «в сознании, не есть продукт сознания» .

В середине девяностых годов XX в. в отечественную науку проникают конструктивистские и инструменталистские подходы к феномену этноидентичности. Первое направление, основные положения которого были сформулированы

Ф. Бартом 1 , рассматривает идентичность как один из способов (наряду с классовой принадлежностью или, скажем, сексуальной ориентацией) конструирования границ между группами. Если Барт и подчеркивал, что этничность - культурно-детерминируемый феномен, то лишь потому, что противопоставлял культурные основы идентичности историческому наследованию и «кровным узам». По сути дела, Барт считал культурную идентичность «феноменом сознания», «основанным на приписывании и самоприписывании», способом разделения обозначения барьеров в экономическом разделении труда. Неслучайно одним из основных понятием у Барта является «этническое предпринимательство» .

Инструментализм рассматривает культурную идентичность уже как инструмент политической борьбы. Главным доводом инструменталистов было бесспорное наблюдение: этнический фактор обостряется в период политических конфликтов. Наиболее подробно тема использования этноидентичности в целях политической борьбы разрабатывалась Беллом и Янгом .

Нетрудно заметить, что отличие конструктивистских и инструменталистских подходов является фактологическим, но не концептуальным. В обоих подходах идентичность - не безусловная ценность, а средство, часто манипулятив-ное. Особенно заметен синтез инструментализма и конструктивизма в теориях национализма, где идентичность сводилась к искусственной и фантазийной (Б. Андерсен ) или мифологической величине (К. Хюбнер ).

Такой формализованный подход к идентичности сменил прежнюю парадигму в постперестроечной России. В конце девяностых годов были распространены сравнительные исследования идентичности русских и других народов. Так, сравнительное российско-польское исследование (1998 г.) формирования социальных идентичностей в двух трансформирующихся странах (руководители -Е.Н. Данилова и К.Козела ) обнаружило различия в идентификационных ориентирах русских и поляков. Поляки в подавляющем своем большинстве в качестве приоритетной идентичности «Мы» ощущают себя поляками и католиками; россияне в первую очередь определяли свою «Мы»-идентичность как общность повседневного межличностного общения (семья, друзья, товарищи по работе) и лишь существенно «затем» осознавали себя россиянами, русскими (еще более редко - православными).

Под руководством В.А. Ядова проводились эмпирические исследования механизмов формирования социальной идентичности жителей России середины девяностых годов прошлого века 1 . Было выявлено, что россияне высокоактивны в решении вопросов личного благополучия, жизни своих семей, и в этом обнаруживают оптимизм. Но они предельно пессимистичны в отношении будущего страны и общей ситуации в государстве и регионах их проживания . По мнению авторов исследования, наиболее емкое объяснение этого противоречия в том, что люди в России не видели для себя возможности контролировать ситуацию за пределами узкого жизненного пространства. Самоидентификации в кругу близких на порядок выше идентификаций с большими социальными общностями . По мнению исследователей, эта ломка идентичностей - эффект резкого перехода от идентичности «прежде всего мы - советские люди» к самоопределению «мы - это мои близкие, ни нация, ни государство, ни сообщество региона, которым до нас нет дела» . Польский социолог С.Оссовский назвал это «эффектом лилипута». Постсоветское российское общество крайне дезинтегрировано даже не на этническом, а на социальном уровне.

В.А. Ядов указывает на особенности русской идентичности, которые лишь укрепились в советский период истории России. Главные и наиболее инерционные из этих особленностей, по мнению Ядова, - патерналистские чаяния людей, сила коллективизма (прежде - общинности) и неприятие выраженного индивидуализма, приоритетная ценность социальной справедливости и презрительнозавистливое отношение к «новым русским» . С Ядовым соглашаются и другие ученые, полагающие, что «вековая история и семидесятилетие после октября 1917 года сформировали мощный слой населения, уповающего на судьбу, живущего по принципу «как повезет» и психологически самоопределяющихся в социальном мире по формуле «Я - простой человек», «от меня мало что (ничего не) зависит» .

Примерно в это же время Левада-Центр получил данные об отсутствии в российском обществе внутренних объединяющих мобилизационных импульсов.

Эпизодические всплески интегрирующего патриотизма имели своим источником скорее внешнюю опасность: агрессивный Запад и терроризм 1 .

В наступившем XXI веке исследования по проблем культурной идентичности приобретают практически-ориентированный характер. Так, М.В. Шуклинова , О.В. Чебогенко , И.В. Мазуренко , А.Г. Русанова^ определяют пути культурно-идентичностного развития российского студенчества. Исследователи выделяют различные уровни состояний национально-культурной идентичности студенческой молодежи, уделяя особое внимание региональной идентичности и роли образования в ее формировании.

Другие авторы рассматривают понятие культурной идентичности в более широком масштабе. Так, А.Ф. Поломошнов рассматривает понятие культурной идентичности в контексте евразийства и места России мире. Н.А. Хвыля-Олинтер изучает проблемы сохранения российской идентичности в эпоху глобализации.

Указанные работы последних лет, несмотря на их общую научно-теоретическую значимость, не отражают процессов полиэтнизации общества. Понятие культурной идентичности приобретает абстрактный смысл, поскольку из него исключается народная, этническая составляющая. К примеру, понятия «русской» и «российской» идентичности не дифференцируются, а феноменологические аспекты функционирования идентичности в поликультурном социуме не выявляются.

Определенное исключение составляет работа Ю.А. Шубина . В ней в качестве потенциала культурной идентичности рассматривается культурная самобытность, изучается фольклор как феномен народной культуры и ресурс этнокультурной идентичности, определяются социально-педагогические условия реализации идентификационного потенциала народной культуры. Но и этот автор не акцентирует внимания на развитии идентичности в массовой полиэтничной среде, не производит сравнительного анализа развития идентичностей разных этнокультурных групп.

Лишь небольшое количество отечественных работ по проблемам культурной идентичности имеют ярко выраженный социокультурный и феноменологический характер. Так, В. Попков путем сравнительного изучения ряда диаспор (еврейской, греческой, китайской и др.) стремится выяснить, как внутренние особенности диаспоры влияют на устойчивость и развитие культурной идентичности ее членов 1 . Н.П. Космарская пытается выявить, каким образом внут-ридиаспорное социальное, политическое и идеологическое расслоение формирует идентичностную неоднородность в среде представителей этнообщины .

Феноменологическая ориентированность трудов последнего десятилетия по проблемам культурной идентичности особенно заметна в исследованиях этнои-дентичностной динамики в смешанных браках. Так, А.В. Сухарев, О.Г. Лопухова, Ю.В. Пайгунова, Ф.Ф. Гулова"" прослеживают трансформации культурной идентичности на примере русско-татарских семей и приходят к выводу, что современная этнокультурная неоднородность (как семьи, так и более широкого социального окружения) приводит к культурной маргинальности. Исследователи формулируют значимый тезис: основная грань современного кризиса идентичности - это осознание кризиса собственной этнической идентичности, сопровождаемого утратой навыков практического следования традиционному для этноса поведению, набору ценностей, верований . Цель данного исследования, как и многих других, появившихся за последние годы трудов этнопсихологов, создание своего рода пособий или практикумов, в данном случае, для нейтрализации межэтнических конфликтов.

Е.Э. Носенко изучает модели формирования еврейской идентичности у потомков смешанных браков Особое место Е.Э. Носенко уделяет фактору антисемитизма и его роли в формировании еврейской идентичности у потомков этнически смешанных браков.

М. Еленевская и Л. Фиалкова на материале эмигрантского фольклора исследуют трансформации культурной идентичности и самосознания советских евреев, эмигрировавших в Израиль 1 . По мнению авторов, выводы, сделанные на их материале, применимы при изучении диаспор эмигрантов из бывшего СССР в разных странах.

Для выявления состояния культурной идентичности нам было важно выяснить, ощущают ли студенты связь между индивидуальным обыденным существованием и своей этнокультурой. Иными словами, мы стремились узнать, считают ли студенты культуру ценной, значимой и нуждающейся в сохранении. В трех выборках задавался вопрос «Как Вы думаете, что поможет Вашим соотечественникам в России сохранить свою культуру, или это не нужно?» (диаграмма 19).

Налицо большое разнообразие ответов (вопрос предполагал свободные ответы). У выходцев из ближнего зарубежья, как мы видим, аккультурационный пафос граничит с маргинальными тенденциями: 35% в принципе отрицают необходимость культурного самосохранения. Среди иностранцев такое мнение разделяют лишь 9%, у русских такое мнение не представлено вовсе.

Многие мигранты из стран бывшего Союза ССР (27%) видят залог сохранения культуры в ее соединении с другими (очевидно, таким образом мигранты надеются сохранить хотя бы отдельные элементы культуры). С таким мнением согласны 15 % иностранцев, русские с таким утверждением не согласны.

В целом у приезжих из ближнего зарубежья преобладает желание как можно быстрее освоиться в новой культуре, пусть даже путем потери своей собственной. Может показаться, что это неплохо, поскольку элиминирует конфликтные предпосылки. С другой стороны, утрата культурных корней и неминуемая маргинализация, отнюдь не признак успешного интегративного движения и ухода от конфликтов.

Что касается иностранных студентов, их подавляющее большинство (87% африканцев, 91% китайцев и 95% китайцев) уверены, что родную культуру сохранять необходимо (напомним, что так же считают 100% русских и лишь 655 иностранцев). В общине видят залог сохранения родной культуры 21% африканцев, 35% китайцев, 47% индусов, в знании своей истории - в среднем около 4% у представителей всех групп. Индусы единственные, кто считает, что для сохранения родной культуры необходима религиозная вера (87%), у остальных опрашиваемых данный показатель в районе 3%. Китайцы большое значение в сохранении культуры придают поездкам на Родину (87%).

Русские видят проблему сохранения родной культуры более широко, но при этом нейтрально и деперсонализированно: 40% считают залогом культурного самосохранения патриотизм, 28% - прекращение американизации, 16% - традиции, 15% - развитие музеев. Обращает на себя внимание, что русские указывают в качестве культуросохраняющих действия, в которых сами, скорее всего, не примут участия. Такая отстраненность от социокультурного существования и будущего своего народа говорят о «культурной депрессивности», склонности к маргинальное™ и уверенности в том, что сложные проблемы должно решать государство, а не отдельный человек.

Чувства, которые вызывает у индивида его принадлежность к своей национальной культуре, являются составной частью культурной идентичности. Поэтому в тех группах студентов задавался вопрос: «Какие чувства вызывает у Вас принадлежность к вашей национальной культуре?» (диаграмма 20).

Иностранные студенты

Студенты из ближнего зарубежья

Русские студенты

Ущемленность,

униженность

Спокойную

уверенность

Превосходство

Гордость

Диаграмма 20. Ответы студентов на вопрос «Какие чувства вызывает у Вас принадлежность к вашей национальной культуре?».

В ответе на данный вопрос 50% студентов из ближнего зарубежья указали спокойную уверенность, 38% - гордость, 4% - обиду, по столько же - стыд, столько же - превосходство. Сходные показатели у иностранцев: 52% указали спокойную уверенность, 40% - гордость, 3% - обиду, 1% - стыд, превосходство

У русских студентов - совсем другие показатели. У 40% принадлежность к русской национальной культуре вызывает обиду, у 10% - стыд, и только у 17%

Гордость и у 33% - спокойную уверенность.

Таким образом, если разделить чувства, которые у индивида вызывает принадлежность к его национальной культуре, на позитивно (гордость, превосходство, уверенность) и негативно окрашенные (обида, стыд, вина, ущемленность), то окажется, что у русских положительные и отрицательные чувства представлены в равной степени, а в двух других респондентских аудиториях со значительным перевесом преобладают позитивные настроения (у студентов из ближнего зарубежья - 92%, у иностранцев - 95%).

Эти факты говорят о том, что многие русские утрачивают культурную устойчивость, они дезориентированы и не имеют понятия, как сохраняться в мультиэтничном сообществе под напором других культур. Мигранты же, несмотря на набирающие обороты в их среде процессы маргинализации, с абсолютной уверенностью входят в новые культуры. Однако в целом дезориентация русских - с одной стороны и уверенность подверженных маргинализации приезжих - недобрый знак, никак не способствующий интеграции, а, напротив, разобщающий общество.

? Русские студенты
1Ш Студенты из ближнего зарубежья
? Иностранные студенты

Диаграмма 21. Отношение студентов к полезности изучения языков для их будущих детей (вопрос «Как Вы считаете, знание каких языков будет полезно

Вашим детям»),

«Завтра начинается сегодня». Фраза пусть и банальна, но верна. В связи с этим мы задали студентам вопрос: «Как Вы считаете, знание каких языков будет полезно Вашим детям?» (диаграмма 21). Поскольку язык - наиболее ощутимая и, так сказать, «лежащая на поверхности», часть культуры, то указанный вопрос подразумевает культурную среду, в которой опрашиваемые респонденты видят своих потомков.

Указывая на языки, владение которыми будет полезно их детям, студенты из ближнего зарубежья отдали предпочтение русскому и английскому - 73%, немецкому - 10%, французскому - 4%. Родной язык посчитали полезным для своих детей лишь 13%. Это говорит о том, что мигранты не связывают будущее своих детей со своей родиной, с оставшимися там родственниками. Будущее своих детей мигранты, судя по всему, видят в культурной адаптации и реализации их социальных возможностей в социокультурной действительности принимающего общества.

У трех групп иностранных студентов нет единодушия при указании языков, владение которыми будет полезно их детям. Так, китайцы отдают предпочтение русскому (81%) и английскому (75%), индусы - преимущественно русскому (69%). Что же касается африканцев, то они выбирают такие языки как английский (56%), французский (59%), испанский (45%).

В двух других респондентских категориях лидируют маргинальные тенденции: родной язык, напомним, выбрали 13% студентов из СНГ и никто из иностранцев. Последние (в первую очередь, африканцы), судя по всему, указывают в качестве «нужных», прежде всего, официальные языки своих государств, прежде всего английский и французский, которые, конечно же, не являются для иностранных студентов родными.

Этот вопрос подтверждает и нарастающую дезориентированность русских -менее половины из них, живущих в своей исконной культурной среде, считают родной язык «нужным» для своих детей. Этот факт можно оценивать по-разному. Родной язык может не считается «нужным», поскольку воспринимается как нечто само собой разумеющееся, поскольку усваивается путем естественного развития, а не научения. Но, на наш взгляд, тот факт, что многие русские не рассматривают русский язык как нужный для своих детей, может трактоваться более прямо и конкретно: часть россиян (по всей вероятности, примерно пятая часть) не связывают (или связывают не полностью) жизнь своих детей с Россией. Об этом свидетельствуют данные, полученные летом 2010 г. Аналитическим центром Ю. Левады. На вопрос Левада-Центра «Хотели бы ли Вы, чтобы Ваши дети работали и учились за границей» выбрали ответ «определенно да» 24%, то есть чуть меньше четверти респондентов. В следующем вопросе «Хотели бы ли Вы, чтобы Ваши дети уехали за границу на постоянное место жительства?» ответ «определенно да» избрали 14% опрошенных. И наконец, в ответе на вопрос Левада-Центра «Вы сами думали о возможности уехать из России за границу хотя бы на какое-то время?» признались, что «постоянно» об этом думают 6% опрошенных. Еще 15% сказали, что думают «довольно часто» .

Как известно, традиционно для выявления идентичности опрашиваемым предлагается дать несколько (чаще - семь) ответов на вопрос «Кто я?». Ответы участников нашего опроса были разнообразны: человек, гражданин, дочь, сын, личность, оптимист, будущая мама, студент, реалист, лидер, друг, спортсмен, творец, мужчина, женщина, жизнелюб, хороший человек. Однако свою этнокультурную принадлежность указали лишь 4%!

Такие данные говорят размывании культурной идентичности, то есть об этнокультурной маргинальное™. Маргинализация (потеря собственной культуры и неспособность усвоить новую культуру) - безусловно, тревожный знак, имя которому - кризис идентичности.

Аналогичная ситуация - у студентов-иностранцев. При ответе на вопрос «Кто я?» на первом месте у индусов стоит ответ «студент», на втором «сын», на третьем «друг». У африканцев - человек, мужчина (женщина), спортсмен. У китайцев - человек, сын (дочь), студент. Главное наблюдение состоит в том, что в среднем в трех группах свою этнокультурную принадлежность указали лишь 5%!

В ответе на данный вопрос русские проявили чуть большую «культурную сознательность»: 10% на первое место поставили ответ «русский», 14% -«гражданин России». Но таковых все же меньшинство: 56% на первое место ставит понятие «человек» (или «личность»), 20% - половую принадлежность («мужчина», «женщина», «девушка»).

Такие данные говорят о том, что развитие идентичности студентов, так или иначе, движется в сторону маргинальности. Причиной может быть не только жизнь в культурно разнородной среде, но и интернациональная медиа-культура, мировые глобализационные процессы, ведущие к стиранию культурных различий и нечеткости культурной идентичности. Маргинализация - потеря собственной культуры и неспособность усвоить новую культуру - безусловно, тревожный знак. И как выясняется, она охватывает как приезжих, так и членов принимающего общества.

Маргинальные тенденции в среде мигрантов сопровождаются растерянностью и дезориентированностью коренного населения, оказавшегося не готовым к возрастанию культурной разнородности общества.

Для того, чтобы глубже понять тенденции динамики культурной идентичности в современной многоэтничной среде, было проведено исследование особого культурно-идентичностного показателя - лингвоидентичности.

Лингвоидентичность и социокультурные условия развития многоэт-ничных сообществ. Лингвоидентичность является особой частью культурной идентичности члена многоэтничного сообщества, влияние которой на процессы интеграции и дезинтеграции достаточно специфично.

Вильгельм фон Гумбольт 1 назвал я зык «объединенной духовной энергией народа» . Немецкий ученый (как и наши соотечественники М.Н. Губогло , Н.Н. и И.А. Чебоксаровы и) полагал язык наиболее значимой идентификационной силой. Так ли это? В этом параграфе прослеживается, в какой мере интеграционно-дезинтеграционная динамика мультиэтничных общностей обусловлена лингвоидентичностным фактором 1 .

Золотым веком отечественной эмпирической этнолингвистики теперь можно с уверенностью считать пресловутые застойные годы. Именно в этот политически спокойный период был собран и обработан большой пласт эмпирических данных, прежде всего, о лингвокультурнои идентичности этносов, населявших Советский Союз.

Большинство исследований выявляли значимость языка как главного этнического идентификатора у населения союзных республик СССР: свыше 70-80% эстонцев, грузин, узбеков, молдаван идентифицировали себя по признаку язы-

М.Н. Губогло на основе анализа художественных произведений, опубликованных в журнале «Дружба народов» за 1955-1970 гг., получил данные, что по мере того как неязыковые культурные различия (одежда, быт) становились все менее ощутимыми, росло число упоминаний «родного языка» как главного этнического идентификатора .

На примере народов Удмуртии , Карелии" и Кабардино-Балкарии были получены данные, что у народов с распространенным массовым двуязычием язык как этнический идентификатор имел меньшее значение, чем у народов других республик. Тем не менее, среди других параметров - происхождение, обычаи, черты характера и др. - он был все же на одном из первых мест .

В конце 1980-х гг., основываясь на материалах исследований, проведенных среди русских Москвы, Таллина и Ташкента, Ю.В. Арутюнян установил, что В «контрастной» иноэтничной среде лингвоидентификационный фактор обостряется (см. т аблицу 10). Так, а качестве основного этноидентификационного признака язык указали 24% русских, приживающих в Москве, 39% и 44% русских, живущих в Таллине и Ташкенте.

Распределение ответов на вопрос «Что роднит Вас со своим народом?» (1990 г.) 1 , (в %)

Таблица 10

Сегодня достаточно сложно оценить значимость этих и многих других научных данных, полученных более двадцати лет назад. Возможно, результаты проводимых исследований указывают на некие общие вневременные закономерности становления лингвоидентичности. Но не следует исключать, что подобные данные детерминируются особенностями эпохи, в которую они были получены. Так или иначе, изменение социокультурных условий существования культурных групп, связанные с развалом больших государств и появлением новых, интенсификацией миграций, глобализацией и развитием межкультурных коммуникативных связей, требуют новых исследований по проблемам лингвоидентичности.

Кроме того, что начиная с девяностых годов прошедшего столетия исследования этноидентичности (или этничности) приобрели крайне политизированный характер, и лингвокультурные аспекты этнического самосознания отошли на второй план . Поэтому не случайно мы вспомнили застойные годы, когда исследования этничности были более эмпирически емкими и менее ангажированными.

Обычно, когда ученый ставит перед собой такую задачу, он задает испытуемому традиционный вопрос: «Что значит для Вас быть представителем своей национальности?». Количество ответов «Говорить на родном языке» указывает на то, какое место занимает лингвоидентичность в числе других параметров идентичности.

В данном параграфе представлен анализ небольшого фрагмента многоаспектного эмпирического исследования, поведенного автором. Этот фрагмент позволяет проследить состояние лингвоидентичностей в различных социокультурных условиях. Исследование проводилось в шести опросных аудиториях.

Первый опросный срез был проведен нами в уже знакомой выборке - среди иностранных студентов. Лингвокультурная ситуация иностранных студентов в нижегородских вузах следующая. Студенты обучаются на разных специальностях: медицинских, технических, гуманитарных, экономических. Но компактно, то есть в группах с иностранными же студентами они обучаются только на практических занятиях по русскому языку. На всех остальных занятиях, которые, конечно же, проводятся на русском языке, иностранцы обучаются вместе с русскими студентами. Вместе с тем, в общежитии студенты-иностранцы проживают компактно в специальных секциях, предназначенных именно для иностранцев. Поэтому ситуация диаспоры для данных студентов поддерживается из вне. По нашим наблюдениям «междиаспорные» контакты иностранцев достаточно ограничены: китайцы общаются с китайцами, индусы с индусами, африканцы с африканцами. Общий культурный барьер во многом определяется барьером лингвистическим.

Помимо этого, лингвокультурное положение студента-иностранца определяется его отношением к проживанию в России вообще. Согласно результатам нашего опроса китайцы и индусы (82 и 79% соответственно) не возражают против того, чтобы задержаться в России не неопределенное время, африканцы же, скорее предпочли бы уехать в какую-либо из европейских стран (69%). Действительно, примерно четверть иностранных студентов остается жить в России (то есть заводят семьи, детей, приобретают недвижимость), около 50% не уезжают из России после окончания вуза, а остаются там на неопределенный срок .

Опрошенные иностранные студенты, в принципе, проявляют стремление интегрироваться в русскую культурную среду. Это подтверждается рядом данных, описанных в предыдущих параграфах: большинство иностранцев считают возможным вступление в брак с русскими (в среднем - 55%), не возражают против русского соседа (61%), могли бы работать вместе с русскими (66%).

Второй целевой опросной аудиторией явились студенты из ближнего зарубежья, обучающиеся в Нижегородских вузах. Студенты-мигранты обучаются вместе с российскими студентами. Кроме того, многие из них проживают в России достаточно давно, закончили здесь школу и именно с Россией связывают дальнейшую учебу, жизнь и работу (около 65%). Многие имеют русских друзей, примерно половина считает русский язык языком повседневного общения, около четверти родной язык утратили. Связи с национальными диаспорами многие студенты не поддерживают, выбор возможных супругов и друзей намереваются осуществлять как среди представителей своего этноса (75%), так и среди русских (73%). Половина респондентов не возражает против русского соседа, 70% - не против дружбы с русскими. Только работать вместе с русскими почему-то хотят только 33% студентов-мигрантов. Такие тесные контакты с принимающим сообществом, естественно, влияют на лингвокультурную динамику в обозначенной категории студентов.

В процессе опроса мы попытаемся выяснить, являются ли опрошенные студенты из мигрантских семей аккультурированными в российскую лингвокультурную среду, либо их положение можно скорее назвать маргинальным.

Параллельно с исследованием среди студентов - выходцев из ближнего зарубежья опрашивались представители третьей опросной аудитории - русские студенты. Как мы помним по данным предыдущих опросов, около 30% русских студентов с радостью стали бы гражданами другого государства: 17% - Англии, 7% - Германии и 6% Соединенных Штатов. Указывая национальность друзей, 97% отметили исключительно русских. Исходя из личного опыта, 56% русских студентов считают наиболее близкой к русским национальностью украинцев, 17% отмечают белорусов. Тот факт, что общение с украинцами и белорусами происходит на русском языке, указанные социокультурные установки русских молодых людей, безусловно, определенным образом предопределили их лингвокультурные ориентации.

Четвертая группа респондентов ранее в нашей работе не упоминалась. В нее вошли курсанты Кстовского высшего военного инженерно-командного училища. В опросе приняли участие 111 человек. Все - мужчины в возрасте от 19 до 25 лет. Большинство (95%) - холосты.

Этническая принадлежность респондентов: русские из республик СНГ - 8% (из них треть - русские из Республики Беларуси, две трети - русские Казахстана), 11% белорусы, 13% казахи, 3% - уйгуры Казахстана, 16% - армяне, 11% -киргизы, 14%-таджики, 13% - туркмены, 11%-узбеки.

Лингвокультурная ситуация данной категории респондентов, на наш взгляд, может оцениваться как промежуточная между первой (иностранные студенты) и второй (студенты-мигранты из СНГ) категориями опрошенных. Дело в том, что курсанты из ближнего зарубежья обучаются компактно: есть взвод армян, взвод казахов, киргизов и т.д. И в казармах представители одной национальности проживают вместе, в одном солдатском кубрике. В этом плане наблюдаются параллели с иностранными студентами в нижегородских вузах. Структурная диаспоризация курсантского коллектива закрепляется также закрытыми условиями военного вуза. Курсанты не свободны в передвижениях. Даже на выходные они не получают увольнений - причина проста: у них нет родственников или знакомых, у которых можно переночевать. Молодые люди ощущают себя «чужими среди чужих» (то есть следи таких же замкнутых в себе членов минидиаспор).

В Кстовском высшем военном инженерно-командном училище обращает на себя внимание также то, что курсанты из ближних зарубежных стран больше общаются с курсантами из дальних зарубежных стран (здесь есть взводы из Анголы, Мьянмы, Китая, Камбоджи и др.), нежели с курсантами из России. При этом причину здесь не нужно искать в неких культурных особенностях россиян и приезжих. Дело объясняется в первую очередь тем, что российские студенты более свободны, на старших курсах они при возможности могут проживать вне казармы, а праздничные и выходные дни проводят со своими семьями, проживающими преимущественно либо в Нижегородской области, либо в близких сопредельных областях Средней полосы России. Вот чем объясняется дистанция между приезжими из зарубежья (дальнего и ближнего) с курсантами из России - с другой.

Обследованные нами курсанты из прежних республик Советского Союза по большей части (около 65%) связывают жизнь со своей родиной. Даже русские из Республики Беларусь в основном намерены вернуться в эти республики и

жить рядом с родными.

Рассматривая национальности возможных супругов, русских указывают русские из стран СНГ, белорусы, армяне и уйгуры. Выходцы из среднеазиатских республик и Казахстана, стремятся найти супругу либо своей, либо какой-либо иной, но обязательно азиатской национальности. Причину, судя по всему, следует искать в культурно-религиозных факторах и стереотипных установках.

Зато в кандидатуры возможных друзей, коллег, соседей курсанты из республик бывшего СССР охотно включали как своих соотечественников, так и русских, и курсантов из ближнего и дальнего зарубежья.

Таким образом, курсанты Кстовского училища стремятся сохранить родной язык, а русский язык используют в качестве языка межкультурной коммуникации с большинством курсантов училища.

В пятую (также ранее не упоминаемую) выборку вошли студенты Камской Государственной инженерно-экономической академии (ИНЭКА), г. Набережные Челны .

Мы опросили 398 студентов, из которых 30% - русские, 60% - татары, 1,5% - крещёные татары (именно так эти люди обозначили свою национальность), 3% - чуваши, 1,5% - азербайджанцы, по 1% - марийцев, казахов, немцев, киргизов.

Несмотря на то, что в г. Набережные Челны русских и татар примерно поровну, в нашей студенческой выборке татары явно преобладают. Возможно, это связано с тем, что многие русские получают образование в других городах России. В данном случае наблюдается этнокультурная картина, отличная от предыдущих. Татарстан, конечно же, субъект Российской Федерации, преподавание и вся официальная документация осуществляются здесь на русском языке. Между тем титульным здесь является татарский этнос. Кроме того, Татарстан характеризуется тем, что здесь очень силен пласт национальной интеллигенции, причем не только в столице, но и в менее крупных городах, таких, как Набережные Челны. И интеллигенция прилагает немалые усилия к сохранению национального, прежде всего, литературного татарского языка. При этом в вузе такого удаленного от республиканского центра города как Набережные Челны мы наблюдаем определенный процент внешних мигрантов - азербайджанцев, казахов, киргизов. Естественно, русский язык и здесь сохраняет функцию универсального языка межкультурной коммуникации. В таком же качестве используют представители местных этносов - немцы Поволжья, чуваши, марийцы.

В каждой опросной аудитории задавался вопрос: «Что значит для Вас быть представителем своей национальности?». Ответы предполагали множественный выбор, и их варианты (не более трех) были различные: 1) говорить на родном языке; 2) жить родной культурой; 3) исповедовать свою религию; 4) быть чужим в родной стране; 5) бороться за права своего народа; 6) другое. Процент выбравших ответ «Говорить на родном языке» интересовал нас более всего.

Как и ожидалось, в разных опросных аудиториях мы получили различные ответы о роли языка в функционировании этнокультурной идентичности. Итак, иностранные студенты. Отвечая на вопрос «Что для Вас означает быть представителем своей национальности в России», ответ «говорить на родном языке» дали достаточно большое количество индусов и африканцев (86% и 74% соответственно) и очень мало китайцев (12%). Печальный ответ «быть чужим в чужой стране» достаточно редко встречается во всех трех группах (около 10%).

В диаграмме 22 показано, насколько неодинаково у студентов разной этнической принадлежности место лингвоидентичности среди различных составляющих культурной идентичности. Более того, становится ясно, что для некоторых (в частности, для китайцев) культурная идентичность не является важной частью идентичности вообще.

Диаграмма 22. Количество (в %) студентов-иностранцев, выбравших ответ «Говорить на родном языке» на вопрос

Чем объясняется такое несовпадение ответов? Имеются данные о том, что крупные этносы, являющиеся титульными в своих государствах, наделяют язык меньшей этнокультурной значимостью. В Москве, например, на рубеже 80-90-х годов, по языку идентифицировало себя не больше четверти русских . Аналогичную закономерность мы наблюдаем сегодня в ответах китайцев. Они, судя по всему, уверены, что есть много маркеров помимо языка, позволяющих им считать себя китайцами (чего стоят 49% китайцев, идентифицирующих себя как «посланников своей страны в России»). Помимо этого налицо высокая адаптивная способность китайцев - 25% считают, что быть представителем своей национальности в России означает «осваивать новую культуру». Внутриэтническая устойчивость в сочетании с поразительной приспособляемостью, вплоть до прямого копирования и подражания (никто в мире не делает копии успешнее, чем китайцы) в лингвистическом плане проявляется в том, что жители многочисленных «чайнатаунов» в западных столицах по преимуществу не говорят по-китайски, а используют язык принимающего сообщества. Выходит, китайцам как самому многочисленному в мире этносу вроде бы нет нужды «цепляться» за свой язык.

Иная ситуация у студентов-африканцев. У африканского студента в России наблюдается эффект двойной идентификации : по отношению к африканцам -выходцам из различных стран Африки - и по отношению к остальной социальной среде. В последнем случае дифференцирующим фактором является цвет кожи. В первом случае, то есть среди других африканцев такой студент определяет себя подобно тому, как это происходит у него на родине. В то время как в большинстве стран Африки государственными являются английский и/или французский языки, различные родоплеменные группы продолжают в бытовой сфере активно использовать африканские языки: киконго, банту, фулани, фанг и др. Например, житель Камеруна идентифицирует себя не как африканец, и даже не как камерунец, а, скажем, как представитель народа банту, говорящий на языке своего племен. В этом смысле для студентов-африканцев язык, судя по всему, действительно является важной этноидентификационной позицией уже потому, что является чуть ли не единственной этнодифференцирующей позици-ей.

У индусов - схожая лингвокультурная ситуация. Напомним, что в этническом составе Индии более 500 национальностей и племен. Согласно Конституции официальным языком является хинди, однако в этом качестве продолжает использоваться английский. В государственном делопроизводстве употребляются также 18 региональных языков, что закреплено в приложении к Конституции. Естественно, в такой ситуации говорящий на хинди будет идентифицирован как хиндустанец, на бенгали - как бенгалец, на маратхи - как маратхи, на гурджарати - как гурджаратец и т.д.

Отметим, что на вопрос «Что для Вас означает быть представителем своей национальности в России» можно было давать до трех ответов, и здесь индусы и африканцы в большинстве выбрали второй ответ «Жить родной культурой» (81% и 74%), при этом лишь 6% китайцев дали аналогичный ответ. Здесь проявляется корреляция лингвистической и культурной идентичности. Становится ясным, что чем больше в понятии самоидентификации культурного содержания своей страны и своего народа, тем больше в нем и лингвистического наполнения.

В следующей группе респондентов, студентов нижегородских вузов из ближнего зарубежья 73% дали ответ «быть представителем своей страны в России», а 63% указали «осваивать новую культуру». Были и другие ответы: «жить родной культурой» - 27%, «исповедовать свою религию» - 17%, «быть чужим в чужой стране» - 8%. И лишь 23% опрошенных в среднем в данной выборке указали «говорить на родном языке», показав крайне слабую лингвоидентификационную способность и, следовательно, утрату лингвокультурной связи с Родиной и ее историей.

Диаграмма 23 позволяет сравнить ответы на обсуждаемый вопрос, полученные во второй и третей выборках: у студентов-мигрантов и русских студентов. Видно, что у русских родной язык как культурно-идентификационный признак выражен гораздо отчетливее (40%), чем у приезжих (самый большой показатель - у армян: 34%, самый низкий - у абхазов: 13%), у большинства из которых явно прослеживаются маргинальный настрой и тенденция к утрате культурных корней. Однако 40% русских, идентифицирующих себя по лингвистическому признаку - не такой уж большой показатель. Здесь мы снова видим подтверждение тому, что крупные, титульные в своих государствах этносы наделяют язык не очень высокой значимостью (как мы помним, у китайцев данный показатель был равен 6%).

0 10 20 30 40 50
? Ряд!

Туркмены

Азербайджанцы

Диаграмма 23. Количество (в %) русских студентов и студентов-мигрантов из стран ближнего зарубежья, выбравших ответ «Говорить на родном языке» на вопрос «Что означает для меня быть представителем своей национальности»

Большинство же мигрантов добровольно покинули общества, в которых их этносы являлись титульными, и покинули, в отличие, скажем от студентов-индусов, навсегда. При этом если эти мигранты или их семьи и подготовили себя к отрыву от родной культуры, внутренне они оказывались не готовы к освоению новой культуры, именно поэтому среди них так много маргиналов -людей без культурной идентичности, испытывающих большие затруднения в ответе на вопрос «Что значит для Вас быть представителями своей национальности?».

Теперь проследим отношения курсантов Котовского высшего военного инженерно-командного училища к родному языку как к маркеру социокультурной идентичности (см. диаграмму 24). Напомним, что эту группу вошли исключительно граждане республик СНГ, и даже русские здесь являются гражданами либо Беларуси, либо Казахстана.

На первый взгляд может показаться удивительным и неправдоподобным несовпадение результатов опроса с данными по предыдущей выборке. Впечатляет, насколько велики показатели лингвокультурной идентичности: 91% у армян, 75% у белорусов, 88% у узбеков и 80% у казахов. Несколько меньше показатели лингвоидентичности у представителей ряда мусульманских республик: у туркмен - 67%, у киргизов - 50%, у таджиков - 38%. Такие сравнительно невысокие (хотя и не низкие) показатели лингвоидентичности объясняются доминированием в культурной идентичности этих народов (а также узбеков) религиозного (исламского) маркера (ответ «Исповедовать свою религию»).

Этническая принадлежность респондентов

Диаграмма 24. Количество (в %) курсантов Кстовского высшего военного инженерно-командного училища из стран ближнего зарубежья, выбравших ответ «Говорить на родном языке» на вопрос «Что означает для меня быть представителем своей национальности».

И все же, почему за незначительными исключениями для большинства курсантов, приехавших в город Кстово из бывших союзных республик лингвоидентификационный фактор столь важен? В описании нашей выборки мы уже в какой-то мере ответили на данный вопрос. Курсантский взвод, сформированный по национальному признаку, представляет собою минидиаспору. Она являет собою сплоченный коллектив, члены которого общаются на языке, непонятном представителям внешней по отношения к диаспоре среды. Свой язык становится неким «сокровищем», благодаря которому, даже командиры, начальники курсов, преподаватели, конечно же, не владеющие языком этических групп курсантов, не могут пересечь сокровенный внутренний барьер группы.

Язык здесь приобретает признаки ритуального объекта, какими обладает тотем в примитивном обществе. Многим известен пример, описанный в книге Л.Г. Ионина «Социология культуры» 1 . Л.Г. Ионин заостряет внимание читателя на так называемых отрицательных ритуалах, которые представляют собой систему запретов, призванных резко разделить мир священного и мир вульгарного. Так, «не-священное существо не может касаться священного: непосвященный не может не только брать в руки чурингу, но даже видеть. Чуринга - священный предмет - камень или кусок дерева, на котором вырезан знак тотема и который поэтому обладает сверхъестественными качествами. У некоторых племен каждый мужчина имеет свою чурингу, в которой заключается его жизнь. До времени они хранятся в специальных пещерах; для молодых людей проводится специальный ритуал, во время которых они впервые видят свои чуринги» .

В курсантской «диаспоре» ее внутренняя жизнь является священным миром. Внешняя среда - мир вульгарного , представители которого - непосвященные существа - не имеют доступа в мир священного. Роль тотема-чуринги, который нужно бережно хранить, чтобы непосвященные существа не проникли в мир священного, выполняет язык.

По причинам, которые мы можем только предположить, на лингвистический фактор в качестве культурно-идентификационного вообще не указали русские Беларуси и уйгуры Казахстана. Предполагаемые причины такого явления, на наш взгляд, в двух случаях полярно различны. Уйгуры Казахстана не указали родной язык как фактор этноидентификации по простой причине: родной (уйгурский) язык, хотя еще не утрачен полностью, но вытесняется из всех официальных сфер и практически не используется молодым поколением. В то же время официальный (казахский) язык еще не осознается как родной.

У русских Беларуси причина избегания указаний на лингвоидентичность иная. Как на родине, в Беларуси, так в условиях закрытого учебного заведения в России они живут среди белорусов и в качестве языка общения используют преимущественно русский, которым в Беларуси владеют практически все, и поэтому владение языком не является дифференцирующим признаком. Использование в речи русского языка (часто параллельно с белорусским) никак не осмысливается. Кроме того, судя по общим результатам опроса, русские ощущают себя в Беларуси вполне комфортно, никаким образом не ущемляются, и после окончания училища хотят вернуться в Беларусь.

Почему же тогда так высоки показатели лингвоидентичности у русских Казахстана (84%)? Их лингвокультурное положение иное, нежели у русских Беларуси. Русские Казахстана в большинстве своем не владеют казахским языком (гораздо большее число казахов владеет русским), что создает значительные жизненные трудности для русскоязычного населения Казахстана, и имеет место сильная лингводифференциация .

Дело в том, что как только титульное значение этноса оказывается под вопросом, языковой фактор усиливается. Этот феномен давно известен ученым. Так, к примеру, было установлено, что в Татарстане, Туве, Северной Осетии в период обострения этнических противоречий (1994-1995 гг), для русских язык стал выступать основным этническим идентификатором, и значение его отмечали от 50 до 70% в некоторых группах русских.

Если внимательно посмотреть на данные, полученные при обследовании студентов Камской Государственной инженерно-экономической академии (ИНЭКА) в г. Набережные Челны республики Татарстан, то становится ясным, что сосуществование на одном территориальном пространстве практически на равноправных основаниях двух языков - русского и татарского - актуализирует в целом лингвоидентификационные тенденции (диаграмма 24). Причем не только у основных этносов (82% русских, 77% татар и 67% крещеных татар), но и представителей менее многочисленных в Татарстане этнических общностей (83% чувашей, по 67% марийцев, поволжских немцев, киргизов). Не отметили родной язык в качестве культурно-идентификационного маркера казахи и азербайджанцы. Выяснилось, что в нашей выборке представители этих этносов практически отказались от использования родного языка в общении. В рамках исследования было выяснено, что они живут в иноязычном окружении (преимущественно в общежитии), и даже в семьях родной язык уступает место русскому.

Диаграмма 24. Количество (в %) студентов Камской Государственной инженерно-экономической академии, г. Набережные Челны, выбравших ответ «Говорить на родном языке» на вопрос «Что означает для меня быть представителем своей национальности»

Теперь, когда получены результаты исследования, мы снова можем задаться вопросом: что значит язык для народа, что значит родной язык для отдельного человека. Язык - великая ценность, которую надо бережно хранить, или всего лишь инструмент, с помощью которого индивиды и группы обмениваются информацией?

Именно как инструмент, имеющий скорее прикладное значение в жизнедеятельности этноса, рассматривал язык Лев Гумилев 1 . Сердцем этноса Л.Н. Гумилев считает общую «историческую судьбу» .

С Гумилевым не соглашались многие ученые, в частности, авторы известной работы «Народы, расы, культуры» Чебоксаровы , которые среди основ национального самосознания в первую очередь называют язык.

В нашем исследовании мы увидели, что в большинстве случаев изолированность этнической группы, добровольная или вынужденная, способствует сохранению исконной лингвоидентичности. Так было у большинства иностранных студентов, у курсантов Кстовского училища. Но здесь язык играет все ту же прикладную инструментальную роль. Он не осознается как ценность, но как способ дистанцирования от других общностей. На таком языке перестают слагать стихи, писать книги, даже в сетевой коммуникации его не используют. Язык не развивается, он подобен сокровищу, зарытому в землю, которое не приносит радости ни своим обладателям, ни кому либо еще.

В маргинальной среде, которою являет собою современное городское сообщество, влекущее к себе, язык, как ни парадоксально, оказывается в сходной ситуации, лингвоидентичность слабеет. Социальная идентичность принимает некий нейтральный, усредненный характер. На примере нашего исследования среди нижегородских студентов мы увидели, что русские студенты, будучи, очевидно вовлеченными в культурно-глобализационные процессы постепенно утрачивают связь с родным языком как культурной ценностью, и воспринимают его лишь как инструмент информационного обмена, который, в принципе, может быть заменён каким-либо другим.

Не случайно во всем мире мы видим тенденцию к стремительному упрощению лингвистических структур, а точнее, к выхолащиванию различных особенностей языков - английского, французского, немецкого и др.

Мигранты, попадая в такую стремительно маргинализирующуюся среду, столь же стремительно теряют свои лингвокультурные основы, но и осваивать языковые ценности принимающей социальной среды не спешат. Выйдя из одного «гумбольтовского круга» 1 , в новый они не входят. Не входят потому, что этнокультурный круг принимающего сообщества тает на глазах, утрачивая свою «самость». Так, мигранты быстро осваивают инструментальные основы русского языка. Но русский для них - не язык Толстого и Чехова, а всего лишь «морзянка», инструмент взаимодействия с другими членами общества.

Лишь в городе Набережные Челны, в Татарстане, где два крупных этноса находятся в состоянии некой языковой конкуренции, пытаясь доказать друг другу ценность родных языков, мы не обнаружили явных признаков лингвокультурной изоляции или маргинализации.

В данном случае показателен пример, который приводит Джон Джозеф в статье «Язык и национальная идентичность» . Исследователь показывает, как в Шотландии сосуществование двух отдельных языков (гаэльского и шотландского, восходящих к кельтскому и германскому источникам соответственно) не способствовало, а препятствовало развитию языкового шотланского этноцентризма, поскольку приверженцы обоих этих языков сосредоточили свои усилия на борьбе с притязаниями соперничающего языка, а не на гегемонии английского. Дж. Джозеф уверен, что извечная борьба между гаэльским и шотландским языками представляет собой разумный способ сдерживания этнонационалисти-ческого пыла в приемлемых рамках 1 .

Таким образом, когда язык возведен в ранг культурной ценности, которую надо беречь, но при этом не теряет своего инструментального назначения, представители неосновных, менее крупных этносов осознают свои языки подобным образом. Имеет место культурная интеграция, при которой культурный обмен способствует развитию отдельных культур мультиэтничного сообщества. Такие условия являются наиболее благоприятными и для развития лингвокультурной идентичности.

В социальной науке уже более полувека ведутся дискуссии о возможностях адаптации культурных идентичностей к этнокультурной гетерогенности социального пространства. В рамках исследований проблем культурной идентичности в русле набравшего после Второй мировой войны силу культурного релятивизма основное внимание стало уделяться проблеме функционирования этнокультурной идентичности в условиях полиэтничной среды и модернизации традиционных общностей. Проблема сохранения или утраты исконной идентичности стала все чаще рассматриваться в контексте социокультурной маргинализации общества.

Так, в Соединенных Штатах впервые был подвергнут глубокому и всестороннему исследованию феномен социальной и этнической маргинальности и его воздействие на протекание общественных процессов в стране. Анализ социально-психологических и интрапсихических параметров усвоения модели «американской стопроцентности» в русле концепции «плавильного котла» вскрыл неимоверные трудности, с которыми сталкивались прибывающие и пытающиеся туда иммигранты. Было обнаружено, что напряжение, в котором находились люди, не сумевшие усвоить модель новой национальной идентичности при одновременной утрате лояльности к собственной этничности, часто порождает деструктивное социальное поведение, зачастую принимающее делинквентные формы .

Так, по данным итальянских публицистов В. Серджи и М. Деан, этнический состав заключенных в американских тюрьмах заметно отличается от этнического состава населения США: 63% заключенных принадлежат к афро

американскому и латиноамериканскому меньшинствам, в то время как эти меньшинства составляют только 25% населения США . Похожие цифры приводят специалисты Нью-Йоркского отделения Института демократии и сотрудничества: доля чернокожих - только 13% населения США, а среди заключенных афроамериканцы составляют 40% .

Изучая проблему этнической преступности в американских городах, Ко-Лин Шин, соавтор объемного исследования организованной преступности в США 1 , показывает значимость маргинализации, социокультурной и духовной дезорие-тации как фактора социальной дестабилизации .

Ф. Фукуяма в книге «Великий разрыв» показывает, как отдаление человека от устоев, коренящихся в его этнокультуре, разрыв с общиной и переход в массовое общество (здесь Фукуяма вспоминает оппозицию Gemeinschaft и Gesellschaft Ф. Тенниса) ведет к личностной деструкции, преступности, кризису семьи и доверия .

На международной конференции по проблемам этнических меньшинств, проходившей в Швеции в 1983 г., Дж. Де Вое говорил о том, что этническую идентичность одновременно составляют как рациональные, так и иррациональные компоненты культуры . «Более того, и это совершенно верно, что существующее напряжение между рациональным и иррациональным создает у многих индивидов внутренний конфликт, являющийся частью дилеммы целостности и изменений» . Де Вое считал напряжение между рациональным и иррациональным причиной проблемы и кризиса этнокультурной идентичности в современном обществе.

Ассан Сек, французский антрополог африканского происхождения, в 1981 г. высказал убеждение, что корни кризиса культурной идентичности нужно искать в колониальной системе, сформировавшей «колониальное сознание». Колонизация, по мнению Сека, маргинализируя всю систему общественных отношений, сформировала у колонизированных народов ощущение периферийности, чувство «объекта истории», которому не свойственна «никакая ответственность». Поэтому иммигранты, прибывая из бывших колоний, привозят с собой эту смесь вседозволенности и беспомощности, которая становится причиной социокультурных противоречий .

Проблема этнической идентичности была предметом детального рассмотрения на различных международных научно-теоретических конференциях и симпозиумах. Прежде всего, это парижская конференция 1982 г. , где был поднят вопрос культурного диалога как условия сохранения культурных идентичностей.

Многостороннее рассмотрение проблемы идентичности было предпринято на международном симпозиуме, состоявшемся в Швеции в 1983 году. Инициаторами проведения этого симпозиума стали шведская королевская академия наук, А. Якобсон-Уайдинг и общепризнанный основатель теории идентичности Э.Г. Эриксон. Причиной, по которой состоялся международный междисциплинарный симпозиум, явился возросший интерес к этническим проблемам в Швеции в связи с тем, что в семидесятые годы наблюдался бурный приток в Швецию эмигрантов из различных частей мира. Эмиграция породила острые социальные, культурные и административные проблемы, разрешение которых требовало научно-обоснованных рекомендаций гуманитарных и социальных наук 1 .

Проблема культурной идентичности с точки зрения философии, психологии, социологии и лингвистики была предметом междисциплинарного семинара, работавшего под руководством Клода Леви-Стросса в 1974-1975 гг. . В материалах семинара, а также в этнологических исследованиях самого К. Леви-Стросса было обосновано понятие «кризис идентичности» в условиях модернизации. Это понятие рассматривалось как утрата прежней культурной целостности, а стремление к поддержанию идентичности - как феномен общественного бытия человека, жизни социальных и этнических групп. Свои взгляды на обсуждаемую проблему Леви-Стросс изложил в книге «Печальные тропики» об исчезающих племенах индейцев Бразилии, об их глубоком внутреннем кризисе идентичности .

Перечисленные конференции стали знаковыми в науке. В последнее время и в России научное сообщество ищет коллективные пути изучения идентичности. Самые известные конференции последних лет по проблемам идентичности -«Проблемы формирования общероссийской идентичности: Русскость и россий-скость» (Иваново-Плес, 15-16 мая 2008 года) , а также Всероссийская научная конференция «Национальная идентичность России и демографический кризис» (таких конференций состоялось три, первая - в Москве, вторая - в Казани, 13-14 ноября 2008 г. ). Ученых в России волнует прежде всего кризис культурной идентичности у русских людей, которая рассматривается в двух аспектах: во-первых, метания общества между имперскими и национальногосударственными тенденциями; во-вторых, кризиса рождаемости.

Несмотря на важность указанных проблем, следует выразить сожаление по поводу того, что отечественные ученые не видят связи между культурной маргинализацией в среде коренного населения и в сообществах мигрантов. Хотя сегодня самое время изучить печальный опыт Запада, который тоже с опозданием обратил внимание на указанную проблему, и поэтому сегодняшняя Европа превращается в сообщество маргиналов.

В комплексном труде Вивиан Обатон «Развитие Европейской культурной идентичности с 1946 г.» 1 фактором интеграции новой Европы названа европейская идентичность. В качестве ее основ В. Обатон выделяет греко-романские, «иудео-христианские» и так называемые «варварские» корни , а не традиционные культурные идентичности внутри европейских стран.

Швейцарская исследовательница, по-видимому, права в том, что сегодня нация-государство бесперспективна в качестве инструмента формирования культурной идентичности. Федеративное устройство Швейцарии могло бы, по мнению автора, стать прототипом Европейской Федерации .

Однако для формирования европейской идентичности в контексте европейской интеграции В. Абатон предлагает привычные ассимилятивные атрибуты конструирования «воображаемых сообществ» (Б.Андерсон): флаг, «визуальные акции пропаганды европейской идеи», общеевропейскую систему образования, единую идеологию и так далее. Однако в нынешних условиях социального развития эти инструменты, которые не смогли полностью предотвратить кризис идентичности в национальных государствах, где все же оставались определенные этнокультурные основы, выглядят архаично. В данном случае нужно иметь в виду, что «пластичность» современного мира социальных явлений не выдерживает старых методов социокультурного регулирования. Неслучайно 3. Бауман, используя метафору «текучая современность», фиксирует переход от мира плотного, структурированного, обремененного целой сетью социальных условий и обязательств к миру пластичному, текучему, свободному от заборов, барьеров, границ. Данный переход, утверждает он, повлек за собой глубокие изменения во всех сферах человеческой жизни. Это новое состояние с большим трудом поддается представлению в терминах «информационное общество», «сетевое общество», «глобализация», «постмодерн». В этом контексте требуется переосмысление взглядов и когнитивных границ, используемых для описания социокультурного опыта людей и их совместной жизнедеятельности .

Эффективного решения проблемы кризиса идентичности и маргинальное™ в массовой полиэтничном социуме на данный момент не найдено. Факты, выявленные в нашем эмпирическом исследовании должны стать сигналом для планомерной работы в области предупреждения маргинальных тенденций. Европа, как и Россия будут идти по пути федерализма , и, судя по всему, им предстоит решать схожие проблемы плане развития культурных идентичностей.

В условиях совместного проживания культурных групп наилучший путь, альтернативный маргинальное™, - интегральная идентичность, предполагающая как сохранение культурных корней, так и усвоение новой культуры. В среде опрошенных нами молодых людей такие интеграционные тенденции были выявлены. Как мы помним, в ответах на прямые вопросы (См. таблицу 9) 37% студентов принимают культурные образцы двух культур: родной и принимающей. И хотя, как мы сами показали, данный показатель может быть завышенным и скрывать маргинальные тенденции, он внушает надежду и оптимизм.

Альтернативой культурной маргинальное™, дезинтегрирующей полиэтничный социум, как раз и является социокультурная интеграция, позволяющая ди-хотомно развиваться объединяющим и дифференцирующим социокультурным тенденциям. Конкретное содержание предстоящей работы должно быть реализовано в культурной интеграции и диалоге. Для такой работы недостаточно только экономических, правовых и политических решений, она требует активного привлечения широких интеллектуальных сил общества.

См. Савченко, И.А. Трансформации культурной идентичности в мультикультурном сообществе / И.А. Савченко. - Личность. Культура. Общество. 2009. Т. 11. Вып. 3 (50). - С. 430-439, с. 430.
Мид, М. Взросление на Самоа / М. Мид. Культура и мир детства. М.: Наука, 1988. -С. 88-171.

Русанова, А.Г.

Поломошнов, А.Ф. Культурная идентичность россии: Н. Данилевский против B. Соловьева. Автореф. дисс. доктора философ. Наук / А.Ф. Поломошнов. - Ро-стов/на-Д.: Южный Федеральный ун-т, 2007. - 42 с.
Хвыля-Олинтер, Н.А. Национально-культурная идентичность современной российской молодежи в условиях глобализации: методология социологического анализа. Авторсф. дисс. канд. соц. наук / Н.А. Хвыля-Олинтер. - М.: МГУ, 2010. - 24 с.
Шубин, Ю.А. Традиция как ресурс социально-культурной идентичности личности в современном обществе. Дисс. канд. культурологии / Ю.А. Шубин. - СПб.: С,-Петерб. гуманитар, ун-т профсоюзов, 2009,- 177 с.
Британский премьер Дэвид Кэмерон предлагает отказаться от толерантности [Электронный ресурс] / Новости (а), мэйл.ру // 1ЖЕ: http://ncws.mail.ru/politics
Портнова О. Совет Европы: мультикультурализм опасен для ЕС [Электронный ресурс] / О. Портнова // Телеграф.1у, 17.02.2011 // 1ЖЬ: http://www.teleuraf.lv/news

Одна из основных человеческих потребностей состоит в разнообразных взаимосвязях с окружающим миром, в коллективной жизнедеятельности, которая реализуется путем самоотождествления индивида с какими-либо идеями, ценностями, социальными группами и культурами. Такою рода самоотождествление определяется в науке понятием «идентичность». У этого понятия довольно длительная история. Вплоть до 1960-х гг. оно имело ограниченное употребление, а введением и широким распространением в междисциплинарный научный оборот термин обязан трудам американского психолога Эрика Эриксона (1902-1994). Он утверждал, что идентичность выступает фундаментом любой личности и показателем ее психосоциального благополучия, включая в себя следующие моменты:

внутреннее тождество субъекта при восприятии окружающего мира, ощущении времени и пространства, иными словами, это ощущение и осознание себя как уникальной автономной индивидуальности;
тождество личных и социально принятых мировоззренческих установок — личностная идентичность и душевное благополучие;
чувство включенности Я человека в какую-либо общность — групповая идентичность.

Формирование идентичности, но Эриксону, проходит в виде сменяющих друг друга психосоциальных кризисов: подростковый кризис, прощание с «иллюзиями молодости», кризис среднего возраста, разочарования в окружающих людях, в своей профессии, в себе самом. Из них самым болезненным и часто встречающимся, пожалуй, является юношеский кризис, когда молодой человек реально сталкивается с ограничительными механизмами культуры и начинает воспринимать их исключительно как репрессивные, ущемляющие его свободу.

Со второй половины 1970-х гг. понятие идентичности прочно вошло в лексикон всех социально-гуманитарных наук. Сегодня это понятие широко используется и в культурологии. В самом общем смысле оно означает осознание человеком своей принадлежности к какой-либо социокультурной группе, что позволяет ему определить свое место в социокультурном пространстве и свободно ориентироваться в окружающем мире. Необходимость в идентичности вызвана тем, что каждый человек нуждается в упорядоченности своей жизнедеятельности, которую он может получить только в сообществе других людей. Для этого он должен добровольно принять господствующие в данном сообществе элементы сознания, вкусы, привычки, нормы, ценности и иные средства взаимосвязи, принятые окружающими его людьми.

Поскольку каждый индивид является одновременно членом нескольких социальных и культурных общностей, то в зависимости от типа групповой принадлежности принято выделять различные виды идентичности — профессиональную, гражданскую, этническую. политическую, религиозную и культурную.

Принадлежность индивида к какой-либо культуре или культурной группе, формирующая ценностное отношение человека к самому себе, другим людям, обществу и миру в целом.

Можно сказать, что сущность культурной идентичности заключается в осознанном принятии индивидом соответствующих культурных норм и образцов поведения, ценностных ориентаций и языка, в понимании своего Я с позиций тех культурных характеристик, которые приняты в данном обществе, в самоотождествлении себя с культурными образцами именно этого общества.

Культурная идентичность предполагает формирование у индивида устойчивых качеств, благодаря которым те или иные культурные явления или люди вызывают у него симпатию или антипатию, в зависимости от чего он выбирает соответствующий тип, манеру и форму общения.

В культурологии является аксиомой утверждение, согласно которому каждый человек выступает носителем той культуры, в которой он вырос и сформировался как личность. Хотя в повседневной жизни он обычно этого не замечает, воспринимая как данность специфические особенности своей культуры, однако при встречах с представителями других культур эти особенности становятся очевидными и человек осознает, что существуют другие формы переживаний, виды поведения, способы мышления, значительно отличающиеся от привычных и известных. Разнообразные впечатления о мире трансформируются в сознании человека в идеи, установки, стереотипы, ожидания, которые в итоге становятся для него регуляторами его личного поведения и общения.

На основе сопоставления и противопоставления позиций, мнений различных групп и общностей, выявленных в процессе взаимодействия с ними, происходит становление личной идентичности человека — совокупности знаний и представлений индивида о своем месте и роли как члена соответствующей социокультурной группы, о своих способностях и деловых качествах. Иначе говоря, культурная идентичность основывается на разделении представителей всех культур на «своих» и «чужих». В контактах человек быстро убеждается, что «чужие» по-другому реагируют на те или иные явления окружающего мира, у них есть собственные системы ценностей и нормы поведения, которые существен но отличаются от принятых в его родной культуре. В подобного рода ситуациях несовпадения каких-либо явлений другой культуры с принятыми в «своей» культуре возникает понятие «чужой». Однако до настоящего времени не сформулировано научное определение этого понятия. Во всех вариантах его использования и употребления оно понимается на обыденном уровне — путем выделения и перечисления наиболее характерных признаков и свойств этого термина. При таком подходе «чужой» понимается как:

нездешний, иностранный, находящийся за границами родной культуры;
странный, необычный, контрастирующий с обычным и привычным окружением;
незнакомый, неизвестный и недоступный для познания;
сверхъестественный, всемогущий, перед которым человек бессилен;
зловещий, несущий угрозу для жизни.

Перечисленные семантические варианты понятия «чужой» позволяют определить его в самом широком смысле: «чужой» — это все то, что находится за пределами само собой разумеющихся, привычных и известных явлений или представлений; наоборот, противоположное ему понятие «свой» подразумевает тот круг явлений окружающего мира, который воспринимается как знакомый, привычный, само собой разумеющийся.

Только через осознание «чужого», «другого» происходит формирование представлений о «своем». Если такое противопоставление отсутствует, у человека нет необходимости осознавать себя и формировать собственную идентичность. Это относится ко всем формам личной идентичности, но особенно четко проявляется в формировании культурной (этнической) идентичности.

Когда происходит утрата идентичности, человек ощущает свою абсолютную чуждость окружающему миру. Обычно это случается в ходе возрастных кризисов идентичности и выражается в таких болезненных ощущениях, как деперсонализация, маргинализация, психологическая патология, асоциальное поведение и т.п. Потеря идентичности также возможна в связи с быстрыми изменениями социокультурной среды, которые человек не успевает осознавать. В таком случае кризис идентичности может принимать массовый характер, рождая «потерянные поколения». Однако такие кризисы могут иметь и позитивные последствия, облегчая закрепление достижений научно-технического прогресса, интегрирование новых культурных форм и ценностей, расширяя тем самым адаптационные возможности человека.

Важно заметить, что одна из основных человеческих потребностей состоит в разнообразных взаимосвязях с окружающим миром, в коллективной жизнедеятельности, кᴏᴛᴏᴩая реализуется путем самоотождествления индивида с какими-либо идеями, ценностями, социальными группами и культурами. Такою рода самоотождествление определяется в науке понятием «идентичность». У ϶ᴛᴏго понятия довольно длительная история. Вплоть до 1960-х гг. оно имело ограниченное употребление, а введением и широким распространением в междисциплинарный научный оборот термин обязан трудам американского психолога Эрика Эриксона (1902-1994) Стоит заметить, что он утверждал, что идентичность выступает фундаментом любой личности и показателем ее психосоциального благополучия, включая в себя следующие моменты:

внутреннее тождество субъекта при восприятии окружающего мира, ощущении времени и пространства, иными словами, ϶ᴛᴏ ощущение и осознание себя как уникальной автономной индивидуальности;
тождество личных и социально принятых мировоззренческих установок — личностная идентичность и душевное благополучие;
чувство включенности Я человека в какую-либо общность — групповая идентичность.

Формирование идентичности, но Эриксону, проходит в виде сменяющих друг друга психосоциальных кризисов: подростковый кризис, прощание с «иллюзиями молодости», кризис среднего возраста, разочарования в окружающих людях, в ϲʙᴏей профессии, в себе самом. Из них самым болезненным и часто встречающимся, пожалуй, будет юношеский кризис, когда молодой человек реально сталкивается с ограничительными механизмами культуры и начинает воспринимать их исключительно как репрессивные, ущемляющие его ϲʙᴏбоду.

Со второй половины 1970-х гг. понятие идентичности прочно вошло в лексикон всех социально-гуманитарных наук. Сегодня ϶ᴛᴏ понятие широко используется и в культурологии. В самом общем смысле оно означает осознание человеком ϲʙᴏей принадлежности к какой-либо социокультурной группе, что позволяет ему определить ϲʙᴏе место в социокультурном пространстве и ϲʙᴏбодно ориентироваться в окружающем мире. Необходимость в идентичности вызвана тем, что каждый человек нуждается в упорядоченности ϲʙᴏей жизнедеятельности, кᴏᴛᴏᴩую он может получить только в сообществе других людей. Стоит сказать, для ϶ᴛᴏго он должен добровольно принять господствующие в данном сообществе элементы сознания, вкусы, привычки, нормы, ценности и иные средства взаимосвязи, принятые окружающими его людьми.

Поскольку каждый индивид будет одновременно членом нескольких социальных и культурных общностей, то в зависимости от типа групповой принадлежности принято выделять различные виды идентичности — профессиональную, гражданскую, этническую. политическую, религиозную и культурную.

Принадлежность индивида к какой-либо культуре или культурной группе, формирующая ценностное отношение человека к самому себе, другим людям, обществу и миру в целом.

Можно сказать, что сущность культурной идентичности заключается в осознанном принятии индивидом ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙующих культурных норм и образцов поведения, ценностных ориентаций и языка, в понимании ϲʙᴏего Я с позиций тех культурных характеристик, кᴏᴛᴏᴩые приняты в данном обществе, в самоотождествлении себя с культурными образцами именно ϶ᴛᴏго общества.

Культурная идентичность предполагает формирование у индивида устойчивых качеств, благодаря кᴏᴛᴏᴩым те или иные культурные явления или люди вызывают у него симпатию или антипатию, в зависимости от чего он выбирает ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙующий тип, манеру и форму общения.

В культурологии будет аксиомой утверждение, согласно кᴏᴛᴏᴩому каждый человек выступает носителем той культуры, в кᴏᴛᴏᴩой он вырос и сформировался как личность. Хотя в повседневной жизни он обычно ϶ᴛᴏго не замечает, воспринимая как данность специфические особенности ϲʙᴏей культуры, однако при встречах с представителями других культур данные особенности становятся очевидными и человек осознает, что существуют другие формы переживаний, виды поведения, способы мышления, значительно отличающиеся от привычных и известных. Разнообразные впечатления о мире трансформируются в сознании человека в идеи, установки, стереотипы, ожидания, кᴏᴛᴏᴩые в итоге становятся для него регуляторами его личного поведения и общения.

На основе сопоставления и противопоставления позиций, мнений различных групп и общностей, выявленных в процессе взаимодействия с ними, происходит становление личной идентичности человека — совокупности знаний и представлений индивида о ϲʙᴏем месте и роли как члена ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙующей социокультурной группы, о ϲʙᴏих способностях и деловых качествах. Иначе говоря, культурная идентичность базируется на разделении представителей всех культур на «ϲʙᴏих» и «чужих». В контактах человек быстро убеждается, что «чужие» по-другому реагируют на те или иные явления окружающего мира, у них есть собственные системы ценностей и нормы поведения, кᴏᴛᴏᴩые существен но отличаются от принятых в его родной культуре. В подобного рода ситуациях несовпадения каких-либо явлений другой культуры с принятыми в «ϲʙᴏей» культуре возникает понятие «чужой». При этом до настоящего времени не сформулировано научное определение ϶ᴛᴏго понятия. Во всех вариантах его использования и употребления оно понимается на обыденном уровне — путем выделения и перечисления наиболее характерных признаков и ϲʙᴏйств ϶ᴛᴏго термина. При таком подходе «чужой» понимается как:

нездешний, иностранный, находящийся за границами родной культуры;
странный, необычный, контрастирующий с обычным и привычным окружением;
незнакомый, неизвестный и недоступный для познания;
сверхъестественный, всемогущий, перед кᴏᴛᴏᴩым человек бессилен;
зловещий, несущий угрозу для жизни.

Перечисленные семантические варианты понятия «чужой» позволяют определить его в самом широком смысле: «чужой» — ϶ᴛᴏ все то, что находится за пределами само собой разумеющихся, привычных и известных явлений или представлений; наоборот, противоположное ему понятие «ϲʙᴏй» подразумевает тот круг явлений окружающего мира, кᴏᴛᴏᴩый воспринимается как знакомый, привычный, само собой разумеющийся.

Только через осознание «чужого», «другого» происходит формирование представлений о «ϲʙᴏем». В случае если такое противопоставление отсутствует, у человека нет необходимости осознавать себя и формировать собственную идентичность. Это относится ко всем формам личной идентичности, но особенно четко пробудет в формировании культурной (этнической) идентичности.

Когда происходит утрата идентичности, человек ощущает ϲʙᴏю абсолютную чуждость окружающему миру. Обычно ϶ᴛᴏ случается в ходе возрастных кризисов идентичности и выражается в таких болезненных ощущениях, как деперсонализация, маргинализация, психологическая патология, асоциальное поведение и т.п. Потеря идентичности также возможна в связи с быстрыми изменениями социокультурной среды, кᴏᴛᴏᴩые человек не успевает осознавать. В таком случае кризис идентичности может принимать массовый характер, рождая «потерянные поколения». При этом такие кризисы могут иметь и позитивные последствия, облегчая закрепление достижений научно-технического прогресса, интегрирование новых культурных форм и ценностей, расширяя тем самым адаптационные возможности человека.